АРИСТОКРАТИЯ В ЕВРОПЕ. 1815—1914 - Доминик Ливен

Офицеры девятнадцатого века в большинстве своем с недоверием относились к идеям радикального либерализма, не говоря уже о демократии или социализме. Радикалы могли проповедовать неприемлемые доктрины о всеобщем прекращении войн или о том, что необходимо заменить постоянные армии гражданским ополчением. Офицер в любом случае хранил верность власти, иерахии и дисциплине. Как правило, сам он исповедовал простые и ясные патриотические ценности, и требовал того же от своих солдат. Демократическая же политика означала партийные конфликты, классовые и этнические раздоры и компромиссы; ухищрения и полуправда парламентской жизни вошли у политических лидеров в привычку. Офицеры благородного происхождения имели особую причину с неприязнью относиться к демократии. Она несла ощутимую угрозу их собственным интересам землевладельцев или rentier, а также, несомненно, подвергала опасности интересы их братьев и кузенов. Демократическая политика грозила заменить представителей того сословия, к которому принадлежал офицер, правителями, чье социальное происхождение и манеры, возможно, вызывали у него презрение, и кого он, подчас не без оснований подозревал в том, что для собственного продвижения к власти они использовали средства, с точки зрения аристократа не этичные. Более того, эти новые правители отнюдь не были склонны ставить интересы и особенности офицерского корпуса столь же высоко, как это делала старая аристократическая политическая элита.

На протяжении всего девятнадцатого века на британских и прусских офицеров всецело можно было положиться, как на защитников существующего политического порядка. В начале девятнадцатого столетия ситуация в России была более шаткой, так как начиная с 1825 г. Петербург стал свидетелем ряда военных переворотов. Большинство из этих переворотов, в сущности, Представляли собой всего лишь бурное развитие борьбы придворных группировок, хотя порой таким образом давался отпор монарху, слишком сильно ущемившему интересы и достоинство аристократии. Декабристы, восстание которых произошло в 1825 году, хотя и имели много общего со своими предшественниками, заговорщиками из аристократических гвардейских полков, но, в противоположность им, действительно обладали радикальной политической программой и в определенном смысле явились предтечами некоторых «модернизированных» военных режимов, установившихся в Третьем Мире после 1945 года. Свое вдохновение декабристы отчасти черпали в победах, одержанных их современниками, радикально настроенными испанскими офицерами. В случае успеха восстания 1825 г., оно могло привести к сходным далеко идущим последствиям. Одним из таких последствий явилась бы политизация армии и последующие частые перевороты, которые, в свою очередь, дестабилизировали и лишили законности любую династическую или гражданскую власть. Они также ослабили бы вооруженные силы как чисто военный инструмент великодержавной политики.

Если бы военно-политические традиции в испанском стиле пустили корни в российской почве, вся современная история России могла бы пойти по-иному пути. Однако декабристы были разбиты, и в России утвердилась традиция консервативной поддержки законной династической власти. Подобно тому, как прусское офицерство сыграло решающую роль в поражении революции 1848 г., российское офицерство спасло Романовых в 1905 году Революции усилили стремление правителей, генералов и консервативных политических лидеров подчинять вооруженные силы исключительно монарху, не допуская, чтобы подозрительные парламентские институты распоряжались ими по своему усмотрению. Конституционный кризис, который Пруссия пережила в начале 1860-х годов, до определенной степени коренился именно в этом стремлении, и многие политические баталии, порожденные этим кризисом, после 1905 г. повторились в России, где противоборствующими сторонами стали монархическая власть и недавно созданный парламент (Дума)[334].

В начале девятнадцатого века армия Британии также была оплотом власти в борьбе против социальной революции. Перед самым 1914 г. британские офицеры тоже оказались до определенной степени втянутыми во внутреннюю политику: гак называемый мятеж в Кэррах отразил неприятие офицерством либеральной политики в отношении Ирландии — политики, угрожавшей “целостности Британской империи. Однако же, в вопросах, связанных с армией, Британия существенно отличалась как от России, так и от Пруссии.

Причиной тому не в последнюю очередь был имевшийся у Англии ранний и тяжелый опыт наличия постоянной армии, В отличие от России и Пруссии, чьи современные армии создавались прежде всего для защиты от внешнего врага, английские регулярные вооруженные силы были порождением гражданской войны. В период между 1649 и 1660 годами грозная армия «Нового образца»[335] разгромила роялистов, вытеснила своих собственных политических лидеров и ввела в стране полувоенное правление, длившееся с 1649 по 1660 гг. После окончания гражданской войны аристократы-роялисты дорого заплатили за поражение. В период междувластия Палата Лордов была упразднена и даже право местной элиты контролировать управление своим графством подвергалось значительным ограничениям. Генералы Оливера Кромвеля в большинстве своем отнюдь не являлись выходцами из верхних слоев джентри, не говоря уже о классе крупных землевладельцев. Хотя в эти годы социальная революция в Англии так и не разразилась, некоторые чрезвычайно радикальные движения выплыли на поверхность; страной управляла армия, лишив традиционную правящую элиту возможности вершить судьбы нации, и учредив форму правления, которую сочли незаконной не только аристократы, но и большинство англичан. Действуя подобным образом, армия, впоследствии расколовшаяся и ослабленная, сама вернула власть в руки своих врагов-аристократов.

Результат не мог не сказаться, и весьма ощутимо, на положении армии и ее офицеров вплоть до начала двадцатого века. Жесткий парламентский контроль над армией стал обязательным принципом аристократической политики. Профессиональное офицерство, в среде которого преобладали не-аристократы, рассматривалось как угроза власти дворянства и английской свободе. Стяжательство воспринималось, как гарантия того, что офицерский корпус будет по преимуществу аристократическим, а значит, достаточно независимым и способным дать отпор амбициям любого коронованного военного тирана. По континентальным стандартам английское офицерство могло считаться состоятельным, аристократическим и непрофессиональным. Сравнивая меритократию французской армии с постыдным отношением к ветеранам Ватерлоо в Англии, Гроноу сетовал, что «под холодной тенью аристократии люди, которые во Франции, благодаря своей доблести, заняли бы в армии самое высокое положение, в Англии жили и умерли три или четыре десятилетия спустя после битвы в звании лейтенантов или капитанов». Этих людей отставили от дел, тогда как «в некоторых полках должность командиров исправляли мальчишки»[336].

Даже в 1816 г., когда военная угроза для аристократии отступила в далекое прошлое, премьер-министр Англии, лорд Ливерпуль, ознакомившись с планом создания «Юнайтед сервис клаб»[337] заявил, что «учреждение единого военного клуба с главнокомандующим во главе — чрезвычайно неблагоразумная мера, которая не только не пойдет на пользу армии, а, напротив, неизбежно создаст предубежденное мнение против этой ветви наших военных учреждений, и воздействие этого мнения мы ощутим в парламенте»[338].

На всем протяжении восемнадцатого века в Англии отсутствовало офицерство в качестве однородной, замкнугой касты, отчетливо сознающей, что между ней и гражданским обществом пролегает определенная грань. Такое положение до некоторой степени сохранялось и в девятнадцатом веке. В полном несоответствии с традицией, позднее установленной континентальными европейскими парламентами, британские армейские офицеры нередко являлись членами парламента, и не считали для себя невозможным критиковать собственное правительство. В свободное от служебных обязанностей время офицеры носили гражданское платье — из всех особенностей Англии именно эта более всего поразила принца Пюклера в 1820-х годах. Примечательно, что этому обычаю не следовали ни в Ирландии, ни в колониях, где положение британской армии среди местного населения соответствовало тому, какое в Европе занимали династические армии vis-a-vis[339] своих собственных средних и низших классов. Именно исключительная позиция офицера в британском обществе была главной причиной того, что уже к 1850 г. дуэли в Соединенном Королевстве полностью прекратились, тогда как в Пруссии и России обычай этот, неуклонно утрачивая популярность, все же сохранялся вплоть до 1914 г. В этих двух континентальных государствах армия являлась главным поборником дуэлей. Высшие армейские чины провозглашали дуэли жизненно необходимыми для сохранения представлений о военной чести, представлений, которые недоступны пониманию ни одного из штатских. Защитники дуэлей использовали независимость армии от любых гражданских властей в качестве гарантии того, что их точка зрения не будет опровергнута каким-либо невоенным источником. Что касается Англии, то там армия подчинялась парламенту, и представления о чести разделяли с офицерами воспитанники престижных паблик-скул, да и весь правящий класс. В 1830-х годах, когда, в соответствии с ценностями этого класса и присущим ему чувством политической целесообразности, дуэль была объявлена безнравственной и противозаконной, армия незамедлительно отказалась от этого обычая[340].