Холокост: вещи. Репрезентация Холокоста в польской и польско-еврейской культуре - Божена Шеллкросс

class="p">158

Михал Борвич также отмечает, что поэзия этого времени относится к довоенной литературе по своему стилю, хотя ее тематическое содержание и отличается. По этой причине, утверждает он, так много стихов не смогли в лингвистическом плане передать всю сложность Холокоста. Я считаю, что обсуждаемые стихи из этого сборника являются исключением из правила Борвича.

159

Таково было предположение Милоша, за которым последовал Александр Фьют: связанность исторических событий придает лирике свойства публицистики [Fiut 1990: 11].

160

На нем написано: «Варшава, 1943 год» [Miłosz 2001а: 64]; польское издание не содержит этой информации.

161

Масштабы разрушений, произведенных под командованием Штропа, были таковы, что после войны территория бывшего гетто не подлежала восстановлению.

162

Переход от репрезентативной к нерепрезентативной реальности стал шагом, который произвел революцию в западном искусстве XX века. Нерепрезентативная визуальная лексика не затрагивала европейских художников до начала века, но определенные дискретные или непреднамеренные реализации (не)репрезентативного напряжения можно найти, например, у Уильяма Тернера и Эжена Делакруа.

163

См. загадочную маленькую книгу Жака Деррида [Derrida 1987b].

164

Александр Наварецкий в своем исследовании анализирует связь Милоша с Баки [Nawarecki 1991].

165

Пчелы, в отличие от своих родственников – ос, вряд ли являются мясоедами, хотя некоторые из них могут вести образ жизни насекомых-паразитов. По своему образу жизни – трудоемкому и коллективному – пчелы схожи с муравьями. Кроме того, некоторые виды пчел, как и муравьи, роют туннели для гнезд в земле. Также существует подсемейство пчел – земляные пчелы или пчелыплотники (антофоры). Важно, что эта информация проливает свет на отношение к природному порядку, которое демонстрирует необычная биологическая образность стихотворения.

166

Хотелось бы, чтобы Ева Чарнецкая, собеседница Милоша, более подробно расспросила его об этом.

167

Как отмечает Кэролайн Уокер Байнум, «гибридность заставляет противоречивые или несовместимые категории сосуществовать и служить комментарием друг к другу» [Bynum 2005: 31].

168

Это разделение на невидимое и видимое напоминает аналогичное деление зрительного поля у Мориса Мерло-Понти.

169

Я намеренно не рассматриваю многие другие прецеденты создания пространственного видения вечности в творчестве польского поэта. В частности, его перевод «Ноябрьской симфонии» своего дяди, Оскара де Любича Милоша, которая представляет собой сведенборгианскую трактовку жизни после смерти и имеет большое значение для последующего развития Милошем «второго пространства», как он назвал нумен в одном из своих последних поэтических сборников.

170

Милош часто описывает своих любимых поэтов, с которыми он по разным причинам отождествляет себя или чье влияние он признает на разных этапах своей карьеры: Адам Мицкевич, Оскар де Любич Милош, Робинзон Джефферс, Юзеф Чехович составляют основное ядро этой группы. Есть несколько поэтов, таких как Франсис Понж и Райнер Мария Рильке, которые также сыграли значительную роль в его развитии как поэта, хотя он о них и умалчивает.

171

О концепции Сантнера см. [Santner 2006].

172

Подробный анализ визуального измерения, на которое ссылается поэт в своих произведениях, см. [Heuckelom 2004].

173

В своем обсуждении стихотворения Аарон определяет это пространство в строго историческом и неметафизическом ключе как «рвы, усыпанные сильно обгоревшими трупами евреев, которые выпрыгнули из окон пылающих зданий и умерли от ожогов, пытаясь добраться до ״арийской стороны“ Варшавы. Действительно, они так сильно обгорели, что образовали неразличимую массу пепла» [Aaron 1990: 186].

174

Прочтение критика убедительно подтверждается тем, что в «Бесплодной земле» Элиота, так искусно переведенной Милошем в то время, есть строка: «Я покажу тебе страх в горсти праха» (пер. с англ. С. А. Степанова).

175

В том же духе предостерегает Норман О. Браун: «Нас не должна вводить в заблуждение плоская антиномия священного и светского; и интерпретировать как ״секуляризацию“ то, что является лишь метаморфозой священного» [Brown 1959: 105].

176

По неизвестным мне причинам это четверостишие опущено в английском издании: «Mgła zimowa na szybie ta sama, / Ale nie wejdzie nikt. / Garstka popio-łu, / Plama zgnilizny wapnem przysypana / Nie zdejmie kapelusza, nie powie we-solo: / Chodźmy na wódkę» Cm. [Miłosz 2001b, Kawiarnia 1: 212–213, здесь 212].

177

Перевод с польск. H. E. Горбаневской.

178

Перевод с польск. С. М. Морейно.

179

Одно из его произведений военного времени заслуживает упоминания: «Przed sądem» («На суде»). Автор представил этот рассказ, а также повесть «Страстная неделя» на подпольных собраниях варшавских литераторов. В обоих случаях он не оправдал ожиданий публики – как следует из дневника Налковской, «Страстная неделя», прочитанная вслух в квартире Казимиры Моравской, вызвала недружелюбную реакцию [Synoradzka 1997:56–57].

180

Ивашкевич, один из самых близких друзей Анджеевского, не высказал своего мнения во время чтения, но записал свои мысли в дневнике [Iwaszk-iewicz 2007].

181

Вторая версия была написана в августе – сентябре 1945 года; отрывок появился в сборнике рассказов «Noc» («Ночь», 1945).

182

Согласно осторожной формулировке Котта. См. [Kott 1946: 134–144]. Цитата полностью: у Малецкого было «унизительное осознание смутной, не поддающейся описанию общей ответственности за безмерную жестокость и преступления, которым с молчаливого согласия всего мира подвергалась еврейская нация. Чувство вины он держал в себе как рану, в которой, казалось, разгоралось все зло мира. Он сознавал, что в нем было больше тревоги и ужаса, чем искренней любви к этим беспомощным людям, окруженным со всех сторон, одиноким в мире, которых судьба лишала обесчещенного, но действительно существующего братства». По словам Котта, неуверенность Малецкого и неспособность к действию «квалифицируются» как самое компрометирующее качество персонажа [Kott 1946: 143]. Этот отрывок из оригинального текста мог бы быть включен и в послевоенное переиздание повести.

183

Его отец, узник Аушвица, выжил благодаря тому, что ему удалось бежать во время эвакуации лагеря [Synoradzka 1997: