Свободу медведям - Джон Ирвинг

Большинство этих убийств не походили на убийство моей бабушки. Безудержная пальба, изнасилования и забрасывание гранатами — все это русские солдаты, можно сказать, делали походя. Но сильнее всего Союзнический совет беспокоили похищения людей, совершавшиеся, по слухам, известной бандой Бенно Блама — кликой, которая спекулировала сигаретами и продавала из-под полы нейлоновые чулки. Ради привилегии действовать в русском секторе банда Бенно Блама ловко расправлялась с конкурентами. Головорезы Бенно Блама подстерегали людей на улицах Вены и снова, когда становилось горячо, прятались в русском секторе — хотя Советы заявляли, будто тоже охотятся за Бенно Бламом. На самом деле не реже двух раз в месяц какой-нибудь русский солдат убивал кого-то и говорил, что думал, будто это был Бенно Блам. Хотя никто в глаза не видел этого Бенно Блама, а значит, и не знал, как он выглядел и существует ли он на самом деле.

Так что в советском секторе Вены имело место форменное беззаконие, отвлекшее внимание Союзнического совета, которое он мог бы обратить на заурядное убийство моей бабушки.

Но Ватцек-Траммер оказал поддержку моему деду. Он делил ночь между своим закутком в кухне и хозяйской спальней — время от времени вытягиваясь с краю на хозяйской кровати; голова к голове, они с дедом давали волю своему гневу иногда настолько громко, что прожектора от бывшего посольства Болгарии били светом в памятное кухонное окно и мигали, словно говоря: «Эй, там, идите спать и кончайте свои жалобы. Это был всего лишь несчастный случай. Не стройте заговор против нас!»

Но огромное количество инцидентов, явно не являвшихся несчастными случаями, вызвало появление Нового соглашения по управлению от 28 июня 1946 года, которое устраняло власть Советов над выбранным австрийским парламентом. Оно также прекратило деятельность Русского комитета по компенсаторной реституции; несмотря на это, Бенно Блам, видимо из мести, действовал еще активнее, чем прежде, похищая антисоветски настроенных граждан Вены. Это заставило канцлера Фигла заявить в печальной речи в Верхней Австрии: «Мы вынуждены написать против длинного списка имен только одно — „пропавший без вести“.»

— Как Зан Гланц? — спросил Вратно. — Ведь именно это с ним случилось, да?

На что Ватцек-Траммер раздраженно ответил:

— Спроси свою жену, или вам с ней в постели не до разговоров?

Не то чтобы они раздражали друг друга на самом деле. Просто этот вопрос возникал множество раз, и они возвращались к нему снова и снова.

Но однажды они все-таки с этим разобрались, хотя я не вправе помнить это настолько хорошо, насколько я помню, поскольку был тогда четырех месяцев от роду. Вместо меня это запомнил Эрнст Ватцек-Траммер, как и большинство самых важных вещей.

Как бы там ни было, однажды летней ночью 17 июля 1946 года мой отец заявился домой в сильном подпитии, узнав, что Дража Михайлович был расстрелян партизанами. И тогда Ватцек-Траммер спросил его:

— Что тебе до Михайловича? Кто он такой был на самом деле?

И Вратно выкрикнул:

— Его бросили! — и стал описывать Ватцеку-Траммеру жуткую сцену, когда гениальнейший мотоциклетный механик был засунут головой вниз в отхожую дыру уборной в Мариборе. Вратно рассказывал не о Михайловиче, а о Готтлибе Вате, с которым у него когда-то были одинаковые бороды. Вратно повторил вопрос неряшливого Гортца: «Эй, это кто такой с Ватом?» — и принялся размышлять, как мог бы сбить с ног этого Гортца и сунуть его головой в отхожую дыру, затем схватить Бронски, или Метца, или сразу обоих, привязать их к писсуару, пока Готтлиб не освободился бы и не разнес бы им черепа карбюратором «Амал».

Неожиданно Ватцек-Траммер спросил:

— Ты хочешь сказать, что ты этого не сделал? И даже не попытался?

— Я сказал, что мы просто случайные знакомые, — ответил ему мой отец. — И Готтлиб сделал вид, будто так оно и есть.

— О, неужели, неужели?! — заорал Ватцек-Траммер.

— Одним словом, я тебе все рассказал, — обозлился Вратно. — Теперь твоя очередь, ладно? Зуб за зуб, Траммер. Кто был этот Зан Гланц?

Но Ватцек-Траммер, уставившись на моего отца, возразил:

— Я не считаю информацию равноценной.

Тогда мой отец заорал на него:

— Зан Гланц, черт бы тебя побрал!

И сразу через улицу метнулся прожектор, сканируя окна.

Затем из спальни появилась моя мать в ночном халате, настолько распахнутом, что Эрнст Ватцек-Траммер вынужден был отвести взгляд.

— Что происходит? Кто тут? — спросила она.

— Зан Гланц! — заорал на нее мой отец. — Тут Зан Гланц! — И, сделав красноречивый жест в сторону спальни, добавил: — Зан Гланц! Так ты меня иногда называешь там — в самые лучшие наши моменты!

И тогда Ватцек-Траммер через кухонный стол нанес удар натренированной когда-то рукой, рукой, разрубавшей на части кур, и подтащил моего отца за пояс к раковине, где локтем открыл кран и пустил воду.

Дедушка Мартер вышел из хозяйской спальни и прошептал:

— О, ради бога, не подходите близко к окну. Вы же знаете, как это опасно поздно ночью. — И он обвел всех растерянным взглядом; и все они помрачнели и опустили глаза. А мой дедушка добавил: — И лучше не открывать так сильно кран. Понимаете, сейчас лето, и воды, возможно, не так уж и много.

Затем, вспоминает Ватцек-Траммер, я начал плакать, и моя мать вернулась обратно в спальню ко мне. Удивительно, как орущие младенцы способны вернуть людям трезвый рассудок. Даже прожектора скользнули в сторону от моего крика. Младенец плачет, значит, все совершенно нормально.

Но, так или иначе, все вышло наружу.

17 июля 1946 года, когда Дражу Михайловича расстреляли как предателя. Его смерть побудила «Нью-Йорк таймс» выдвинуть предположение, будто русские возводят на Красной площади памятник Михайловичу, поскольку Дража Михайлович, кроме всего прочего, по иронии судьбы оказался спасителем Москвы.

Ватцек-Траммер, который по-прежнему прочитывал все, что попадало ему в руки, попытался установить на кухне мир, заметив:

— Ну разве это не удивительно? Американцам умная мысль всегда приходит с опозданием!

Что, разумеется, было правдой. То же и с русскими: в первую очередь они реагировали на статистику и не интересовались деталями.

Например, был случай — даже засвидетельствованный, — когда двадцатидевятилетняя венка по имени Анна Хейллен, социальный работник, была снята с поезда советскими часовыми на контрольнопропускном пункте у моста Стейрегг на американосоветской разделительной линии, где она была изнасилована, убита и брошена на рельсы. После чего обезглавлена прошедшим поездом. Но это убийство не заставило Союзнический совет предпринять столь активные действия, как представленный канцлером Фиглом список из одиннадцати убийств, совершенных за последнее время людьми в советской форме. На них, видите ли, произвело большое впечатление само число. Однако требование Фигла, чтобы австрийской полиции позволили носить оружие и защищать себя и других граждан от людей в форме — любой армии, — было на время отклонено, поскольку Советы предъявили собственный список: из каких-то анонимных источников им стало известно, что среди полицейских триста шестьдесят человек служили нацистами. Вот, снова подействовало число.

На самом деле проблема с полицией заключалась в ее антипатии к коммунистам, которая медленно нарастала в течение примерно пяти лет. И поэтому процесс вооружения полиции — то есть превращения ее в такую силу, какой она должна быть, — шел крайне медленно. Даже 31 марта 1952 года, когда мне исполнилось шесть лет, Советы не позволили начальнику полиции в своем секторе послать вооруженную команду на подавление группы мятежных коммунистов, которые атаковали посольство Греции — протестуя против недавней казни Белоянниса[22] и еще трех греческих коммунистов. Этих мятежников доставили к месту событий на советских армейских грузовиках.

И даже позже, когда произошел заранее спланированный мятеж, Советы разоружили в своем секторе полицию, отняв резиновые дубинки, — это доказывало эффективность их применения против мятежников, хотя канцлер Фигл, говоря о «вооружении полиции», имел в виду кое-что другое.

Но Советы теряли Вену, и это делало их безрассудными; на самом деле они терпели неудачи повсюду.

В июне 1948 года Коммунистическая партия Югославии была исключена из Коминтерна — Тито больше не нуждался в костылях; и, когда в ноябре 1948-го советские солдаты попытались арестовать какого-то человека на мосту Шведен в центре Вены, они получили отпор от бросившейся на защиту разъяренной толпы. Разъяренная толпа давала русским отпор даже в их собственном центре.

Из-за распрей с Югославией Советы перестали поддерживать ее требования относительно австрийских южных земель, Каринтии и Штирии, и, как следствие, Югославии пришлось распрощаться с мечтами об увеличении своих территорий за счет Австрии.