Олег Рязанский - Галина Дитрих

– Дмитр Иваныч, прими от простуды глоток и я с тобой за компанию.

– Так, ведь, ныне пятница, Ольг Иваныч, день постный и застолью предаваться кощунственно.

– Больным да убогим разрешается.

– Это ты убогий? – улыбнулся московский князь, – на тебе пахать да пахать!

– Что с рожденья положено, то и заложено, – огладил живот свой Олег Рязанский, – а ты чего в окошко уставился, ворон считаешь?

– Смотрю на птиц пролетающих и думаю, почему в полете они не падают? Только на одном сердце не улететь без крыльев. Так и мне руки-ноги надобны. А в них немощь… Болезнь и жизнь несовместимы! Давеча, встал и упал.

– Ну и что? Падучая – самая царская болезнь. С ней прекрасно уживались все великие правители: Александр Македонский, Юлий Цезарь, Иван Грозный, Петр Первый…

– Они не мои предки.

– Тогда возьмем деда твоего, Ивана Калиту. Строителя. Сколько храмов Божьих возвел он?

– Семь храмов.

– А сколько храмов построил ты?

– Андронников монастырь и Чудов, и в Серпухове, и на Стромыне, и в Коломне, и за Покровской заставою.

– Так о какой плохой наследственности может идти речь? Разве ты не трудился до седьмого пота? Две правды есть на земле: рождение и смерть. А в промежутке – жизнь. Если ты доволен своей жизнью, значит, ты жил правильно, ибо жизнь это вечная борьба с самим собою. Благодари Всевышнего, что он дает возможность прожить еще один день… Что уныл лицом? Глаза запавшие, нос заостренный?

– Гиппократова маска.

– Что-о?

– Так греческий врачеватель определил мое состояние, пока я притворялся спящим, и еще сказал, что человеку лучше умереть, нежели жить с маразмом и склерозом.

– А это что?

– Знать не знаю и ведать не ведаю, ибо врачеватели изъяснялись на своем птичьем языке.

– Плюнь на ихние разговоры и разотри! Думай о выздоровлении и выздоровеешь!

– Чувствую, помру скоро… Ум ясный, а плоть страдает, в груди жар, а спина зябнет и нос сохнет как у собаки.

– Хуже, если душа начнет зябнуть. Не горюй, скрипучее дерево долго скрипит: хвороба – дело серьезное, но не всякая хворь к смерти. А я, Дмитр Иваныч, не в одиночку к тебе прибыл, а в компании с даром знаковым. Отыскался твой брякающий бочоночек, ну, я и озаботился его привезти, дабы тебя обрадовать!

– И впрямь обрадовал! Пятнадцать лет пропадал где-то и все же вернулся к хозяину. Ну-ка, тряхни его! Брянчит, брякает, душу радует. Благодарствую. А теперь, Ольг Иваныч, обрадуй меня второй раз, прими бочоночек в дар обратно. Как помру, вскроешь на сороковины, помянешь и третий раз меня обрадуешь… Бочоночек-то не простой, а золотой, хоть и с бряком внутренним, но не с браком, а с отменной начинкою – вскроешь и обрадуешься!

Олег Иванович склонил голову благодарственно, жалостливо вздохнул мысленно и перевел разговор на охотничьи побасенки:

– Не падай духом, Дмитр Иваныч, недельку-другую поваляешься и оклемаешься! Тогда и сходим на охоту соколиную с ястребами по чернопутку, по свежепадку с гончими, легавыми, доезжачими на рогача, на горбача, на секача, на гребуна, на брехуна, на длинноухого, на голозадого, на горбоноса, чернобура, огневку, рыжего…

Усталое сердце Дмитрия Ивановича остановилось 19 мая в среду, в два часа ночи в присутствии старца-утешителя Сергия Радонежского…

Вдова князя московского княгиня Евдокия восплакалась слезами горькими:

– “Почто, солнце мое, рано заходишь! Месяц мой красный, почему погибаешь? Звезда восточная, зачем идешь к западу! Почему я допрежь тебя не умерла! Старые вдовы, молодые вдовы, утешьте меня, поплачьте со мной…” (Из Львовской летописи)

Эпизод 22

И один в поле воин

“Война, словно лютый зверь, выходит на промысел.”

Два дня обдумывал князь рязанский короткое донесение о появлении на южной окраине его владений конных отрядов Тимура из Самарканда. На третий день вызвал к себе Бастыя из караульной сотни и объявил ему, что тот на некоторое время станет его заменителем.

– Заместителем? – переспросил Бастый, полагая либо ослышался, либо не так понял.

– Ты никак охромел на уши? – вскипел князь рязанский, – заместителем я любого могу поставить, хоть боярского роду, хоть полубоярского, а заменителя отыскать, чтоб один к одному труднее. Мы же с тобой похожи друг на друга, как два бублика из одной связки, но никто не замечает этого из-за разности одежд, привычек, манер поведения… Даже бородавка на том самом месте, улавливаешь?

– Ольг Иваныч, давай еще разок уточним, кем я быть должен, князем рязанским?

– Двойником.

– Может, ты, Ольг Иваныч, все же здесь останешься, а я в твоем обличьи поеду…

– Куда?

– Туда…

– Я пока и сам не знаю конечности пункта, одно лишь направление. Слышишь, муха жужжит?

– Слышу.

– А куда она сядет – нам неведомо… Так что, надевай мою княжью шапку и за дело! Здесь ты всех подноготно знаешь, обо всем ведаешь. Главное, не поддаваться на просьбы жлобных племянников.

– Твоих или моих?

– Любых. Племянники – племя столь ушлое, вцепится клещом туда, о чем сразу и не догадаешься…

Бастый слушал и прикидывал, куда на этот раз задумал отправиться неугомонный Ольг Иваныч? Судя по необычному предисловию, в поездку секретную, но куда? Почти каждый выезд он окружал тайной, а зря. От присмотра конвоя разве можно надолго избавиться?

Ольг Иваныч, разумеется, знал о двойном пригляде за ним и Бастый тоже знал, что князь рязанский об этом знает, но оба упорно делали вид, будто сие им неведомо и при случайном столкновении они в упор не замечали друг друга.

– Надо – так надо, – вздохнул Бастый, – сделаюсь заменителем, но справлюсь ли?

– Обязан справиться! Ты же насквозь знаешь мой жизненный распорядок почасно, поденно и понедельно. Ну-ка, для сверки, расскажи о вчерашнем дне?

– С утра выслушивал жалобщиков по поводу рассмотрения в кратчайший срок дел, касающихся перераспределения рыбных угодий… о переносе пристани на полета шагов выше или ниже по течению для удобства устройства сходней… о переходе изготовления кольчатых доспехов с ручного способа на облегченную нарезку колец с помощью вращательного колеса от силы падающей воды. После обеда – доведение до ума позавчерашних дел и прощение накануне обиженных. Однако, для меня главное – не перепутать вечер посещения Марьиного угла с посещением тупика за пристанью, куда ты ходишь играть в шахматы со свекром Пелагеевой дочери…

– Ишь, проныра, тебе и об этом ведомо…

– По должности, Ольг Иваныч, держу в памяти все твои перемещения в разных направлениях, все ходы-выходы на задах знаю и специально их не заделываю… Так ходить мне в те отверстия в твое отсутствие – я, ведь, в шахматы играть не умею?

– Неделю, другую воздержись во избежание несоответствия…

– А как же супруга любимая?

– Твоя?

– Нет, твоя… вдруг, я понадоблюсь ей в качестве исполнителя супружеского долга?

– Скажешься больным, недомогателем… Одно запомни: женщина существо слабое, безвольное, туго соображающее, в потемках может и не разобраться что к чему. Ты же – человек осознанный и предупрежденный! Узнаю о превышении полномочий – с утра до вечера будешь бегать обнаженной натурой берегами Оки и Трубежа! Запомнил или повторить? А сейчас переоденься и приступи к исполнению княжьих обязанностей.

Вскорости Ольг Иваныч уже оглядывал Бастыя в одежде княжеской и осмотром остался доволен: взгляд, осанка и движения двойника соответствовали оригиналу.

– Ольг Иваныч, как объяснить подчиненным мое отсутствие?

– Проще пареной репы! Я укроюсь за печью, а ты в моем обличье призовешь своего сподвижника и заявишь в моем лице соответственно, что час назад отправил Бастыя в длительную отлучку…

– Куда?

– Сам придумай.

– В Ермус-Ермишь!

– Почему именно туда?

– Там живут мои родственники, не то дяди, не то племянники…

– Племянники – народ ненадежный, пронырливый…

– Тогда, в Борки.

– Слишком близко, кому-то из твоих придет в голову тебя навестить, а тебя там не имеется!

– Ну, тогда в Елец.

– Далековато… Надо обмануть любопытствующих, раструбить, к примеру, что едешь на запад, а самому повернуть на восток…

Не мог же Ольг Иваныч сказать, что сам вознамерился в Елец ехать и появление его в двух лицах там нежелательно…

Через минуту Бастый призвал помощника. Разбитного, бойкого, тоже не лыком шитого и голосом Ольг Иваныча отправил себя в Кадм-Кадом, и в заключение выдал незапланированное:

– По возвращению Бастыя к своим обычным обязанностям, выдать ему из казны суточные, проездные, подорожные, за плохие погодные условил и прочие непредвиденные обстоятельства. А для его супружницы Бастанихи на время отсутствия кормильца привезти воз дров осиновых не дающих копоти, стожок сена, куль зерна, корчагу масла, бочоночек медовухи…