Желтые обои, Женландия и другие истории - Шарлотта Перкинс Гилман

— А были… дети? — немного погодя спросила Мэри.

— Была девочка… — ответил он после театральной паузы. — Она умерла…

Он не счел нужным упомянуть о троих мальчиках, которые в некотором роде выжили.

И тут Мэри Камерон приняла решение, исходившее большей частью от сердца, а не от ума, хотя она бы с жаром отвергла подобный упрек.

— Не вижу причин, по которым твоя жизнь, счастье и служение людям должны безвозвратно сгинуть лишь потому, что ты глупо повел себя в юности.

— Так и было, — простонал он. — Я поддался искушению. И, как любой грешник, должен понести наказание, которого не избежать.

— Чепуха, — возразила Мэри. — Она тебя не отпустит. Ты не станешь с ней жить. Ты не можешь жениться на мне. Но я могу стать твоей женой — если хочешь.

Это был полный благородства шаг. Она с радостью рискнула всем, отказалась от всего, дабы восполнить «разбитую жизнь» и дать хоть немного счастья тому, кто так долго страдал. Когда же он заявил, что не станет пользоваться ее великодушием и бескорыстием, она ответила, что о бескорыстии речи не идет — ведь она любит его. Это было правдой — она была совершенно честна.

А он? Вполне вероятно, что он вступил в «священный союз» с искренними намерениями укреплять и уважать его. Пока она делала его счастливым, как никакая другая женщина.

Минуло два счастливых года, которые мистер и миссис Мейн (они относились к этому совершенно серьезно) прожили в маленькой квартирке, работали, учились и предавались возвышенным размышлениям о прогрессе человечества. Когда к тому же родилась дочурка, их счастье стало полным.

Однако со временем доходы мистера Мейна становились все меньше, и миссис Мейн пришлось вернуться к работе в гостинице. Она, как и прежде, была расторопной и даже еще больше похорошела.

Потом ее мужа одолело беспокойство, и он отправился в Сиэтл искать работу. Долгую разлуку скрашивали только письма.

И тут — пальцы спокойной женщины сжались так, что ногти сделались сине-белыми — пришло то самое письмо.

В тот вечер она сидела в одиночестве рядом с играющим на полу ребенком. Помогавшая ей днем женщина давно ушла домой. Двое постояльцев, едва сумевших наскрести плату за жилье, отправились гулять. Стоял тихий погожий вечер.

Писем не было уже неделю, и она их очень ждала. Даже поцеловала конверт, который держала его рука. Потом сжала письмо в руках, прикоснулась им к щеке и к сердцу.

Малышка протянула ручку и тоже захотела поиграть. Мэри дала ей конверт.

Он не вернется — никогда… Лучше, если она узнает как можно быстрее… Она сильная женщина — она выдержит… Она одаренная и независимая, в этом плане ему беспокоиться не о чем… Они совершили ошибку… Он нашел другую, которая любит его крепче… Мэри была для него высшим благом… Вот немного денег на ребенка… Прощай.

Она сидела, окаменев, и смотрела прямо перед собой, пока дочурка не вскрикнула и не потянулась к ней.

Мэри подхватила ее на руки и едва не задушила в страстных объятиях, пока девочка не расплакалась так, что ее пришлось успокаивать. С окаменевшим взглядом мать унимала и раскачивала малютку, пока та не заснула, после чего уложила ее в колыбельку. Потом Мэри встала и поглядела на девочку.

— Похоже, жизнь кончилась, — произнесла она.

Мэри подошла к зеркалу, включила газовые лампы по обе стороны от него, посмотрела на себя немигающим взглядом и добавила:

— Нет, вовсе не похоже!

И правда, похоже не было. Высокая, сильная, с благородной осанкой, чуть округлившаяся за годы любви и счастливого материнства, женщина в зеркале словно стояла в самом начале прекрасной жизни, а не в конце убогой и неудачной.

Никто не знает и никогда не узнает, что она думала и чувствовала в ту ночь, сгорбившись, словно принимая невероятной силы удар.

Его смерть Мэри перенесла бы гораздо легче. Если бы он пропал, у нее по крайней мере остались бы хорошие воспоминания. Однако сейчас ее одолевали не только печаль, но и стыд. Она оказалась дурочкой — обычной, банальной, старомодной и наивной, подобной многим другим, кого она презирала. И что теперь?

После потрясения и похорон своей разбитой жизни ее храброе здравомыслящее существо принялось бороться за то, чтобы устоять на ногах и не рухнуть. Она была не из тех, кто открыто выказывает чувства. Возможно, он так до конца и не узнал, как сильно она любила его и в какой степени жизнь ее зависела от его жизни.

Эта мысль внезапно пришла ей в голову, и Мэри приободрилась.

— А зачем ему вообще что-то знать? — спросила она себя и добавила: — По крайней мере у меня есть дочь!

Не успело взойти солнце, как она составила план.

Присланные деньги, которые она поначалу хотела разорвать в клочки и сжечь, Мэри аккуратно отложила в сторону.

— Он прислал их для дочери, — сказала она. — Ей они очень пригодятся.

Она сдала квартирку вместе с мебелью своим друзьям, молодой паре, мечтавшей как раз о таком тихом гнездышке. Потом купила траурный наряд, не очень броский и изысканный, взяла малютку Молли и отправилась на Юг.

В дивном краю, куда стремятся побитые жизнью люди, нетрудно найти несведущих и неумелых женщин, бедных вдов, пытающихся начать свое дело, опираясь на скудные знания. А именно: выйти из тихой гавани «ведения домашнего хозяйства» в бурное море «содержания пансиона».

Согласная на скромные условия из-за ребенка, прекрасно справляющаяся с хорошо знакомой работой, предлагающая внимание и сочувствие, основанные на собственных переживаниях, миссис Мейн вскоре стала совершенно незаменимой для одной из таких дам-хозяек.

Когда ее новая нанимательница спросила о муже, Мэри прижала к глазам платок и ответила:

— Он оставил меня. Мне очень больно о нем говорить.

И это было истинной правдой.

Через год она накопила немного денег и потратила