Шрам - Марина Дяченко

Эгерт схватил ртом воздух. Хотел крикнуть – голоса не было; тогда, рванувшись, он бросился вдогонку – но, как во сне, ватные ноги спотыкались и не желали идти. Скиталец уходил не торопясь – но очень быстро, Эгерт уже бежал, когда чья-то цепкая рука схватила его за воротник.

Солль рванулся – Скиталец уходил все дальше, а удерживающая Эгерта рука не желала разжиматься, и над ухом он услышал смех.

Тогда только Эгерт обернулся; его окружали трое, и человека, сжимающего его воротник, он сразу и не узнал.

– Привет, Солль! – радостно воскликнул тот. – Вот где встретились-таки, ты подумай!

Это был голос Карвера; новенький мундир его сверкал шнурами и пуговицами, а нашивка лейтенанта занимала, казалось, половину груди; сопровождающие его тоже были гуардами – один Бонифор, а другой незнакомый Соллю, некий молодой человек с маленькими усиками.

Эгерт глянул вслед Скитальцу – тот заворачивал за угол.

– Пусти, – сказал он быстро, – мне надо…

– По-большому или по-маленькому? – сочувственно поинтересовался Карвер.

– Пусти! – Солль рванулся, но слабо, потому что Карвер, усмехаясь, поднес к его лицу увесистый кулак в перчатке:

– Не спеши… Мы долго искали тебя в этой вонючей дыре, и не для того, чтобы просто так выпустить…

Все трое разглядывали Солля с нескрываемым любопытством, как обезьянку на ярмарке; Бонифор протянул удивленно:

– Гляди ты… Совсем как студент! И шпаги нет…

– Эх, Солль, где же твой клинок? – с нарочитой печалью осведомился Карвер.

Бонифор вытащил из ножен свою шпагу – Эгерт ослабел, чувствуя, как страх парализует его, парализует до последней жилки. Бонифор оскалился и провел пальцем по лезвию; Карвер похлопал Эгерта по плечу:

– Не бойся… Ты, дружок, лишен как воинской чести, так и дворянской, лишен прилюдно, перед строем, шпагу против тебя обнажать никто не станет… По лицу тебя съездить – это да, можно… Еще выпороть можно, ты уж извини… Это неприятно, конечно… Но зато оч-чень воспитательно, да?

– Что тебе надо? – спросил Эгерт, с трудом ворочая пересохшим языком.

Карвер усмехнулся:

– Добра тебе хочу… Ты ведь дружок мой, как-никак… Сколько вместе пройдено, – он ухмыльнулся, и Эгерт испугался этой ухмылки больше, нежели обнаженной шпаги.

Карвер неторопливо продолжал:

– Домой поедем… У вас тут Премноголикование, так вот тебе поликовать как раз и не доведется… Дезертир ты, Солль, со службы сбежал позорным образом, мундир осрамил; велено нам тебя найти, отловить и пред очи представить, а там уже видно будет…

Он выпустил Соллев воротник – теперь двое его подручных крепко держали Эгерта за локти, в чем, собственно, и надобности не было, потому что страх связывал Эгерта крепче стальной цепи.

Скиталец давно ушел, растворился на людных улицах, и с каждой секундой вероятность снова встретить его уменьшалась, таяла, как леденец.

– Слушай, Карвер, – сказал Эгерт, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Ты… Давай договоримся, а? Мне нужно увидеть одного человека… Ты скажи, куда потом прийти – я приду, честное слово… Но сейчас мне очень надо…

Соллю самому стало противно – так жалобно и просительно прозвучали эти слова; Карвер же расцвел, как букет под окном невесты:

– Ну, если так уж надо… Может быть, мы отпустим тебя, а?

Молодой человек с маленькими усиками изумился – Бонифору пришлось дважды подмигнуть ему, прежде чем он понял, что слова Карвера не более чем забава.

– Мне нужно встретиться, – беспомощно повторил Эгерт.

– Попроси, – серьезно предложил Карвер. – Хорошо попроси. На колени стань… Умеешь?

Эгерт глядел на Карверовы сапоги – они хранили следы недавней чистки и еще более недавней грязной лужи; к правой подошве пристало несколько гнилых соломинок.

– Что раздумываешь? – удивился Карвер. – Свиданьице – дело серьезное… Она красива, Солль? Или просто потаскушка?

– Что я тебе сделал? – выдавил сквозь зубы Эгерт.

Вечерняя улица оживала, заполняясь смеющимися, танцующими, целующимися компаниями гуляк. Карвер приблизил лицо к самым глазам Эгерта. Насладился навернувшимися на них слезами, покачал головой:

– Ты трус, Солль… Какой же ты трус… – и добавил, ласково усмехаясь: – Господа, не надо его держать – он не убежит…

Бонифор и другой гуард неохотно выпустили Эгертовы локти. Карвер усмехнулся шире:

– Не плачь… Станешь на колени – отпустим тебя на свидание, так уж и быть… Ну?

На мостовой под ногами лежала ржавая половина подковы. Разве это первое унижение, подумал Эгерт. Разве не бывало хуже…

– Не станет, – убежденно сказал молодой человек с усиками. – Мостовая грязная, штаны испачкает.

– Станет, – хохотнул Бонифор. – А штаны он уже испачкал, ему не привыкать…

Это последний раз, сказал себе Солль. Самый последний… Скиталец не успел уйти далеко, одно, последнее унижение…

– Ну? – не выдержал Карвер. – Долго ждать еще?

Распахнулись двери соседнего кабака, и удалая, пьяная, неудержимая компания выплеснулась на улицу, как шампанское из бутылочного горлышка. Кто-то схватил Эгерта за уши, намереваясь пылко поцеловать; краем глаза он успел заметить девицу, повисшую одновременно на Карвере и Бонифоре – и бешеный хоровод рванул Солля в сторону, увлек прочь; в толпе мелькнуло обескураженное лицо с маленькими усиками – а Эгерт уже бежал, не чуя под собой ног, с непостижимой ловкостью лавируя между хмельными гуляками, одержимый одной только мыслью: Скиталец! Может быть, он еще здесь…

Поздней ночью Солль вернулся во флигель – Лис испугался, увидев при его искаженное отчаянием лицо. Встреча не состоялась, и у Эгерта оставался теперь один только день – День Премноголикования.

Эшафот перед зданием суда был готов в последнюю минуту – замешкались рабочие, любовно обшивавшие лобное место черным сукном. На сукне бесподобно смотрелись гирлянды свежих цветов – праздник все-таки; деревянная плаха оказалась покрыта лаком и расписана, как барабан.

С раннего утра бродя по улицам и отупев от беспрерывного напряженного вглядывания в лица, Солль не сразу понял, куда несет его праздничная толпа; не желая идти на площадь, он ухитрился свернуть в боковой переулок – и снова угодил в человеческий поток, возбужденный, пахнущий потом, вином и свежевыделанной кожей, поток, стремящийся к зданию суда, к эшафоту.

Ему никогда не случалось плавать против сильного течения в бурной реке, а то он обязательно узнал бы страх и отчаяние пловца, безжалостно сносимого к водопаду. Толпа несла его, как половодье несет щепку, и движение ее замедлилось только тогда, когда предвкушающие зрелище люди вылились на широкую площадь с уродливым сооружением в центре. На Эгерта поглядывали с завистью: эдакая дылда, не надо и на цыпочки вставать!