Человек из Санкт-Петербурга - Кен Фоллетт

Бедная, бедная Шарлотта…

Двери открылись, и Максим вошел туда, где мог привести себя в презентабельный вид.

Шарлотта все тщательно спланировала. Обед назначили на час дня, когда гостей Уолдены обычно не принимали. К половине третьего мама уже запрется в спальне и приляжет. И Шарлотта сможет незаметно выбраться из дома, чтобы встретиться с Максимом в три. Она проведет с ним час, а к половине пятого вернется, чтобы, умывшись и переодевшись, разливать чай и принимать с мамой посетителей.

Но все оказалось не так просто. К полудню мама полностью нарушила ее планы, заявив:

– Кстати, совершенно вылетело из головы… Мы сегодня обедаем у герцогини Миддлсекской в ее резиденции на Гровнор-сквер.

– О Господи, – заныла Шарлотта. – У меня совершенно нет настроения отправляться на ленч в гости.

– Не глупи, ты прекрасно проведешь там время.

«Я сдуру ляпнула не то, что нужно, – поняла Шарлотта. – Следовало пожаловаться на жуткую головную боль и решить все проблемы. Но мне вечно не хватает сообразительности. Легко соврать, если есть время подготовиться, а с импровизацией ничего не получается». Она сделала еще одну попытку:

– Извини, мама. Мне, правда, очень не хочется.

– Ты едешь, и никаких отговорок, – повысила голос Лидия. – Я хочу представить тебя герцогине – это может быть весьма полезным знакомством. Кроме того, там ожидается маркиз Чалфонт.

Званые обеды принято начинать в половине второго и заканчивать вскоре после трех. «К половине четвертого я буду дома, а к четырем успею добраться до Национальной галереи, – размышляла Шарлотта. – Но боюсь, к тому времени он может уже уйти, и, даже если дождется, мне все равно придется почти сразу оставить его, чтобы явиться домой к чаю». Ей же не терпелось обсудить с ним убийство в Сараево. Интересно, как он его расценивает? Поэтому у нее не было ни малейшего желания обедать в обществе старой герцогини и…

– Кто такой маркиз Чалфонт?

– Ты же его знаешь! Это Фредди. Очень обаятельный молодой человек, ты не находишь?

– Ах этот… Обаятельный? Я как-то не заметила.

Можно написать записку на адрес в Камден-тауне и по пути к выходу оставить на столике в холле, чтобы лакей отнес ее на почту. Но Максим сказал, что не живет там постоянно, да и доставить записку к трем почта уже не успеет.

– Что ж, приглядись к нему внимательнее сегодня, – продолжала мама. – Мне показалось, что он тобой совершенно очарован.

– Кто?

– Да Фредди же! Шарлотта, тебе следует обращать хотя бы немного внимания на молодых людей, проявляющих к тебе интерес.

«Так вот почему ей так нужно затащить меня на этот обед!»

– О, мама, это так нелепо!

– Не вижу, что в этом нелепого, – уже с раздражением заметила Лидия.

– Я едва обменялась с ним тремя общими фразами.

– Вот и хорошо. Значит, ты его очаровала не одним лишь блеском ума.

– О, я тебя умоляю…

– Ну ладно, извини, что немного поддразниваю. А теперь иди и переоденься. Мне понравилось твое кремовое платье с коричневыми кружевами – оно тебе к лицу.

Шарлотте ничего не оставалось, как сдаться и пойти к себе в спальню. «Наверное, мне должно льстить внимание Фредди, – думала она, стаскивая утреннее платье. – Но почему же никто из подобных ему молодых людей меня не интересует? Вероятно, я просто еще не готова ко всему этому. В моей голове и так тесно от разных мыслей. За завтраком папа сказал, что убийство эрцгерцога приведет к войне. Но предполагается, что девушку не должны занимать подобные разговоры. Они считают, что моей главной целью должна стать помолвка еще до конца первого же светского сезона. И Белинда, кажется, озабочена только этим. Однако не все девушки такие, как Белинда, – взять тех же суфражисток, к примеру».

Она переоделась и спустилась вниз. Мама допивала бокал хереса, и они перебросились всего несколькими словами, прежде чем отправиться на Гровнор-сквер.

Герцогиня была полноватой дамой сильно за шестьдесят. При взгляде на нее Шарлотте пришло в голову сравнение со старым кораблем, гнилой корпус которого покрыли снаружи свежим слоем краски. Обед превратился практически в девичник. «Если бы действие происходило в современной пьесе, – подумала Шарлотта, – среди персонажей непременно присутствовали бы поэт с горящим взором, сдержанный член кабинета министров, ассимилированный еврейский банкир, какой-нибудь кронпринц и по меньшей мере одна ослепительно красивая женщина». А на деле за столом у герцогини оказались только двое мужчин – Фредди и племянник хозяйки, член парламента от консервативной партии. Каждую из женщин представляли остальным как супругу такого-то или такого-то. При этом Шарлотта мысленно отметила для себя: «Если я когда-нибудь выйду замуж, то потребую, чтобы меня представляли лично, а не как жену своего мужа».

Впрочем, для герцогини было бы весьма затруднительно собрать у себя мало-мальски интересную компанию – стольким людям она в свое время отказала от дома. В их число входили либералы любого толка, евреи, торговцы, актеры и актрисы, разведенные супруги и все те, кто на протяжении многих лет осмеливался оспаривать представления герцогини о добре и зле. Таким образом, круг ее друзей сузился до предела.

Любимой темой разговора для герцогини были жалобы на то, что, по ее мнению, разрушало страну. Она находила для этого три главные причины: подрывные элементы в руководстве (Ллойд Джордж и Черчилль), воцарившаяся вульгарность (Дягилев и постимпрессионисты), а также немыслимые налоги (шиллинг и три пенса с каждого фунта).

Но сегодня все это отошло на второй план по сравнению с гибелью эрцгерцога. Консервативный член палаты общин долго и нудно объяснял, почему никакой войны не будет. Жена посла какой-то южноамериканской страны тоном маленькой девочки, невыносимо раздражавшим Шарлотту, спросила:

– Чего я никак не возьму в толк, так это зачем всяким там нигилистам нужно бросать бомбы и убивать людей?

Герцогиня, разумеется, знала ответ на этот вопрос. Ее личный врач объяснил, что все суфражистки страдали нервным заболеванием, известным науке как истерия. Хозяйка делала отсюда вывод, что революционеры попросту больны мужским эквивалентом того же недуга.

Шарлотта, в то утро прочитавшая «Таймс» от первой полосы до последней, не выдержала и сказала:

– Но если подумать, то, быть может, сербам не нравится быть в угнетении у австрияков?

Мама бросила на нее при этом выразительно мрачный взгляд, да и все остальные посмотрели как на умалишенную, но тут же, казалось, забыли ее реплику.

С ней рядом сидел Фредди, чье круглое лицо неизменно лучилось беззаботной улыбкой. Склонившись поближе, он шепнул:

– Ну вы даете… Надо же брякнуть такое!

– А чем конкретно я всех шокировала? – спросила Шарлотта.

– Я в том смысле… То есть можно подумать, будто вы оправдываете убийство эрцгерцога.

– Но если бы Австрия вздумала захватить Англию, вы бы и сами не отказались застрелить эрцгерцога, не так ли?

– Вы неподражаемы! – сказал Фредди.

Шарлотта отвернулась. Но чем дальше, тем больше ощущала, что лишилась голоса, – ее слов никто не слышал. И это начало злить по-настоящему.

Между тем герцогиня оседлала любимого конька.

– Рабочий класс вконец обленился, – заявила она.

А Шарлотта подумала: «И это говорит человек, который в своей жизни не работал ни дня!»

– Представляете? – вещала герцогиня. – Я слышала, что теперь за каждым мастером ходит подмастерье и носит инструменты. Уж свои-то инструменты можно носить самому? – вопрошала она, пока слуга с серебряного подноса накладывал ей в тарелку вареный картофель.

Приступая к третьему бокалу крепленого сладкого вина, она возмущалась, что пролетарии стали пить днем слишком много пива и потому не в состоянии нормально трудиться до вечера.

– Простолюдины нынче избалованы до неприличия, – продолжала она, краем глаза наблюдая, как три лакея и две горничные убирают со стола посуду после третьей перемены блюд и подают четвертую. – Правительство совершенно напрасно ввело все эти пособия по безработице, медицинские страховки и пенсии. Только бедность позволяет держать низшие классы в покорности, а именно покорность и есть для них высшая добродетель, – подвела она черту, когда они покончили с едой, которой хватило бы рабочей семье из десяти человек на две недели. – Люди должны в этой жизни полагаться только на самих себя. – Едва она это произнесла, как подскочил дворецкий, помог ей выбраться из кресла и проводил, поддерживая, до гостиной.

Шарлотта кипела от еле сдерживаемого гнева. И кто посмеет осуждать революционеров за то, что они стреляют в таких, как эта герцогиня?

– Наша хозяйка – изумительный образец человека старой закалки, – сказал Фредди, подавая Шарлотте чашку кофе.

– А по мне, так это самая омерзительная старуха, какую я когда-либо встречала! – ответила она.