Легенда о гетмане. Том I - Валерий Евтушенко

— Все ясно, — подумал он с досадой, — боярам выгодно представить нашу войну с ляхами не как восстание всего народа против засилья польских панов, а только, как борьбу православных казаков за греческую веру против унии.

— А окажет ли нам вооруженную помощь его царское величество, — он испытующе взглянул в глаза царскому посланнику, — если обстоятельства сложатся так, что нам придется продолжить войну за веру?

— Ты же знаешь, гетман, — уклончиво ответил Унковский, — что у нас с Речью Посполитой докончанье. Рушить его, без крайних причин на то, не годится.

Приемы посольств сопредельных государств с одной стороны тешили самолюбие гетмана, возвышая его и в собственных глазах и в глазах окружающих, а с другой, он все более осознавал свою значимость, не только как военного вождя восстания против Польши, но и державного властелина, определяющего политику на территории всей Южной Руси, в том числе и в области международных отношений. Идеалом государственного и общественно-политического устройства края для него, по-прежнему, оставалась казацкая автономия в составе Речи Посполитой, при условии возвращения казакам их льгот и привилегий, увеличения реестра и отказа от унии. Для него, как для казацкого вождя, его ближайшего окружения, большей части реестровых казаков и запорожцев этого было вполне достаточно. Они бы получили все, ради чего боролись, даже больше, но возникала другая проблема — как быть тем народным массам, которые поднялись вместе с казаками на борьбу и обеспечили им победу в этой войне? Они ведь, присоединившись к восстанию, тоже стали считать себя казаками и не желали возвращаться к своим прежним хлеборобским занятиям, не хотели снова пахать землю и выращивать урожай. Записать их всех в казацкий реестр? Король и сенат на это никогда не согласятся. А не записать — куда девать эту стотысячную массу народа?

От всех этих дум, переживаний и неразрешимых противоречий Хмельницкий не зная, как ему поступить, стал прибегать к услугам гадалок и ворожей, а порой, чтобы забыться, напивался в кругу полковников и старшины до потери сознания. Не могла отвлечь его от свалившихся на него забот даже молодая жена, для которой у него оставалось все меньше свободного времени. Хлопот добавляло и то, что осенью по всему краю выдался неурожай. Дело было не только в недороде, а и в том, что даже то, что уродило, некому было собирать. После победы под Корсунем множество хлеборобов оставили свои нивы и ушли в казаки в расчете на добычу. Добыча им действительно досталась огромная, да вот беда — русские и турецкие купцы платили за нее больно мало. Вот и случилось так, что у многих к зиме не оказалось денег, чтобы купить даже хлеба. Недовольство зрело по всему южно-русскому краю и, если еще эти люди окажутся вне казацкого реестра, они поднимут восстание против него самого.

— А возглавят их тот же Кривонос, или Нечай, — размышлял гетман, зная, что эти полковники наиболее решительно выступают против мира с поляками.

Уже к началу февраля Хмельницкий пришел к окончательному выводу, что как ни рассуждай, а новой войны с Речью Посполитой не избежать. Поэтому он, хотя и продолжал ожидать комиссию Адама Киселя, но большей частью лишь для соблюдения формальностей, так как ничего доброго от встречи с комиссарами не ожидал.

Между тем, польские комиссары запаздывали. Этому тоже были свои причины. Если в сложное положение попал Хмельницкий, не знавший, как поступить с теми, кто окажется вне казацкого реестра, то в не менее сложной ситуации оказался и Ян Казимир. Выполнив свое обещание, данное казацкому гетману через Ермолича, он неожиданно столкнулся с сильной оппозицией среди высших польских аристократов. Вручение Хмельницкому гетманской булавы и подчинение Войска Запорожского лично королю, поставило бунтовщика и смутьяна в один ряд с коронным и польным гетманами — высшими военачальниками королевства. Амнистия казакам и всем участникам восстания была воспринята большинством магнатов, как личное оскорбление. Масла в огонь подлило и назначение Адама Киселя воеводой киевским вместо скоропостижно скончавшегося Тышкевича, что вызвало у многих нескрываемое осуждение. Наконец, никто не хотел даже слышать об отмене унии.

Магнаты не скрывали своего негативного отношения к политике Яна Казимира в отношении Войска Запорожского и открыто заявляли ему об этом. Многие считали и Адама Киселя предателем интересов Речи Посполитой, а высшее католическое духовенство и слышать не желало о возможности отмены унии на территории Малороссии. Князь Иеремия Вишневецкий, с которым Кисель повидался в Збараже, когда его комиссия следовала в Чигирин, также выразил сомнение в том, что миссия киевского воеводы увенчается успехом.

— Хмельницкий лишь номинально считается гетманом и казацким вождем, — задумчиво говорил воевода русский комиссарам, — а фактически там правят бал его полковники, которых он и сам побаивается. Без совета с ними, он и пальцем не пошевельнет. Не хочется быть пророком, но, думаю, вся эта поездка закончится ничем и уже к весне надо готовиться к новой войне с казаками.

Седой, как лунь Адам Кисель нахмурил кустистые брови и разгладил белоснежную бороду.

— Не спорю, во многом я согласен с вашей милостью. Но, думается, княжеский прогноз слишком уж пессимистичный. Князь, конечно, воин знаменитый, но все дипломатические вопросы предпочитает решать огнем и мечем. В данном же случае особый подход нужен. Казаки, они как большие дети — многое зависит от того, как с ними себя повести.

Князь скептически усмехнулся, но продолжать дискуссию не стал.

Наконец, в феврале комиссия Адама Киселя прибыла в Переяславль. Вместе с ним приехал его племянник, хорунжий новгород-северский, тоже Кисель, князь Захарий Четвертинский и член комиссии Андрей Мястковский. Прибыл с ними и посланник короля ксендз Лентовский, который привез Хмельницкому уже официальную королевскую грамоту на гетманство, булаву, осыпанную сапфирами, и красное знамя с изображением белого орла.

Гетман со старшиной встретил комиссаров еще при подъезде к городу, при въезде в Переяславль был произведен залп из двадцати орудий, а затем в их честь был дан обед, на котором присутствовали полковники, старшина и посланники иностранных государств.

Хмельницкий с польскими комиссарами был приветлив, но они не могли не заметить, что и сам гетман и его полковники настроены воинственно и агрессивно. Во время обеда от них то и дело слышались угрозы в адрес Вишневецкого, Конецпольского и других панов, и обещания расправиться с ними. Судя по всему, процесс мирного урегулирования, ради которого комиссия проделала такой долгий путь, казацкую верхушку волновал мало.