Алмазная колесница. Том 2 - Борис Акунин

Интендант предпочёл откусить себе язык.

В прошлый раз Эрасту Петровичу повезло – он наблюдал это жуткое зрелище, находясь на отдалении, теперь же всё произошло в двух шагах.

Суга издал не человеческий, а какой-то звериный рык, широко разинул рот, до отказа высунул мясистый, красный язык и сомкнул челюсти. Раздался тошнотворный хруст, Фандорин отвернулся, но все же успел налюбоваться достаточно, чтоб это видение осталось с ним до конца жизни.

Умирал интендант дольше, чем Горбун. Тот, как теперь понимал Фандорин, не выдержал болевого потрясения. У Суги же сердце было крепким, он захлебнулся собственной кровью. Сначала судорожно глотал её, потом она полилась по груди и подбородку сплошным потоком. Это продолжалось, наверное, несколько минут. За всё время железный человек не издал ни единого стона.

После того, как хрип прекратился и самоубийца мешком обвис на верёвках, Асагава перерезал путы. Труп сполз на пол, по паркету стала растекаться тёмная лужа.

Эпитафия, произнесённая инспектором, была сдержанно-уважительной :

– Сильный человек. Настоящий акунин. Но главный акунин в этой истории не японец, а иностранец. Какой стыд!

Фандорина мутило. Хотелось как можно скорее уйти из этого проклятого места, но пробыли они там ещё порядком.

Сначала уничтожали следы своего присутствия: собрали обрезки верёвки, поправили портрет микадо и распятье, разыскали и выковыряли пулю, выпущенную из фандоринского «герсталя».

С европейской точки зрения получался полный абсурд: начальник имперской полиции зачем-то явился среди ночи в свой служебный кабинет, сел в кресло, откусил себе язык и умер. Эрасту Петровичу лишь оставалось надеяться, что по-японски это, возможно, будет выглядеть менее диковинно.

Потом, по настоянию Асагавы, битый час рвали на мелкие кусочки все многочисленные досье. Только после этого наконец удалились – тем же манером, что вошли, то есть через окно уборной.

Из всего архива не уничтожили лишь папку «Окубо». В ней – страница с зашифрованной схемой, изъятые донесения и три листка с клятвой, написанной кровью. В сочетании с показаниями свидетеля, князя Онокодзи, который не только знал о тайной деятельности Суги, но и связан с самим Булкоксом, совершенно достаточно. Скоро все узнают, отчего покончил с собой интендант полиции.

Но прежде того следовало довести дело до конца – добыть улики против англичанина. Если удастся, произойдёт решительное посрамление Британии и полная победа российских интересов. Шутка ли – английский резидент устроил политическое убийство великого человека! Пожалуй, дойдёт до разрыва дипломатических отношений.

Если Булкокс вывернется и выйдет сухим из воды (зацепить его пока особенно не за что), то придётся довольствоваться разоблачением Суги. Тоже немало.

Докладывать Доронину или погодить? Пожалуй, рано. Сначала нужно попробовать прищемить хвост достопочтенному, а для этого, вероятно, придётся действовать не вполне дипломатическими методами. Опять же тут было ещё одно обстоятельство, несущественное с точки зрения большой политики, но чрезвычайно важное для Фандорина. Вот эту-то деликатную проблему, совершенно приватного свойства, он и обдумывал, поглядывая в окно на поблёскивающие под солнцем рисовые поля.

Асагава вдруг открыл глаза и задумчиво сказал, будто вовсе и не спал, а тоже был занят аналитическими размышлениями:

– А ведь подлец Онокодзи нарочно загнал нас в ловушку.

– Почему вы так думаете?

– Папки «Онокодзи» в архиве не было.

Фандорин прищурился:

– Вы хотите сказать, что синоби выполнили заказ сполна? Проникли в архив и выкрали папку с компрометажем?

– Раз мы сумели найти рычаг, наверняка нашли его и ниндзя. Они куда опытней в подобных вещах, да и осторожней. Если действовали вдвоём, то уж, надо думать, не полезли в тайник вместе, как мы с вами, а один остался караулить снаружи.

– Почему же тогда они не похитили весь архив? Это могло бы стать для них мощным инструментом влияния! Наконец, секреты стоят больших денег!

Инспектор удивлённо воззрился на собеседника:

– Что вы! «Крадущиеся» убивают, крадут, шпионят, но они не занимаются шантажом и вымогательством! Это противоречит их традициям и кодексу чести.

Эраст Петрович и в самом деле забыл, что в Японии у всех и у каждого, даже у злодеев, непременно имеется какой-нибудь кодекс. В этом, пожалуй, было нечто умиротворяющее.

– Значит, Онокодзи получил свою п-папку? Ну разумеется. Иначе он не говорил бы об архиве Суги так спокойно. Получить получил, однако платить клану Момоти за выполненную работу не пожелал. Знал, что отвечать придётся не ему, а старшему самураю. Князь использовал его и обрёк беднягу на смерть.

– Да что сейчас говорить о самурае? – Асагава взмахнул кулаком. – Как вы не понимаете? Онокодзи знал, что мы угодим в ловушку, и не предупредил нас. Он рассчитывал, что Суга нас уничтожит! Клянусь, я вытрясу из негодяя его чёрную душу!

Душа чуть было не вылетела из князя безо всякой тряски – едва он услышал о смерти интенданта.

Локстон ещё гремел ключом от камеры, Асагава ещё грозил кулаком через запертую решётку, а князя уже пора было откачивать. После первых же криков разъярённого инспектора («Что, не ждал!? Думал, Суга нас прикончит? А вышло наоборот!») Онокодзи вскочил с нар, сделался белее мела и бухнулся в обморок.

– Вот те на, – удивился сержант. – Всю ночь куролесил, парижские шансонетки распевал. Хвастал, что утром будет на свободе.

– Воды, – коротко попросил Асагава.

Плеснул арестанту из стакана в лицо, принялся хлопать по щекам, и потомок феодалов очнулся. Завсхлипывал, застучал зубами.

– Вы… вы убили его? Всё, теперь мне конец.

Князя колотило так, что голова болталась на тонкой шее. И дело, кажется, было не только в том, что кончилось действие морфия, – Онокодзи здорово перетрусил. Сначала Фандорин решил, что это он так испугался Асагаву, возмездия за своё коварство. Но вскоре титулярный советник понял, что ошибался.

Начать с того, что арестант и не пытался изворачиваться. Совсем наоборот!

– Я не думал, клянусь! Они говорили, что мышеловка сделана очень искусно! Это он сам виноват, – лепетал князь, хватая Эраста Петровича за руку и будто оправдываясь за то, что ловушка не сработала. – Вы скажите это ему, скажите!

– Кому «ему»? – весь подался вперёд Фандорин. – Мы обязательно скажем, но кому?

Онокодзи хлопнул себя ладонью по губам. Глаза округлились от ужаса.

– Никому, – быстро сказал он. И, сам себе противореча, жалобно простонал. – Всё, теперь он меня убьёт…

– За то, что вы стали причиной смерти интенданта?

Аристократ кивнул. Ну, этот себе язык откусывать не станет, подумал вице-консул. Да и стреляться тоже. Похоже, англичанину все же не вывернуться!

– Не бойтесь, князь. Мы сумеем вас от него защитить.

Онокодзи лишь помотал головой.

– Вы думаете, мы не знаем, кого вы так б-боитесь? Знаем. Суга перед смертью назвал его. Это Булкокс.

– Что «Булкокс»? – выпятил глаза Локстон. – При чем тут Булкокс?

– Алджернон Булкокс был во главе заговора, направленного против Окубо, – отчётливо выговаривая каждое слово, объяснил Фандорин – не столько для сержанта, сколько для Онокодзи. – Суга действовал по указке англичанина. Так?

Вопрос был адресован арестованному. Тот, не открывая глаз, кивнул.

– Что за нация эти англичане! – взорвался сержант. – Мало им Индии, мало морей! Хотят подмять под себя весь мир! И добро б ещё действовали честно! Вот что я вам скажу, джентльмены. Старушка Британия взяла себе слишком много воли. Давно пора поставить её на место. Нечего им делать в Японии. Есть страны поприличней, которые и торгуют честно, и в политику не лезут.

В этом титулярный советник был с американцем совершенно согласен, хоть и подозревал, что под «странами поприличней» тот имеет в виду отнюдь не Российскую империю.

– Я не хочу на свободу, – сказал вдруг Онокодзи, глядя на Фандорина. – Меня убьют. Позаботьтесь обо мне. Я вам пригожусь.

– Вы расскажете всё, что вам известно, о тайных делах Булкокса, и тогда сержант Локстон разрешит вам жить в муниципальной тюрьме столько, сколько понадобится.

– Нет! Здесь он меня в два счета найдёт!

Видя, что человек не в себе, Эраст Петрович мягко сказал:

– Хорошо. Я дам вам убежище в российском консульстве. Но при условии полной откровенности.

– Я всё расскажу. Про Булкокса. Но не сейчас. Мне плохо. А скоро станет ещё хуже. Нужен укол. Я усну, а потом… потом мы поговорим. Только уведите меня отсюда! Быстрей! Он… он наверняка знает, что я арестован. О Суге тоже знает! И сразу догадается. Он очень умен!

Локстон фыркнул:

– Ишь, как его запугал проклятый англичашка!

Вдруг сзади донеслось:

– О ком это вы, сержант? Уж не обо мне ли?

Все обернулись. На пороге тюремного отсека стоял Твигс – как всегда, при галстуке и в тугих воротничках, под мышкой порыжевший от времени докторский саквояж.