Сладкая мука любви - Джил Грегори

Неподалеку от безмолвного и темного дома Такер спешился, оставив коня за кустами, и двинулся дальше пешком. Эмма как раз быстро вышла из конюшни. При виде него она бросилась назад к дверям, но не успела скрыться за ними.

– Убирайся! – прошипела она, замахиваясь для удара.

– Сначала поговорим, – возразил Такер, перехватывая ее руку.

Девушка сопротивлялась, как дикая кошка. Прижатая к стене конюшни, она извивалась, лягалась и даже пыталась кусаться.

– Я все равно не стану слушать! – тяжело дыша, произнесла она наконец. – Зря только будешь трепать своим лживым языком!

– Я никогда не лгал, тем более тебе. Да прекрати ты лягаться!

– Ну конечно, не лгал! Ты лгал хотя бы тогда, когда уговаривал меня… уговаривал…

– Заняться любовью?

Ответом было приглушенное проклятие. В ее прищуренных глазах вспыхнула ярость.

– Подумать только, что я попалась на эту удочку! Ты наговорил с три короба, обещал, что все кончится, что наступит свобода… И при этом знал, что… О, дьявол тебя забери! Лучше мне было умереть, чем поддаться на твои уговоры, Гарретсон!

– Ты мне дашь вставить слово или нет? Идем, поговорим.

Не давая Эмме ответить, он втащил ее внутрь постройки. Пока он закладывал щеколдой двери, девушка успела по-кошачьи вскарабкаться по лестнице на сеновал и уже собиралась втащить ее за собой, но Такер вовремя ухватился за нижнюю ступеньку. Наверху, в душистом сене, он поймал Эмму за ногу и перевернул на спину, прижав за плечи.

– Смотри-ка как тут уютно! Бьюсь об заклад, ты нарочно заманила меня сюда.

– А ты бы предпочел, чтобы тебя заманила Тэра Маккуэйд?

Эмма выпалила это и тотчас раскаялась, – ее ревность стала очевидной. К тому же она с трудом удерживалась от слез. Нечего было и надеяться, что Такер не заметит этого. Несмотря на царящий вокруг полумрак, Эмма заметила усмешку и блеск его глаз.

– Я хотела сказать, что мне это совершенно безразлично, – добавила она, неловко пытаясь исправить свой промах.

– Ну, и кто из нас лгун, солнышко мое?

– Я не твое солнышко!

– Отчего же, – негромко возразил Такер, отпуская ее и усаживаясь рядом. – Ты именно солнышко и именно мое.

Он сказал это так, что она разом потеряла всякое желание сопротивляться и позволила приподнять себя и усадить на колени. Надежда, еще недавно казавшаяся навсегда утраченной, вернулась. Лицо Такера выглядело серьезным в слабом свете, падающем из крохотного окошка под самой кровлей.

– Я хочу объяснить, что было между мной и Тэрой.

– Это ни к чему! – тотчас отрезала девушка.

– Дай же мне сказать, черт возьми!

Тон его снова стал резким, но объятие оставалось нежным и осторожным; его пальцы ласково перебирали ее волосы. Эмма притихла.

– Маккуэйды пригласили нас с отцом на ужин. Такое порой случается, особенно в последнее время, и ничего удивительного в этом нет. Наши с Тэрой отцы дружат много лет, а что касается нас… мы сблизились после смерти Бо. Сблизились чисто дружески, ничего больше. Будь Бо жив, мы стали бы одной семьей. Тэра мне как сестра.

Голос Такера был низок и угрюм, и в сердце Эммы шевельнулось сочувствие. Единственный ребенок в семье, она росла без братьев и сестер и всегда жалела об этом. Узы братства казались ей сокровищем, драгоценностью, которой нет цены.

Она подняла руку, чтобы коснуться его, утешить, ободрить, и вдруг замерла в нерешительности. Но Такер понял. В его улыбке была благодарность, а в глазах – тепло. На минуту Эмма забыла обо всем, кроме желания оказаться в его объятиях и положить голову ему на плечо…

Но потом она вспомнила. Почти в этой позе она совсем недавно видела Тэру Маккуэйд. Возможно, Такер не заметил скрытых мотивов в приглашении на ужин, но это не означало, что их не было. Возможно…

Такер словно прочел ее мысли и заговорил более жестко: – Прекрати это, Эмма! Говорю тебе, между мной и Тэрой ничего нет и быть не может. Ей одиноко и грустно, и мне хотелось немного утешить ее. Когда мы вышли после ужина на крыльцо и вспомнили Бо, Тэра заплакала. У меня не слишком хорошо подвешен язык, поэтому я просто обнял ее и слушал, какие у них с братом были планы на будущее. Я столько узнал за этот вечер, сколько Бо не рассказал бы за целый год. Мы, Гарретсоны, народ неразговорчивый, вот и он больше держал свои мысли при себе. Ну а Тэре нужно было выговориться, и я пришелся кстати. Когда ты появилась, я как раз собирался сказать, что понимаю ее горе и разделяю его. Потому что это святая правда, и…

Такер вдруг умолк, словно понял, что сказал слишком много. Это и впрямь была на редкость длинная речь для него, но Эмма поверила каждому слову.

«Это потому, что ты хочешь верить, – сказала она себе, борясь с желанием обвить руками шею Такера в знак понимания и утешения. – Ты готова верить всему, что бы он ни сказал».

– Ну вот, теперь ты знаешь, – медленно произнес он. – Что скажешь? Что будет с нами дальше?

Глава 20

– С нами? – еле слышно переспросила Эмма. Рассказ Такера заставил ее забыть и гнев, и обиду, но теперь ей стало страшно, по-настоящему страшно. Разлука длилась всего несколько недель, но ей казалось, что они не виделись целую вечность. Она не отваживалась даже мечтать о свидании с ним, бросаясь в работу, как в омут забвения, – и вдруг новая встреча. Такер сидел рядом, до него можно было дотронуться, говорить с ним, слушать его.

– Я не знала, что для нас возможно такое понятие, как «мы».

– После того, что было той ночью, – тебе решать, солнышко.

– Как я могла даже мысленно произнести слово «мы», если нашей целью было – забыть и освободиться? Поцелуй нам не помог – мы поняли это в День независимости. Но той ночью ты говорил… ты обещал…

– Похоже, я ошибся.

– А этот тон, полный сожаления, – он обязателен? – воскликнула Эмма, внезапно махнув рукой на здравый смысл и осторожность, и с силой ткнула Такера кулаком в грудь.

Он так крепко прижал ее к себе, что у нее захватило дух.

– А что мне, по-твоему, испытывать, как не сожаление? – процедил Такер сквозь зубы, стискивая ее в объятиях в неожиданном гневном исступлении. – Может быть, прыгать от радости, что потерял голову из-за женщины? И не просто из-за женщины, а из-за дочери своего врага? Это все равно что попасть в клетку, а клетка – это не для меня, Маллой!

– Тогда отпусти меня, Гарретсон, и убирайся к дьяволу!

Но она вовсе не хотела, чтобы он ее отпустил, она хотела оставаться в объятиях Такера долго-долго, всю ночь. Она как будто была создана для его объятий.

– По-моему, тебе пора! – повторила девушка с чувством, близким к отчаянию.

– И по-моему тоже, – согласился Такер. – Лучше всего было бы отпустить тебя и убраться отсюда подальше, пусть даже к дьяволу. Пока еще не поздно.