АРИСТОКРАТИЯ В ЕВРОПЕ. 1815—1914 - Доминик Ливен

Предубеждение английской аристократии против профессионального офицерства было исторически обусловлено; вплоть до конца девятнадцатого века географические и геополитические особенности способствовали укреплению этого предубеждения. Являясь одновременно островом и мировой экономической и морской сверхдержавой, Британия могла себе позволить иметь непрофессиональную армию, главная функция которой заключалась в поддержании порядка в пределах империи. По континентальным стандартам армия эта была мала и плохо организована. Однако вооружение и военная тактика, давно устаревшие в Европе, с успехом применялись для воздействия на темнокожих врагов империи. Способностей полковых офицеров, которые во всем блеске проявлялись во время колониальных компаний, было вполне достаточно, чтобы обеспечить победу. В 1840-х годах, во время войн против сикхов — один из наиболее серьезных колониальных конфликтов, в котором участвовала викторианская армия — «британским главнокомандующим был ирландец, генерал Гоф, закаленный солдат, горячий и совершенно бесстрашный; однако приказы его редко отличались ясностью, а офицеры его штаба имели милую привычку не только не записывать распоряжений, которые отдавали, но и нередко забывать, в чем они состояли. Сражения, проведенные Гофом, блистали проявлением доблести, но еще больше грешили неразберихой». Поскольку в девятнадцатом веке британской армии приходилось сталкиваться с сикхами, а не с пруссаками, она с легкостью одерживала победы, не задумываясь всерьез о проблемах современного военного искусства, соответствующего реалиям индустриальной эпохи. Подобное положение, в сочетании с установленной Веллингтоном традицией единоличного руководства и надменным самодовольством, порожденным британским могуществом, привело к тому, что в викторианской Британии отсутствовал армейский или флотский генеральный штаб, в чью задачу входило бы систематическое изучение влияния социоэкономических перемен на методы ведения войны[341].

В полную противоположность Англии, военные руководители России и Пруссии на всем протяжении предшествующего столетия и вплоть до 1914 года, решали весьма сложные задачи. Их армиям приходилось стремительно приспосабливаться к реалиям изменявшегося мира. Говоря о веке в целом, следует отметить четыре наиболее важные особенности. Во-первых, огромный численный рост населения и армий значительно усложнил как обеспечение тыла, так и, прежде всего, командование и контроль над проведением сражения. Во-вторых, появление железных дорог, телефона и телеграфа привело к подлинной революции в области коммуникаций, что имело огромное значение для мобилизации и контроля над военными подразделениями. В-третьих, колоссальные перемены произошли в области военной техники — так, например, резко возросла оборонительная огневая мощь при одновременном сокращении мобильных наступательных сил. И, наконец, солдаты в большинстве крупных армий в 1914 г. были куда более грамотны и развиты в умственном отношении, чем столетие назад. Методы ведения войны претерпели значительные изменения, и для того, чтобы соответствовать новым требованиям, военному руководству необходим был беспрецедентный уровень интеллектуальности и профессионализма[342].

Несомненно, после 1850 г. армия Пруссии справлялась со всеми требованиями модернизации более успешно, чем армия России. Причина этого, однако, заключалась не в том, что российская армия по своему составу была более аристократична — положение дел, если на то пошло, было как раз обратным. Вопиющие недостатки российской армии отнюдь нельзя поставить в вину офицерам-аристократам. Слабость армии прежде всего предопределялась бедностью империи и ее отсталостью по сравнению с Центральной и Западной Европой. В результате, страна обладала относительно малым резервом, из которого можно было набирать соответствующих требованиям офицеров и унтер-офицеров, а среди рядового состава ощущалась явная нехватка инициативности и просто грамотности. Жалованье было весьма скудным, и большая часть времени в полках тратилась на то, чтобы обеспечить себя продовольствием, обмундированием и оружием. В этой бескрайней, многонациональной и малонаселенной империи офицерам приходилось затрачивать непропорционально большое количество энергии на разрешение различных административных вопросов. К тому же, продвижение по службе было крайне медленным, так что высоких чинов офицер зачастую достигал лишь в преклонном возрасте, а в результате патронажа царственных особ и их родственников на высоких постах оказывались отнюдь не самые достойные кандидаты. Одна из специфических проблем состояла в том, что ведущие должности в армии занимали Великие князья Романовы. Даже если родственники царя были достаточно компетентны, они стремились превратить находившиеся под их командованием войсковые части в независимые империи, неподвластные контролю военного министра, усугубляя тем самым административные проблемы, и без того во множестве порождаемые излишним бюрократизмом.

Короче говоря, основной бедой российской армии была не перенасыщенность аристократами, а недостаток денег и образования при избытке бюрократизма и Романовых. У каждого, кто знаком с историей Российской империи, подобное утверждение не вызовет удивления.

К аристократии можно предъявить претензии другого рода. До 1861 г. сохранение крепостного права делало невозможным внедрение современной военной системы, основанной на воинской повинности и создание соответствующих резервов. Однако, даже если считать, что основной причиной сохранения крепостного права являлись интересы высшего класса, а не государственные интересы, нельзя не признать тот факт, что в самодержавной России толчок реформам могло дать лишь правительство, и у режима Николая I не хватило смелости взять разрешение этого вопроса на себя. Освобождение крестьян и военная реформа, осуществляемые в 1860-х годах, и относящиеся к 1870-м годам усилия либерального военного министра, Дмитрия Милютина, наталкивались на постоянный отпор со стороны высших офицеров-аристократов, в особенности князя А. И. Барятинского и Р. А. Фадеева. Но и Барятинского, и Фадеева нельзя с полным основанием назвать вождями аристократической военной партии, и в любом случае они были не в состоянии серьезно препятствовать проведению реформ Милютина.

Говоря без обиняков, явной ареной осуществления аристократических привилегий в армии была гвардия, где, вплоть до начала двадцатого века, офицеры продвигались в чинах и званиях значительно быстрее, чем в пехоте. В канун Первой мировой войны большинство российских генералов по-прежнему были выходцами если не из гвардии, то из инженерных и артиллерийских войск. Хотя гвардейские привилегии были несправедливы и порождали недовольство, они отнюдь не отличались такой чрезмерностью, как это порой утверждается. В последние три десятилетия существования старого режима бывшие офицеры четырех или пяти наиболее привилегированных гвардейских полков, включая тех, кто имел генеральский чин, нередко служили в гражданской администрации или при дворе. В отношении прочих гвардейских офицеров можно сказать, что даже к 1914 г. в целом они были лучше образованны и вышли из более культурной среды, чем большинство пехотных офицеров; к тому же, в гвардию в качестве награды направлялись лучшие кадеты, проявившие отличные успехи во время пребывания в корпусе.

После 1870-х годов нет ни малейших оснований рассматривать службу в гвардии, как ковровую дорожку к высшим военным чинам. Напротив, начиная с войны 1877–1878 гг. и вплоть до 1914 г. главные посты в армии все чаще занимали офицеры Генерального штаба. При этом Генеральный штаб был высокопрофессиональной организацией, формировавшей свои ряды путем напряженного конкурсного отбора, допуск к которому был возможен лишь при условии обязательного прохождения курса Академии Генерального штаба. Если говорить об участниках сложных и запутанных столкновений личностей и группировок, пытавшихся поделить высшие командные посты в предвоенной армии, большинство, однако далеко не все из главных претендентов — Сухомлинов, Великий князь Николай, Палицын и Редигер, если ограничиться четырьмя фамилиями — являлись выходцами из высшего класса. Хотя в отношениях офицеров различного социального происхождения имели место некоторые трения, офицерство отнюдь не разделялось по классовому признаку; совершенно ошибочно считать, будто офицеры-аристократы представляли собой единый лагерь, реакционный, непрофессиональный и неспособный к эффективному несению службы. Среди царских генералов, наиболее успешно проявивших себя во время Первой мировой войны, следует назвать А. А. Брусилова, бывшего кавалергарда, который впоследствии служил под началом Троцкого. Начальником Генерального Штаба Николая II был М. А. Алексев, в 1915–1917 гг. главнокомандующий армией; он был сыном крестьянина и впоследствии стал одним из генералов Белой Армии. Среди соратников Алексеева в Белой Армии были как бароны Маннергейм и Врангель, аристократы, в прошлом кавалергарды, так и крестьянские сыновья — А. И. Деникин и Л. Г. Корнилов[343].