Я твой, Родина - Вадим Очеретин

Каждый ясно представлял, что может быть сейчас бригада ведет бой, что там друзья и товарищи, до предела напрягая силы своих нервов и мускулов, бьются, удерживая взятое до подхода своих. А они сидят здесь на скамеечке под акациями и дышат мирным воздухом весны. Но сознание законного права раненого в бою разрешало думать о постороннем, о том, о чем не приходилось говорить на передовой.

День был так необычайно ярок, воздух так густ ароматами весны, небо так чисто, что хотелось говорить друг другу какие-то хорошие особенные слова. И Николай с Соней были смущены нахлынувшими на них чувствами. Так бывает, когда в мирное время неожиданно встречаются однополчане, спасавшие когда-то друг другу жизни на войне. Так бывает, когда после долгих лет встречаются взрослые люди, у которых когда-то, в ранней юности, начиналась пылкая любовь, не успевшая расцвесть и оставившая на всю жизнь теплые воспоминания.

Они молчали. Выручил сигнал на врачебный обход по палатам, когда всем больным надо быть на местах. Они поднялись, оба смущенные, но лица их светились большой радостью. Девушка поддерживала его. Николай, опираясь на ее руку, сделал несколько шагов.

— А костыли? — воскликнула Соня.

Костыли и палка стояли забытые у скамейки. Соня вернулась, взяла и ликующе замахала ими над головой:

— Забыл, забыл!

Они пошли по аллее. Солнце било в глаза. В свежем воздухе опьяняюще пахли набухшие почки акаций.

Николай, опираясь на палку, отправился в свою палату. Он нес подмышкой костыли, и думал: «Хорошая Соня! Вот приехать бы после Победы вместе с нею на Урал, домой. Как мама обрадуется…» Но тут же он решил, что не надо сейчас об этом мечтать, и повернул свои мысли на другое: «Что-то сейчас делают мои ребята? Или ведут бой, или спят, или на марше навстречу опасности?» Ощущение какого-то внутреннего, пока неосознанного счастья росло в нем и росло, разжигая и без того неутоленную жажду деятельности. Хотелось немедленно побежать в бригаду, драться до падения Берлина, а потом помчаться быстрее на завод, в цех, к мартену… Он представил, как они с Соней поедут вместе в бригаду, во что бы то ни стало догонят своих. Их там встретят. Все будут чертовски обрадованы. Юрий будет доволен больше всех… Как-то он там сейчас?

Мысль о том, что Юрий любит Соню, заставила его передумать: «Поеду в бригаду один».

Лежа на койке, при обходе Николай спросил врача:

— Можно выписаться досрочно?

— Когда? Сейчас? И не думайте. Вам еще не меньше месяца надо лечиться.

— Сумасшедший, — прошептала медсестра.

Николай пошевелил ногой. Немного ныло в бедре после того, как походил без костылей. Но радостное возбуждение, которое началось там, в саду, готовом расцвесть, зазеленеть, разгоралось в нем все больше. Значит, можно ходить, раз костыли забылись. Он твердо решил уйти из госпиталя. И сегодня же.

«А как Соня? Нет! К чорту! Друг воюет, а я, пользуюсь тем, что ранен, буду тут с его любимой? Нет, в бригаду, в бригаду. Скорей на танк. А с Соней и встречаться больше не нужно».

После обеда Николай надел гимнастерку, брюки, сапоги. Повесил через плечо планшет. Взял палку. Попрощался с обожженным танкистом.

— Ты куда? — спросил тот.

— В бригаду. Хватит. Врач сказал, что не пройдет и месяца, как заживет.

— Правильно. Эх, завидую тебе. Ну, как мне показаться в таком забинтованном виде. Комбат сразу выгонит. — Он развел перевязанными руками, взял гармонь, заиграл вальс: «Ночь обнимет простор — Запоет твой мотор…» — смял вдруг мелодию оглушительным аккордом и бросил гармонь на постель.

Николай направился к воротам, чтоб выйти на шоссе и попроситься на попутную машину. Лавины грузовиков с боеприпасами, горючим беспрерывно двигались к переднему краю. «Хорошо бы — попалась машина нашей бригады».

Он твердо зашагал вперед, но его окликнула Соня. В гимнастерке, раскрасневшаяся, радостная, она сняла пилотку и, размахивая ею, догнала его.

— Вы куда, товарищ гвардии лейтенант?

— Так, просто вышел посмотреть, нет ли земляков.

— Как не стыдно, — с нарочитой обидой, смеясь, упрекнула она. — Назначаете девушке свидание, обещали пойти в кино, а сами куда-то собрались. Пойдемте в сад, там хорошо.

Она потащила его на ту же самую аллею, где, сидели днем.

Николай искоса глядел на девушку.

Шуршал под ногами песок. Палка оставляла глубокие следы на дорожке сада.

Соне стало тревожно. Она быстро села на скамью. Николай стоял перед нею. Видно, что он хотел сообщить ей нечто важное. Но он ничего не сказал, а взглянул на часы. Соня спросила:

— Вы куда-то торопитесь?

Он шагнул, к ней. На лице твердая решимость. Он хотел ей предложить сейчас же, вместе о ним уехать на передовую.

— Знаешь что, Соня?

— Что?

— Сержант Потапова, — раздался в саду голос санитарки. — Вас врач вызывает.

Соня поднялась.

— Извините, я сейчас.

Николай смотрел ей вслед, пока она не скрылась за поворотом аллеи. Он обвел взглядом тихий сад и мирные окна госпитального здания за кустами акаций. Покой наполнял этот уголок земли. И тут он услышал, как где-то, недалеко, в стороне по шоссе проходила колонна танков. Он ощутил, как вздрагивает почва под ногами, — и все решилось разом.

Соня вернулась в сад огорченная. Она спешила к той скамье, где оставила Николая, чтоб предложить ему бежать в бригаду вместе. Она подавала рапорт, и ей не разрешили выписаться досрочно, уговаривали вообще остаться — потом работать в госпитале.

Николая нигде не было. Вечером за ужином ей вручили записку. На листке из полевой книжки размашистым почерком было написано несколько слов:

«Соня, родная. Уезжаю в бригаду. Не могу больше. Не сердись на меня. Николай».

Глава 20

Танки заправлялись газойлем. Гвардии майор Никонов стоял на окраинной улице занятого накануне города и ругался:

— Что у вас головы поотмерзали, что ли? Чем думаете? Где солидол? Газойля понавезли, а чем смазывать?

— Сейчас машина подойдет, товарищ гвардии майор, — успокаивал его офицер, ведающий снабжением горюче-смазочными материалами. — Да вот она.

На дороге показалась трехтонка. Она быстро приближалась. Никонов хотел встретить шофера крепким словцом, но замолк на половине фразы. В грузовике на замасленной бочке сидел Николай и махал палкой.

— Василий Иванович!

— Дьяволенок! — Никонов бросился навстречу, и Николай прыгнул ему в объятия. — Не долечился? Эх, ты мое, чорт знает что! Ну, и ладно. На свежем воздухе быстрее заживет. А похудел ты как. Скучал, поди, там? Теперь тебя сам лично откармливать буду.

— Где Юрий?

— Здесь. Жив и здоров. Был опять ранен, но в госпиталь не поехал.

— Разведкой командует?

— Конечно. И неплохо. У него уже опыт есть.

— Ну, пойдемте скорее. Как я соскучился по всем.

Они зашагали. Никонов отступил чуть-чуть в сторону, любуясь Николаем.

— Глазастую нашу там не видел?

— Встречал.

Никонов остановился, прикуривая, и трубка его шумно засопела.

— Как она, поправляется?

Николай хитро сощурил глаз.

— Поправляется, хочет досрочно вернуться. Что-то вы, товарищ командир батальона, не в меру интересуетесь бойцами не своего подразделения.

— Я люблю ее, глазастую. Дочка у меня, ведь знаешь, такая же.

— Ну да, — лукаво засмеялся Николай. — Вашей Танюше девять лет, а Соне — двадцать.

Никонов добродушно насупился и заговорил о другом:

— Коробочки новые теперь получаем на ходу. Крепко в тылу работают. Первоклассные машины. А сажать некого, людей нехватает. Экипаж — двое-трое в танке. Плохо с этим делом. Вот самолетами все в мирное время увлекались: авиамоделисты, общество содействия, авиаклубы и все прочее. Сколько резервов для авиации. А для танков? — Майор присвистнул. — Одни трактористы. Мало. Любого солдата танкистом не сделаешь..

— Где ж мои ребята? — не терпелось Николаю. — Где Юрка?

— Пойдем, пойдем. Отдыхают все. Скоро двинем дальше и теперь уже… — Комбат сделал выразительную паузу. — На самый Берлин.

— Да ну? Вот во-время я.

— Ты всегда подоспеешь.

Они зашли в большой дом. В вестибюле Николай кинулся к дверям, почувствовал, что там — его автоматчики. Остановился, прислушиваясь.

— Как они тут без меня?

За дверью в большом зале раздавался знакомый размеренный голос.

— Это твой усатый санитар. На-днях из госпиталя вернулся. Опять сказками ребят занимает.

— Дядя Ваня? А как же! Он умеет.

— Смотри, — майор приоткрыл двери. — Тут со всей бригады народу набилось.

Оттуда доносился все тот же бесконечный рассказ дяди Вани.

— Не могу, говорит Вихорь Вихоревич, без дела сидеть, когда болотный Вондулук на нашу землю подул. Давайте, говорит, мне в руки самый тяжелый меч, покажите мне самую трудную дорогу. Полечу я в самую нору вондулучью и отрублю ему голову. Взвился богатырь Вихорь Вихоревич…