Переводы с языка дельфинов - Юлия Миронова

Вошла медсестра, неся заготовленные для инъекции шприцы, — пора было ставить уколы. Алина спросила, нельзя ли сделать это чуть позже: ей хотелось подольше насладиться моментом Вовиного внезапного прояснения. А сейчас в него всадят иглу, и в стрессе он снова вернется в обычное состояние.

— Извините, у нас график, препараты по счету, лекарство уже готово, — ответила медсестра и попросила мамашу посторониться, чтобы подойти к ребенку. — И придержите мальчика, он просьбам не подчиняется, может дернуться.

Алина хмыкнула: «просьбам не подчиняется», это вы еще не видели, наверное, как он умеет сопротивляться и орать. Она осторожно повернула Вову на бок, он захныкал, пытаясь закрыть рукой исколотую попу. Алина придержала его руку, уговаривая скорее себя, чем сына:

— Сейчас, маленький, минуточку потерпи, скоро все кончится, скоро мой мальчик домой поедет, скоро мама Вову заберет отсюда…

Но Вова плакал все громче. Роман решил помочь Алине и взял малыша за другую руку. Вова вырвал ладонь и отчетливо сказал:

— Не под-чи-ня-ет-ся!

Алина замерла. Никто не понимал, что сейчас случилось! Медсестра по-прежнему старалась выбрать момент, чтобы наконец сделать укол. Роман старался ей помочь. А Алина, потрясенная, сидела, и слезы набирались в глазах тяжелым комом. Неужели ей показалось? Но мальчик опять резко дернулся, не дав медсестре поставить укол, и повторил:

— Не под-чи-ня-ет-ся!

Алина не выдержала. Слезы хлынули потоком, она рванулась, прижимая его к себе. Вова не вырывался, он прильнул к матери, положил голову ей на грудь и бормотал:

— Бойно! Бойно!..

Алина рыдала, уткнувшись лицом в Вовины волосы, поглаживала его по спинке, целовала в затылок. И боялась, что это волшебное наваждение закончится. У Романа, который уже понимал, что значат эти слова для Алины и Вовы, перехватило дыхание. Врач, глядя на диагноз в Вовиной карте, смотрела на все происходящее с пониманием. И сочувствием: сколько всем им еще предстоит пережить, одному богу известно.

Прошло около полутора месяцев. Позади осталась предновогодняя суета, а затем и сами новогодние праздники. Алина пересказывала свою историю почти на автомате. Снова плакала она только раз на плече у матери, когда Юля привезла на Новый год из деревни родителей.

Забрав Вову из больницы, она осталась в квартире Романа — как и договаривались. Алина взяла на себя готовку и уборку. Первое время заучивала, как и что нужно раскладывать на кухне и подавать к столу. Если не угадывала, Роман шел на кухню и делал себе бутерброд, стоя у стола съедал его и уходил к себе. Но все это были мелочи. Куда важнее было то, что она стала лучше понимать Романа благодаря Вове, а Вову стала лучше понимать благодаря Роману. У старшего она могла спросить, почему младший ведет себя так или иначе.

Вова стал показывать заметный прогресс. Иногда у Алины даже получалось с сыном то, что с натяжкой можно было назвать диалогом. Но Алина помнила, как завидовала раньше девочкам с говорящими детьми, и удивлялась, почему они еще недовольны. О себе Вова, правда, говорил в третьем лице и вопросы пока не задавал. Но он говорил, и это главное!

Алина боялась, что чудо закончится. Но их немного странные разговоры продолжались. И боже, как она была счастлива, что сын разговаривает не только с дельфинами, но и с ней. Она удивлялась и радовалась, когда видела, что вчерашние навязчивые игры сегодня Вове неинтересны, на компьютере он начал складывать и вычитать, ему нравились буквы. Появившаяся речь потребовала и появления новых партнеров по играм. В конце концов Алина поняла, что для развития Вовы снова нужны правильные занятия.

Как только Вова набрался сил после болезни, они снова пошли на ипподром и дельфинарий, но в «Дети и мир» еще не ходили. Ей вспоминалось, как гордилась Танюша, что ее Сенечка теперь «самый обычный ребенок». Теперь она надеялась с полным правом сказать то же самое о Вове. Алина немного расслабилась и уже мечтала, что и с Вовы снимут диагноз и она отдаст его в самую обычную школу.

Алина забыла свое раздражение обманщицей надеждой, как забыла и то, что она точно так же мечтала, когда наступило первое улучшение от диеты.

Приехали в «Дети и мир». Алина взяла Вову за руку и повела его к кабинету Юшкевич.

— Вова не идет! Вова не идет! — сказал Вова, оглядываясь.

— Вова, нам надо к врачу.

— Нет, не правильно, нет, не правильно! — Вова был недоволен, остановился и спрятал руку за спину.

— Не бойся, дорогой, больно не будет. — Алина присела перед сыном и поцеловала его в щеку. Она теперь вообще без конца целовала его, наверстывая возможность проявлять материнскую ласку, которой была лишена. — Тетя посмотрит на тебя и порадуется, что ты такой молодец.

Вова привык доверять Алине, он снова дал ей руку. Алина постучала в дверь кабинета. Юшкевич пригласила их войти и с интересом стала разглядывать Вову. По телефону Алина сказала ей, что у них большие изменения.

— Ну-ка, ну-ка, молодой человек, давайте на вас посмотрим. — Юшкевич подошла к Вове и осторожно протянула к нему руку. Вова посмотрел настороженно, но чужой руки не испугался, а робко положил на нее свою ладошку. Алина, волнуясь, смотрела на них. Она понимала, что сейчас происходит некий экзамен.

— Во что ты хочешь поиграть? — Она подвела его к стеллажам с игрушками и играми в цветных коробках. Вова обернулся на мать, убедившись, что она никуда не делась, и, пробежавшись взглядом по полкам, указал пальцем на большой корабль, улыбнулся и четко сказал:

— Ты хочешь поиграть!

Юшкевич удивленно приподняла бровь, но кивнула и сняла ему корабль. Пока Вова занялся им, она жестом указала Алине на кресло перед столом, сказав:

— Указательный жест, речь! Да вы молодцы! Рассказывайте, как вам это удалось, и поподробнее. — И достала из картотеки Вовины анкеты.

Алина рассказала, как решила отменить протокол, про отравление бабушкиными грибами, про Романа — обо всем, что так долго носила в себе, заново переживая, волнуясь, но уже немного отстраненно. Юшкевич слушала внимательно, делала пометки в блокноте, изредка заглядывая в анкеты.

— …А в больнице он вдруг начал говорить. И знаете, я почему-то считала, что на этом все наши проблемы закончатся, а оказалось не так. Молчащий, он как будто совсем напоминал обычного ребенка. А теперь, когда он заговорил, стало очевидно, что у него голова и вправду совсем по-другому устроена.

— Да, верно. Вы же видели говорящих аутистов? Они не стали от этого обычными детьми, — кивнула Юшкевич. — Но вы и не старайтесь недооценивать результат. Прогресс у вас налицо. Не просто поведенческие сдвиги, а глубокие внутренние изменения, сформировавшиеся естественным образом. Это хорошо, очень хорошо.

— Может, нужно на групповой терапии с родителями рассказать о нашем случае? — спросила Алина. — Там ведь есть мамочки, которые не видят никакого просвета, смирились и уже не ждут ничего. Надо показать им, что вот, есть примеры выздоровления…

— Ни в коем случае! — Юшкевич сердито перебила ее. — Во-первых, вы сами поняли, что активная речь — это еще не повод считать ребенка здоровым.

Алина вздохнула, вспоминая диалоги и песни Сандрика.

— Во-вторых, аутизм еще много не изучен. Например, вы знали, что у многих детей почти полностью пропадают симптомы аутизма при высокой температуре? Бывают и другие уникальные случаи. А вы что предлагаете? Всех детей поганками травить и смотреть, кто выживет? — Она стрельнула на растерянную Алину строгим взглядом. — Конечно, мы возьмем ваш случай на заметку, и я лично очень рада, что у вас такой результат. Но даже вы до конца не можете объяснить, что случилось. Так? Почему ребенок остался жив, что повлияло на результат: отравление, хелирование, поддерживающее лечение, накопительный результат полугодовой диеты?

Психиатр была права. Алина вздохнула и сказала:

— Действие поганок на организм не изучено. Что там дало такой сдвиг, без исследования не узнать. А исследований с поганками уж точно не разрешат.

— Молодец, разумно мыслите. И главное, вы не фанатичны, — одобрила Юшкевич. — Мамочки особых деток сами немного сумасшедшие, готовы на все, лишь бы ребенок выздоровел. Да хоть себя вспомните в начале пути, верно?

Алина согласно кивнула. Она вспомнила себя прежнюю: как сидела в этом кабинете, узнав Вовин диагноз, как бодро представляла, что быстро вылечит ребенка. Конечно, была готова на все. Но поганки — это уж слишком!

— Да, вы правы, — Алина уверенно посмотрела в глаза Юшкевич, — каждая мать слушает свое сердце.

Усадив сына в машину, Алина подошла к своей водительской дверце, приоткрыла ее и на мгновение остановилась. Ей вспомнился первый приезд к Юшкевич, на который она пришла вместе с Семеном. Сколько за прошедший год было тревог и разочарований, поворотов в тупики и мучительных поисков выхода. И знать бы, сколько их еще будет впереди…