Я твой, Родина - Вадим Очеретин

Николай упал и начал кататься по земле, гася на себе гимнастерку.

Пылающий танк словно присел под собственной тяжестью, затем метнулся вперед и рухнул в воду. Он прошел еще по дну, взбивая волны верхушкой башни, и замер, уперев орудие в противоположный берег. Пламя газойля сорвалось с него и поплыло, дымя, вниз по течению. Юрий выкарабкался из танка, откашливаясь и отплевываясь. Вода ручьями текла с него, он пополз по стволу орудия и дотянулся рукой до мокрого, грязного цемента.

— Доски! Доски! — неистово закричал Николай своим десантникам.

Это произошло на глазах у всей бригады. Никто не намечал действовать таким образом. Но все мгновенно поняли замысел Юрия и Николая. Второй танк ухнул в воду близ берега. Автоматчики тащили вывороченные в ближайшем доме полы. Штурмовые мостики с берега на танки быстро умножались. Скоро сплошной настил перекинулся через канал, и по нему безудержным потоком двинулись люди.

Подъехала мотопехота. Вот уже на руках переносят пулеметы и легкие орудия. Рядом саперы наводят понтонные мосты. А войска на этом берегу все прибывают и прибывают. Уже сотни танков ведут огонь, поддерживая бой за плацдарм на той стороне. Подходят «катюши», артиллерия. В воздухе реют самолеты. На черные кварталы обрушилась вся сила фронта. Гвардейские танки проложили ей путь.

На севере гремел Первый Белорусский. Берлин занимался в кольцо. Дым, копоть и пыль застелили небо. Померкло над столицей Германии солнце. Оно было красным, будто гасло, не успев опуститься за горизонт, и медленно падало в чаду густого грязного воздуха…

…Они шли по улицам разрушенного города. Шагали медленно, потому что у Николая еще болела нога. Юрий все время забегал вперед, и Соня сдерживала его, взяв под руки обоих. Василий Иванович Никонов шел сбоку и сосал погасшую трубку, поглядывая на молодежь.

Через день после падения Берлина танковые части получили новый приказ. Они приготовились к маршу. «Тридцатьчетверки» гвардейцев вытянулись в колонну по всей Герингштрассе от Потсдамерштрассе до самых Бранденбургских ворот. Пользуясь остановкой, друзья решили пройтись по Берлину.

В городе стояла необычайная тишина. Медленно, без криков провели пленных, и шаркающие шаги немцев долго были единственным звуком на широкой улице. Кое-где в домах, угадывалось, отдыхали измученные боем пехотинцы. То где-нибудь грустно, будто затосковав по Родине, заиграет русская гармошка. То пройдет группа бойцов с видом любопытных историков, рассматривающих достопримечательности европейского города.

Всюду был толстый слой пепла и пыли, оседавших от сожженных и разрушенных зданий. На всех кое-как уцелевших домах болтались белые тряпки. От некоторых — и трех- и пятиэтажных — осталось по одной стене. В небе все еще плыли облака дыма.

— Некрасивая столица Германии, — рассуждала Соня. — Широких улиц мало. Дома все мрачные. Безвкусица какая!.. Я вот представляю, как здесь было, и — не нравится.

Майор Никонов, разглаживая потрепанный воротник шинели, спросил:

— А ты в Москве, глазастая, бывала?

— Конечно, бывала.

— Ха-арошая наша Москва, — задумчиво произнес Николай. — У нас и Свердловск на Урале красивее этого солдафонского царства. — Он кивнул на фасад здания, где балконы подпирались головами грубо высеченных из камня солдат.

— Стоят, бедные, по команде смирно, — засмеялся Юрий, глядя на них.

Они подошли к большому дворцу с мрачными заплесневелыми украшениями из чугуна и цемента. Боковая стена здания пестрела надписями. Несколько человек собралось около какого-то сержанта. Тот выцарапывал на стене осколком:

«Вот мы и в Берлине»…

— Давайте и мы что-нибудь напишем, — предложила Соня. Она подобрала под ногами осколок и направилась к стене. — Ну, придумывайте.

— Надо написать, — сказал Николай. — Такие-то — дошли сюда с Урала. Мы же и домой поедем все вместе.

— Правильно, — согласился Юрий.

Василий Иванович Никонов спрятал трубку в карман и читал все надписи подряд. Лицо его стало сосредоточенным, торжественным.

— Что будем писать, товарищ майор? — спросила Соня.

— Можно и не писать, а прямо расписаться. Тут, вон, такие слова есть, что лучше не придумаешь. Вон: «Мы пришли с мечом в Берлин, чтобы навсегда отучить фашистов от меча».

— Вот стихи, — воскликнула Соня. Ее смеющиеся глаза стали серьезными. Она опустила руки, выпрямилась и прочитала, как воинскую присягу:

Сражен Берлин.Фашизм проклятыйУполз на запад.

Соня передохнула и продолжала еще более твердым голосом:

От зверьяСпасают мир твои солдаты,Святая Родина моя.

И Василий Иванович, и Николай, и Юрий читали про себя вместе с нею. Их губы шевелились в лад:

Я жив! Тебе жизнь посвящаю —Пошли меня на труд, на бой:Я счастья высшего не знаю,Святая Родина, я твой.

Девушка, не задумываясь больше, воинским шагом подошла к цементной стене и написала под стихами: «С. Потапова». Юрий выхватил у нее осколок и вывел четкими буквами: «Лейтенант Малков». Николай размашисто, почти в полстены нацарапал: «Сталевар Погудин». Никонов сделал свою надпись.

Они долго стояли и перечитывали эти стихи, написанные неведомым солдатом. Соня выучила их наизусть. Потом они заторопились обратно, к своей колонне, и шли молча.

По танкам передавалась команда: «За-аводи!» Машины зарокотали, готовые ринуться вперед. Гвардейцы развернули свое боевое знамя. Засверкали на ослепительно алом золотые буквы: «За Родину! За Сталина!» Колонна тронулась. Ветер колыхнул шелковое полотнище и развернул его во всю ширь.

Танки помчались на Прагу.