Я твой, Родина - Вадим Очеретин

— Есть.

Около Николая на земле сидел, поправляя ему бинты, Миша Бадяев. Он стискивал зубы, едва-едва сдерживаясь, чтобы не расплакаться и поминутно повторял:

— Возвращайтесь быстрее, товарищ гвардии лейтенант, возвращайтесь быстрее…

— Я скоро! — Бледные губы Николая раздвинулись в улыбке.

— Дай руку, Миша. Пусть ребята не забывают меня.

Бадяев схватил ставшую мягкой и холодной руку Николая.

— Что вы! Товарищ лейтенант! Конечно! Возвращайтесь скорее.

Прибежал Юрий.

— Коля! Ранило?

Николай тяжело и часто дышал.

— Видишь… Назад придется ехать.

— Ну… — Слова застряли у Юрия в горле, он беспомощно махнул рукой и сказал не то, что хотел. — Ты пиши. Слышишь, Коля, пиши. Обязательно пиши! Чтобы нам после войны не потерять друг друга. Хорошо?

Он стоял, вытянувшись, и не зная, что делать, растерянный, такой же бледный, как раненый Николай. Тот протянул ему руки.

— Ну, давай… попрощаемся.

Юрий помедлил, неловко наклонился и обнял товарища, ткнувшись носом ему в плечо. Николай погладил его, как девушку, по спине.

— Эх, Юрка! Какой же ты все-таки, дружище… На-ко вот. Я написал тебе рекомендацию. — Он вынул из кармана гимнастерки аккуратно сложенную и уже изрядно потрепанную бумагу.

Юрий благодарил одними глазами. У него перехватило дыхание.

Подошел майор. Юрий почувствовал его взгляд, поднялся и, четко откозыряв, направился к своему танку. Он зашагал сначала медленно, а потом почти побежал и одним махом залез в башню.

Никонов поднял Николая и на руках понес к своей машине.

— Сейчас санитарная подъедет. Кровь идет? Надо подбинтовать еще. Ну, чего молчишь? Помираешь, что ли? — пробовал он шутить.

Николай старался повернуть голову в ту сторону, куда уходили, быстро срываясь с места и, будто раздраженно, рыкая моторами, один за другим танки разведки.

— Не во-время, Василий Иванович, меня стукнуло.

— Ладно тебе, «не во-время». Вся война — не во-время, — ворчал майор, опуская его на крыло своего танка.

Василий Иванович нежно поправил Николаю пилотку, которая сваливалась с торчащих вихров. Он понимал, что страдание во взгляде Николая — это не только боль от раны. Это — муки человека, вынужденного лежать в то время, когда другие мчатся вперед.

— Ничего. Догонишь. Маршрут знаешь?

Он в шутку спросил про маршрут, чтобы приободрить Николая. Но тот серьезно ответил:

— А как же? Знаю.

Подошла санитарная машина…

Юрий не заметил, что на его танк залез и уселся с десантниками позади башни Иван Федосеевич. Капитан Фомин, догнав с батальоном разведку и увидав, что Николай ранен сразу понял: за Юрием нужен глаз. И у десантников командиром стал сержант Перепелица, которому могла потребоваться помощь офицера. И сам Иван Федосеевич в эти дни начинал терять свое обычное спокойствие. Еще бы! До Берлина оставалось — рукой подать.

Перепелица был в восторге, что Иван Федосеевич поехал с ними.

— От дякую! От спасибо, товарищ гвардии капитан, що вы с нами. Та мы зараз дадим нимцам копоти! — размахивал он автоматом.

— Спокойнее! — Капитан усадил его рядом с собой. Танк мчался на предельной скорости. Мотор ревел, и его горячее дыхание обдавало лица сидевших на жалюзи за башней. — Ты что медали не снял. Потеряешь.

— Та це ж остатний раз идемо. Зараз перемога будет.

— Щи ни зараз, — сказал капитан по-украински, но согласился:

— Вообще-то правильно: теперь уж, наверное, до дня победы снимать и нацеплять некогда будет.

Хилые леса сменились полями. Кругом было пустынно. Впереди виднелся городок с островерхими черепичными крышами и шпилями двух кирок. Юрий выбрался на башню, сел, свесив ноги в люк и кричал так, что ему приходилось придерживать ларингофон. Он заслонял рукою глаза от солнца, разглядывая местность вокруг.

— Вперед! Полный газ! Впереди завал. Берем на таран. Орудие назад!

Башня резко повернулась, чуть не сбив всех десантников. Иван Федосеевич взял Юрия за плечо:

— Осторожнее. Не забывай, что у тебя на машине люди.

— Товарищ гвардии капитан? Вот хорошо, что вы с нами. Мне надо…

— Не горячись, — кричал капитан.

В грохоте они летели вперед на окраину городка, которая вся была заставлена телегами, нагруженными щебнем. Сержант Перепелица вскарабкался на башню и, делая круглые глаза, показал Юрию в сторону. Справа на городок почти параллельно двигалась колонна немецких танков.

— Стой! — заорал Юрий по-радио. — По колонне справа — огонь!

Машины остановились. Десантники спрыгнули и залегли в придорожной канаве. Орудия развернулись и зачастили по танкам противника. Те, отвечая огнем, продолжали двигаться к городку.

Капитан Фомин, спокойно оставаясь на танке Юрия, закачал головой.

— Что? — встревожился Юрий, взглянул на него.

— Во-первых, борт подставляешь. Во-вторых, комбату не докладываешь о встрече с противником. А в-третьих, тебе выгоднее вскочить в городок раньше немцев…

Юрий снова скомандовал «Полный вперед!» Десантники кое-как успели вскарабкаться на ходу. Перепелица ворчал: «Замитусились, як скаженные».

Сбивая сразмаху завалы, танки Юрия ворвались на главную улицу. Следом вошел весь батальон Никонова. Машины заполонили городок, оглашая воздух выстрелами, ревом моторов и лязганьем гусениц. Колонна немецких танков, более тихоходных, втянулась в боковую улицу с опозданием и наткнулась на танки Никонова.

Взвод Юрия получил распоряжение выйти на западную окраину и встать заслоном. Там было тихо, если не считать долетавшего из города грохота боя. Юрий сетовал:

— Плохая работа — разведка, товарищ гвардии капитан: вон там драка идет, а ты тут стой без дела.

— Раз на раз не приходится, — возразил Иван Федосеевич.

Они сидели прямо на земле возле гусеницы танка. Капитан что-то записывал в блокнот. Юрий несколько раз порывался что-то сказать еще, но не решался мешать Ивану Федосеевичу. Тот заметил его беспокойство.

— Ну, что? Говори. А то я сейчас в батальон уйду.

Юрий встал:

— Товарищ капитан. Можно мне подать заявление? Кандидатом в члены коммунистической партии хочу стать.

— Заявление подать можно. Рекомендации у тебя есть?

— Есть одна: Погудина.

— А надо три.

— Три? — Юрий растерялся и пожалел, что поспешил говорить с Фоминым на эту тему.

— Вторую я дам, — сказал Иван Федосеевич. — Повоюешь еще, как следует — и дам. И третью найдешь: тогда никто не откажет.

Пока Юрий, справляясь со своим волнением, подыскивал наиболее веские слова благодарности, к ним подбежал автоматчик Миша Бадяев.

— Товарищ капитан, разрешите обратиться к товарищу лейтенанту.

— Обращайтесь.

— Товарищ лейтенант! Там, в двух кварталах отсюда, на окраине — концентрационный лагерь. Народу в нем тысяч пять. Охрана на местах. Но можно разогнать одним танком.

Юрий вопросительно глянул на Ивана Федосеевича. Тот улыбнулся.

— Действуй. Ты же командир.

Через минуту «тридцатьчетверка» с десантниками на броне, которые держали автоматы наготове, подъезжала к низеньким, огороженным в три ряда колючей проволокой баракам без окон и без труб. Танк дал длинную пулеметную очередь по будкам, возвышающимся над оградой. Во дворе забегали гитлеровцы, а из бараков неслись восторженные крики.

Снимая проволоку, машина прошла к первому бараку и толкнула орудием дверь. Запоры лопнули, дверь слетела с петель и упала. Из темницы высыпали изможденные, обросшие, оборванные люди. Они говорили на разных языках, и их восторженные возгласы сливались в единый гул радости.

Автоматчики рассыпались по всему двору. Одни хватали гитлеровцев, другие — орудия, чем попало открывали остальные бараки. Тяжелый запах от скученных человеческих тел вырывался из каждой двери. Оттуда вываливали толпы заключенных.

— Вива Сталин!

— На здар, Русь! На здар, руда армада!

— Салют, Москва!

— Ура-а!

Крики опьяненных счастьем и свежим воздухом людей были громче, чем орудийные раскаты и рокот моторов на противоположном конце городка. Автоматчиков обнимали, потом подхватили и понесли на слабых руках. И каждый из освобожденных старался хоть прикоснуться к грубому сукну солдатской шинели, к исцарапанной, потертой каске.

Несколько тысяч собралось на обширном плацу возле танка. Из самого дальнего барака с криками «Наши! Наши!» бежали девушки. Они расталкивали локтями толпу, пробираясь к танку. Все почтительно старались дать им дорогу.

Юрий в смятении смотрел на людей, которые стояли перед ним. На их истощенных лицах глаза казались огромными. Тысячи впалых глаз, сияющих благодарностью, слезящихся от яркого солнца. Тысячи уст, славящих Советскую Армию. Иван Федосеевич шептал:

— Ну, Малков, скажи, скажи свое слово. Они тебя приветствуют.