Легенда о гетмане. Том I - Валерий Евтушенко

Глава вторая. Переяславль

В конце ноября армия Хмельницкого отошла от Замостья и потянулась на восток в Приднепровье, оставляя за собой в городах и местечках вдоль Горыни лишь небольшие гарнизоны. На всем пути следования местные жители встречали казацкие полки хлебом и солью, везде царили радость и веселье, каждый хотел своими глазами увидеть запорожского гетмана, ставшего уже живой легендой и его, овеянных боевой славой полковников, о подвигах которых по всей Украйне кобзари слагали песни.

Хмельницкий большей частью ехал впереди всего войска на белом коне в окружении войсковой старшины, под бунчуком и хоругвями. Он раскланивался на все стороны, улыбался и приветствовал стоявшие вдоль дороги толпы народа. На душе у него было легко и радостно, удача сопутствовала ему не только на военном поприще, но и в личных делах. В самом деле, не прошло еще и года, как он, гонимый и обездоленный, объявленный вне закона государственный преступник, только с горсткой верных товарищей бежал на Сечь. Всего семь месяцев назад он вышел из Запорожья с малочисленным войском, а вот теперь после трех сокрушительных поражений польских войск, он стал господарем и властелином целого края. Паны изгнаны из всех южнорусских территорий, священники получили возможность беспрепятственно отправлять службу в церквах, народ освободился от гнета польских панов, сам он получил из королевских рук гетманскую булаву и, наконец, после долгих лет одиночества он снова любит и любим. При воспоминании о Барбаре, глаза его потеплели, а на губах заиграла счастливая улыбка. Образ красавицы — полячки встал пред его мысленным взором: золото рассыпанных по мраморным плечам волос, синева бездонных очей под длинными темными ресницами, коралловые губки, лилейная шея…

Гетман тряхнул головой, отгоняя сладкие воспоминания и повернулся к ехавшему рядом хмурому Кривоносу:

— А что, Максим, славное пиво мы заварили, напоили панов-ляхов допьяна! Долго помнить будут и Желтые Воды, и Корсунь, и Пилявцы!

— И ты, действительно, веришь, что все уже окончено? — остро спросил тот. — Что ляхи вот так просто примирятся с потерей этого цветущего края?

Он повернулся в седле и показал рукой на окружающую местность.

— Варшава была перед нами — бери голыми руками, а ты пожалел ляхов. Воистину, Бог дал тебе, гетман, умение побеждать, но не научил пользоваться плодами своих побед. Попомни мои слова, не пройдет и года, как они опять пойдут на нас войной.

— А полезут к нам опять, — беззаботно ответил на эту тираду гетман, — скажем, молчи, ляше, — по Случ наше! Да, что ты, в самом деле, Максим? Разве нет у нас уже сабель и самопалов?

Хмельницкий весело расхохотался и хлопнул нахмурившегося Кривоноса по плечу.

Ни гетман, ни его побратим думать не могли, что всего лишь четверть века спустя этот цветущий край, по которому сейчас двигались казацкие полки, превратится в безлюдную пустыню, истоптанную миллионами конских копыт, а от сел и местечек, мимо которых они проезжали, останутся одни лишь пепелища, где и воронью нечем будет поживиться. Не суждено было им знать, что бездарные наследники их славных дел и свершений пустят все завоеванное в тяжких сражениях по ветру, что правый берег Днепра покинет почти все его население и полновластным владыкой здесь будет турецкий паша.

В Чигирине гетман не стал задерживаться, а, оставив своим управителем Ивана Брюховецкого, сам со старшиной и полковниками отправился в Киев. Брюховецкому, несмотря на его молодость, Хмельницкий доверял вполне, поставив его старшим над всей гетманской челядью. Помимо организации всего сложного хозяйства в самой ставке, Брюховецкий должен был заняться возведением гетманской резиденции — роскошного замка в Чигирине, для строительства и оформления которого из Италии были выписаны архитекторы и художники…

Киев, по выражению князя Олега, «мать городам русским», в то время уже давно утратил свое былое величие. За пять прошедших веков он из стольного града легендарного Древнерусского государства превратился в обычный провинциальный центр сначала Литвы, а позднее и Речи Посполитой, оказавшийся, к тому же, в силу своего географического положения на самой их окраине. Еще во времена Юрия Долгорукого значение его, как столицы великого княжества сошло на нет, а после того, как в 1169 году войска Мстислава, сына Андрея Боголюбского, стерли Киев с лица земли, он и вовсе перестал быть привлекательным для князей усиливавшейся Владимиро-Суздальской земли. Полвека спустя на город обрушились полчища Батыя и, хотя киевляне героически сопротивлялись иноземным захватчикам, силы были слишком уж неравными. После ухода татар лежавший в развалинах Киев взял под свою руку Даниил Галицкий, а затем он вошел в состав Литвы. К середине ХУ1 века город настолько утратил свое былое значение, что даже киевский митрополит оставил его, перебравшись во Владимир — Волынский. Когда же после Брестской унии православные потеряли право иметь своих епископов и митрополита, Киев превратился в обыкновенный торгово-ремесленный город Речи Посполитой, в котором даже не было замка, управлявшийся воеводой, назначаемым королем. Центром же всего южнорусского края стали Черкассы, где обычно размещалась ставка одного из польских гетманов.

Возвышение Киева в начале семнадцатого столетия, как центра возрождающейся духовной жизни Южной Руси, связано с именем запорожского гетмана Сагайдачного, который добился от короля Сигизмунда 111 фактической отмены унии на территории Украйны. Тогда же иерусалимский патриарх назначил киевского митрополита, которым стал Иов Борецкий и нескольких епископов. Сагайдачный не остановился на этом и основал в Киеве Братский монастырь, главным ктитором которого стал сам и вписал в «братчики» все Запорожское Войско. Тем самым запорожский гетман недвусмысленно дал понять польскому правительству, что казаки взяли на себя функцию вооруженных защитников греческой веры и какое-то время поляки с этим вынуждены были считаться. С этого времени и в запорожцы стали принимать только православных, хотя раньше вероисповедание для зачисления на Сечь значения не имело.

Хмельницкий сейчас торопился в Киев, так как получил известие о том, что там его ожидает иерусалимский патриарх Паисий, следовавший в Москву.

24 декабря утром гетман в окружении старшины подъехал к Золотым воротам, куда уже толпами валил народ. Там его встречали митрополит Сильвестр Косов и иерусалимский патриарх со всем духовенством и знатными горожанами. Хор киевской бурсы исполнил гимны на русском и латинском языках, воздавая ему хвалу, как новому Моисею, защитнику святой веры. Сошедшего с коня и преклонившего колено перед высшими иерархами церкви Хмельницкого, патриарх поздравил с победами, даровал ему отпущение грехов и высказал надежду, что он и впредь будет продолжать войну за святую веру против латинян.