Алмазная колесница. Том 2 - Борис Акунин

– Пришли, – шепнул Асагава, остановившись перед высокими двойными дверями.

Он сунул в скважину какую-то железку (обыкновенная отмычка, определил Эраст Петрович), повернул, и соучастники оказались в просторной комнате: ряд стульев вдоль стен, стол секретаря, в дальнем конце ещё одна дверь. Ясно – приёмная. Консул Доронин рассказывал, что в Японии шесть лет назад произошла великая бюрократическая реформа: на чиновников вместо кимоно надели мундиры и заставили их сидеть не на полу, а на стульях. Чиновничество поначалу чуть не взбунтовалось, но понемногу привыкло. А жаль. То-то, наверное, было живописно. Приходишь в казённое место, а там столоначальники, писари, письмоводители – все сплошь в халатах и ноги сложены калачиком. Фандорин вздохнул, посетовав на то, что разнообразие жизнеустройства в мире постепенно вытесняется единым европейским порядком. Через сто лет всё везде будет одинаковое, не поймёшь, в России ты или в Сиаме. Скучно.

Комната, расположенная за приёмной, тоже ничего примечательного собой не представляла – обычный кабинет значительного лица. Один стол широкий и короткий, перед ним другой – узкий и длинный. В стороне два кресла, для неофициальной беседы с важным посетителем. Книжные полки со сводами законов. На самом видном месте фотографический портрет императора. Единственная необычность, с японской точки зрения, – распятие, висевшее рядом с изображением земного владыки. Ах да, ведь Суга христианин, у него и на шее крестик висит.

Ничего себе последователь Христа, покачал головой Эраст Петрович, но тут же устыдился. Можно подумать, наши боголюбцы не предают и не убивают.

Асагава поплотнее прикрыл шторы, зажёг масляный фонарь и подошёл к титулярному советнику. Он выглядел взволнованным, даже торжественным.

– Не знаю, найдём ли мы тайник и вообще, чем всё это кончится, поэтому скажу сейчас то, что обязан сказать. Я должен был прийти сюда один. Ведь это наше, японское дело. Моё дело. Но я очень признателен вам, Фандорин-сан, что вы вызвались составить мне компанию. Я верю в вашу догадливость больше, чем в свою. Без вас мне вряд ли удалось бы отыскать рычаг, а вы хитрый. Почти такой же хитрый, как интендант Суга.

Эраст Петрович церемонно поклонился, но инспектор не понял иронии – тоже ответил поклоном, только более глубоким.

– Не думайте, что я не понимаю, насколько ваша жертва выше моей. Если мы попадёмся, мне-то что, я всего лишь лишу себя жизни и покрою позором род Асагава, честно служивший закону два с половиной века. Вы же опозорите свою страну и своего государя. Вы очень храбрый человек, Фандорин-сан.

Снова обменялись поклонами, теперь уже безо всякой шутливости со стороны вице-консула, и приступили к поискам. Время было одиннадцать тридцать семь.

Сначала простукали две боковые стены, потом поделили кабинет на правую и левую части. В отличие от энергичного инспектора, шустро обстучавшего на своей половине плинтусы и половицы, перебравшего все предметы на письменном столе и занявшегося книгами, Эраст Петрович почти ни к чему не прикасался. Неспешно прохаживался, светя себе американским электрическим фонариком. Отличная штуковина, самоновейшей конструкции. Луч давала яркий, густой. Когда свет начинал слабеть – с интервалом в полторы минуты, полагалось подкачать пальцами пружину, и фонарик немедленно оживал.

Немного постоял перед портретом. Его величество микадо был изображён в военном мундире, с эполетами и саблей. Юное жидкоусое лицо показалось Фандорину отмеченным печатью вырождения (что было неудивительно, учитывая двадцать пять веков генеалогии), но взгляд у императора Муцухито был пытливый, внимательный. Терпелив, осторожен, скрытен, неуверен в себе, любознателен, поупражнялся в физиогномистике вице-консул. Мастер нинсо, несомненно, увидел бы куда больше, но и этого было довольно, чтобы сказать: молодой венценосец далеко пойдёт.

– Я свою половину закончил, – объявил Асагава. – Ничего.

– Желаете поменяться? Извольте.

Фандорин вышел на середину комнаты, сел на стол для совещаний, поболтал ногой. Четверть первого.

Архив – это то, что бывает нужно часто. Вероятнее всего, одно из двух: или рычаг в пределах досягаемости и его можно повернуть, не вставая из-за письменного стола; либо же, наоборот, рычаг расположен непосредственно у входа в секретный отсек. На столе Асагава всё осмотрел самым тщательным образом. Стало быть, второе.

Стен, в которых может быть спрятан тайник, две. Та, за которой приёмная, и внешняя отпадают.

Фандорин прошёлся взад-вперёд, присматриваясь.

Стенные часы пробили один раз.

– Двигали? – показал на них титулярный советник.

– Конечно. – Асагава вытер со лба пот. – Я поделил комнату на квадраты, стараюсь ничего не упустить.

Да, в часах рычага быть не может, размышлял Фандорин. Станет уборщик вытирать пыль, заденет. Или часовщик, отвечающий за завод и корректировку…

– У меня квадраты кончились, – упавшим голосом сообщил инспектор. – Что делать? Попробую ещё раз…

Час сорок две. Где же может быть рычаг? Под обоями и плинтусами нет. В книжном шкафу тоже. Картины Асагава тоже приподнимал… Внезапно Эраст Петрович замер.

– Скажите, вы портрет императора трогали?

– Что вы! Как можно? – Инспектор даже вздрогнул от столь кощунственного предположения.

– Но ведь пыль с него кто-то стирает?

– Эту священную обязанность может исполнять только хозяин кабинета, со всей подобающей почтительностью. У меня в участке никто не посмел бы касаться руками августейшего портрета, что висит над моим столом. Пыль с лика государя вытирают утром, едва придя на службу. Особой шёлковой тряпицей, предварительно поклонившись.

– Понятно. Ну так я покажу вам, как открывается т-тайник.

Титулярный советник взял стул, поднёс к стене, влез, уверенно взялся за портрет руками. Асагава охнул.

– Вот так, – промурлыкал Эраст Петрович, качнув раму влево. Ничего не произошло. – Ну, тогда вот так.

Качнул вправо – опять ничего. Фандорин потянул портрет на себя. Дёрнул кверху, книзу. Наконец, вообще перевернул вверх ногами. Бедный инспектор только постанывал.

– Черт! Неужели ошибся?

Эраст Петрович снял императора, постучал по стене. Звук был глухой.

В сердцах привесил портрет обратно – тот эпатированно закачался.

Молодому человеку сделалось стыдно. Не за ошибку, а за то, с какой снисходительной величавостью он давеча протянул своё «поня-ятно». Луч фонарика скользнул по обоям, осветил сверху поперечную перекладину распятья.

У титулярного советника перехватило дыхание.

– Скажите, а кто протирает к-крест? Тоже хозяин кабинета?

Фандорин соскочил на пол, передвинул стул поближе к распятью. Снова вскарабкался.

– Конечно. Уборщик не посмел бы. Он знает, что это священный для вашей религии предмет.

– Угу. Оно и видно…

Символ христианской религии явно пользовался у интенданта меньшим почтением, чем портрет императора Муцухито – на чёрном дереве скопился тонкий слой пыли.

Эраст Петрович попробовал сдвинуть распятье с места – не вышло. Посветив получше, увидел, что крест не привешен и не вбит, а как бы немного утоплен в стене. Странно! Значит, для него сделана специальная выемка?

Попытался вытянуть. Не удалось. Тогда нажал.

Распятье с едва слышным щелчком ушло в обои глубже, теперь его края торчали не более, чем на дюйм.

Секунду спустя раздался мелодичный лязг, и часть стены проворно отъехала, почти отпрыгнула в сторону, за книжные полки. Открылся тёмный прямоугольник чуть ниже человеческого роста.

– Есть! Тайник! – крикнул Асагава и испуганно оглянулся на дверь приёмной – не громко ли.

Фандорин же механически взглянул на часы: без двух минут два.

Инспектор прочувствованно, чуть не со слезами, произнёс:

– Ах, что бы я без вас делал! – И, пригнувшись, нырнул в дыру.

Вице-консула же заинтересовало устройство тайника – в разрезе оно было хорошо видно: под слоем штукатурки дубовая доска, потом пробка. Вот почему простукивание ничего не дало. Рычаг высвобождает мощные стальные пружины, этим объясняется «прыгучесть» перегородки. Интересно, захлопывается она столь же стремительно или нужно прилагать усилие?

Удовлетворив техническое любопытство, Эраст Петрович последовал за сообщником.

Хранилище секретов представляло собой узкую, но довольно длинную, шагов в десять, комнатку, всю стену которой занимал стеллаж. На деревянных полках стояли обычные канцелярские папки разной толщины. Асагава брал их одну за другой, восклицал что-то по-японски и клал обратно. Вице-консул тоже взял одну, потолще. На обложке были выведены иероглифы. Два первых были лёгкие, Эраст Петрович их узнал: «Восточная столица», то есть «Токио», но дальше шла какая-то тарабарщина.

– Что тут написано?

– «Токийское губернское управление», – мельком глянул Асагава. – Это что! Тут есть министры, члены Государственного Совета, даже – вы не поверите – члены императорской фамилии! У этого человека нет ничего святого!