Кесарево свечение - Василий Аксенов

В соответствии с духом времени первое слово для благословения было предоставлено архиепископу Кубарьскому, Анчачскому и Шабаргинскому владыке Филарету. Большая седая борода этого человека только подчеркивала свежесть щек. Ему явно не было еще и сорока, что говорило в его пользу: быть может, все-таки еще не успел при советской власти бесповоротно оскоромиться. Он осенил собрание крестом и заговорил о великом Промысле Божьем, что собрал на отдаленных, но нашенских островах столько людей со светлыми мыслями, горячими сердцами и чистыми руками.

Какая-никакая, а все-таки церковь, подумал Ваксино в приступе неожиданного умиления. Даже и такой вот, слегка сомнительный, с его несколько чекистскими оборотами речи, батюшка все-таки благо творит для заскорузлых-то. Все-таки не о победоносной поступи коммунизма гласит, а о Промысле Божьем!

Далее Владыко вещал о благотворной реформе (он произносил «рэформа»), что так изменила жизнь на Кукушкиных островах, и этому тоже можно было поаплодировать, хотя и не совсем было понятно, о чем идет речь: о приватизации или о деприватизации. В заключение он вдохновенно вознесся со словом о любви к ближнему, и тут Ваксино по старости лет впал в некоторое замешательство. Ему все казалось, что вместо «ближнего» батюшка произносит «брежнего» и получается абсурдное «возлюби брежнего своего»!

В президиуме многие перекрестились, и даже партголова Жиганьков приложил ладонь ко лбу и склонил голову; совсем недурно для тоталитарной партии. Кто их знает, может, и они как-то все-таки, ну хоть слегка меняются, подумал Ваксино. Может, не ГУЛАГ все-таки вынашивают, а что-нибудь в итальянском духе, мягкий фашизм?

Все действо проходило в старом оперном театре Имперска с его этажами позолоченных лож и огромной «царской ложей», что сама по себе походила на старый оперный театр. Когда-то, говорят, сиживал в ней и сам государь, прибывший во главе Третьего флота на пути к Цусиме. Сдуру местные артисты принялись играть то, что у них лучше всего получалось, — «Чио-Чио-Сан». Вся свита в знак протеста, гремя саблями, покинула помещение. Государь остался один и кротко дослушал оперу до конца, в перерывах откушивая водочки и задумчиво вытирая усы. Говорят также, что после этого эпизода в Третьем флоте произошел раскол, что спасло государя от второго приближения к Японии, не менее для него опасного, чем первое, когда самурай набросился с острым. Впрочем, чего только не говорят в провинциальных городах о своих оперных театрах!

Теперь в «царской ложе» вместо расшитых придворных мундиров и эполет губернской знати, вместо последовавшей за ними суконной большевизны с ее азиатскими бляхами можно было видеть только поблескиванье дорогих очков да галстучных булавок. В зале никто толком не знал, кому предоставлена БЦЛ, хотя в президиуме многие догадывались, что жемчужину пришлось уступить капиталистам — фирме «Шоколад и прочее», а также прибывшему неизвестно откуда и для чего Горизонтову Артемию Артемьевичу. Ну ничего, думал партголова Жиганьков свою марксистскую тугую думу, пусть они дадут нам денег на веревку, а мы их на ней и повесим.

Между тем выступали представители Островов российских: объяпоненные сахалинцы и курильцы, пропахшие нерпой врангелевцы, радиоактивные новоземельцы, люди крымского патриотического подполья, валаамцы, кижиане. Интересную речь произнес отставной Герой Советского Союза, не к ночи будь помянут, контр-адмирал фон Котофф, как он сейчас себя называл. Петр Великий открыл окно в Европу, однако XX век окно это заколотил и навесил там амбарный замок — крепость Кронштадт. Наша задача состоит в том, чтобы в условиях рэформы не просто открыть этот замок, но и пригласить к нам на остров (то есть в амбарный замок, что ли, озадачился Ваксино) всех пожаловать. Кронштадту все-таки есть чем гордиться: и мощью наших батарей, и линейными кораблями — всю Балтику все-таки держали в страхе — и революционными традициями — ведь «Аврора»-то легендарная откуда в Неву вошла, от Кронштадта! — и дерзновенностью Кронштадтской коммуны 1921-го — ведь как осиновые листья тряслись большевички! — огненными проповедями отца Иоанна — глядишь, и вся Европа повалится на амвон! — радио-то где изобрели наши маркони? В Кронштадте! Короче говоря, городская управа совместно с командованием базы и флота решили организовать на острове крупнейший в Европе луна-парк.

Пожалуйте, товарищи, покупайте акции, все будете в прибытке! Центр гуляния переселяется в Кронштадт! Костюмированные балы на всех деках флагмана Балтики крейсера «Рюрик»! Круизы на атомных субмаринах! Спуски в катакомбы Третьей мировой войны! Повсеместно работают сувенирные магазины duty free! Welcome! Soyez en bienvenue! Добро пожаловать!

Партголова из-под мощных надбровных дуг нехорошо смотрел на разгулявшегося контр-адмирала. Вот такие индюки и загоголивают всю нашу идею! В условиях тотального геноцида русского народа, осуществляемого кремлевской бандой сионистских запродаванцев, устраивают луна-парк! Жаждут дорваться до буржуазной халявы! Нет уж, господин фон Котофф, пожалуйте-ка в списочек для окончательной разборки. Он черкнул что-то в блокноте и демонстративно передал листок адъютанту в чапаевской папахе. Театр ахнул, но оратор ничего не заметил и очень довольный собой спустился к своей делегации, в которой светились серпасто-молоткастые, равно как и орлино-двуглавые, пуговицы и бляхи.

А вот следующий оратор, представитель острова Врангеля, как раз понравился Жиганькову и всем «левым». Когда вернется советская власть? — вопрошал он. Она нам каждую навигацию снабжала макароны, муку снабжала, тушенку, водочку, кинофильмы про родину, крепкий медикамент, конфетки, бульонные кубики. «Севера» понимали обеспечение советской властью! Врангелевский охотник добывал песца, приносил шкурки на пароход, брал что нужно, неразбавленный пил с органами милиции, или с Сергеичем, или с Феоктистовым. Органы приходили на пароход конфисковать незаконные шкурки песца, отдавали их врангелевскому охотнику. Тот приносил шкурки на другой пароход, получал крепкий медикамент, пил его с органами милиции. Органы составляли акт, отдавали шкурки охотнику опять. Так сохранялось человеческое достоинство, дорогие товарищи, а сейчас обо всем забыли, ничего не снабжают, охотник не может стрелять, руки дрожат от болезни рук. Такой геноцид у нас поселился, не успеваем их щелкать одну за другой на газете.

Он стал показывать, как они щелкают мелких геноцидов. Зал хохотал: во дает чукча! А ведь как мы жили при советской власти, товарищи, как мало дрожали! Как пели, товарищи, старые песни о главном? «Мой адрес не дом и не улица, мой адрес Советский Союз!» Он пел пронзительно, словно из самой утробы полярной ночи. Жиганьков умилился. Вот оно, единство! Вот она, ленинская национальная! Вот за что надо неустанно сражаться! Тут, однако, островитянин добавил нечто совсем уж неразбавленное. Ведь в каждом чуме, товарищи, подчеркиваю, в каждом чуме висел у нас портрет генерала Врангеля! Эх, Жиганьков поморщился, испортил песню нацмен. А между тем в густопсово-монархическом секторе зала послышались бурные аплодисменты, и чукча тоже ушел довольный.

Тут возникла такая идеологическая — или, может быть, метафизическая? — путаница, что старому сочинителю показалось, будто поплыл основной камень человечества, так называемый текущий момент. Мысли Ваксино смешались. Если он текущий, почему бы ему не плыть? Вопрос только в том, почему я не теку и не плыву с ним, почему он протекает через меня, не задерживаясь, а я исчезаю где-то вдали?

Когда он вернулся, аплодисменты, трепеты рук продолжались, — иными словами, момент затянулся. Аплодировали прибывшие на месячник в большом числе зарубежные соотечественники, потомки Белой армии. На них сейчас был спрос. Смотрите на Китай, говорила элита Российской Федерации. Сколько миллиардов принесли в страну богатые зарубежные соотечественники? Простодушные, хоть и циничные, совки не догадывались, что в русском зарубежье никаких миллиардов нет. Никому и в голову не могло прийти, что князь Олада, скажем, работает водопроводчиком и специалистом по снегу на горнолыжном курорте в своем родном Нью-Гемпшире. А граф Воронцофф просто-напросто владеет магазинчиком электроприборов. Так или иначе, многие члены диаспоры, особенно с титулами, были приглашены из своих стран в эту чертову даль, на «нашенские» Кукушкины острова. И всем им были посланы оплаченные билеты, и все их пребывание в отеле «Бельмонд» взял на себя оргкомитет.

Откуда же деньги-то взялись, эдакая уймища СКВ на обнищавшем архипелаге? Таким вопросом задавалась пресса, однако администрация делала вид, что это вообще не вопрос. Не хлебом же единым, в самом деле, жив человек, не деньги же движут сердцами. Было бы стремление к единству, а крылья найдутся. Ну конечно, некоторая помощь была предоставлена нашей российской фирмой «Шоколад и прочее», что весьма похвально в смысле патриотизма, однако это не было решающим фактором: власть все-таки здесь находится в руках народа. Ехидные журналисты в своем ехидстве заходили так далеко, что даже за «Шоколадом» им мнились какие-то таинственные силы, но что только не мнится этой братии, по которой потьминские лагеря скучают.