Закон Кейна, или Акт искупления (часть 2) - Мэтью Стовер

на скованное предплечье. Влажный хруст, онемение расползлось вниз и вверх. Он слишком хорошо знал этот звук: Таннер сломал ему запястье.

С другой стороны, пошли он Орбека, Таннер убил бы его и Кулаку все равно пришлось бы драться.

Таннер врезал коленом в живот, ниже пояса; результат ему, похоже, понравился, и он повторил еще раз - в последний раз, бросая весь вес и сев на прижатые к скале бедра Кулака. Поднял арбалет обеими руками, сказав: - Я планировал покончить именно так. Рад, что сработало, - и опустил что есть силы, разбивая череп прикладом - но в ту же секунду Кулак припомнил, что Таннер держит любимый нож-полумесяц в кармашке н бедре, что он правша и, следовательно, нож сейчас в шести дюймах от целой руки Кулака.

Когда Таннер опустил приклад, Кулак вскинул полумесяц, срезав стружку с деревяшки и почти отсекая правую руку стрелка, но именно что почти, Таннер заметил нож и отпустил правую, и арбалет скользнул косо, всего лишь поцарапав висок и ухо, а Кулак не мог дышать и координация приказала жить долго и силы уходили, но он резанул Таннера на остатке сил, без мастерства и умения, просто слепое рычащее желание нанести урон. Таннер блокировал выпад легко и презрительно.

- Ты жалок, знаешь? Ты... сукин сын! Твою..! - завизжал он, заметив, что каждый взмах снимает стружку с приклада и ложа. - Мой лучший лук!

От приподнялся на коленях, резко разгибая спину. Рубящий замах послал металл спускового крючка к лодыжке, и нога онемела, но Кулак уже рванулся к нему, закрутив бедра, взмахивая ножом, и боец помоложе отступил, встав на ноги. - Ну ладно, папаша. Так хочешь? Будь по...

Его прервало звонкое шлеп. Звучало это очень похоже на шлепок ладонью по груди. Через миг секунды раздалось второе шлеп.

Таннер пошатнулся, как боксер от неожиданного удара, но удержался на ногах, хмурясь, словно не понимая, что случилось. Гримаса стала глубже, когда он попытался перезарядить и понял, что рука не может коснуться ворота, а коснувшись, не имеет силы крутить. Он посмотрел на руку, потом на ползущие по куртке темные пятна, и лишь тогда понял, что стоит полностью в блеклом лунном свете, выйдя из тени скалы. - Вот хрень.

Колени его подогнулись и он повалился, закрыв собой арбалет. Оказался в тени и поглядел на Кулака. - Ты мудак, - сказал он скорее с упреком, не с гневом. - Тот же мудацкий трюк.

Он сгорбился, оседая лицом на арбалет, и застыл.

Человек постарше не ответил: так и не мог издать ничего, кроме длинного визгливого свиста - спазм гортани. И не встал, сомневаясь, цела ли лодыжка. Опустил скорняцкий нож и принялся массировать горло здоровой рукой. Вскоре горло раскрылось, только чтобы он мог вдохнуть собственную рвоту.

Кашляя, давясь, и снова кашляя, он сражался на краю обрыва - только бы не упасть на колени, покорившись своему желудку. Затем лег и позволил рвоте лететь свободно в кусты и траву двумя метрами ниже. Лучше так. С глаз долой.

Впрочем, бодрее он не стал.

- Эй, братишка! - позвал Орбек сверху. - Помощь требуется?

- Оставайся там, - прохрипел он саднящим горлом и повторил громче. - Оставайся там и не своди с него глаз, ради всего дрянного.

- Не подох?

- Нет.

- По мне, дохлый.

- Делай что сказано. И не заставляй меня орать, треклятый!

Отталкиваясь годной ногой, он ухитрился подползти к ножам и годной рукой рассовать их по голенищам сапог. Подобрал куртку и вытряс камень; прижал к ране, чтобы грубые складки впитали кровь, ведь крови оставалось маловато.

Дюйм за дюймом, вернулся к складке утеса и прижался спиной.

Далеко не сразу успокоив дыхание, сконцентрировался на Дисциплине Контроля, подавляя боль, которая нарастала по мере распада адреналина. Оглянулся на Таннера. Таннер смотрел в никуда. Лежал вниз лицом, глаза скошены, словно созерцают находящееся в невероятной глубине сердце гор.

Он узнал, кто таков Таннер, и говно изменилось. Пропали "совпадения" и "случайности", словно он гадал на кофейной гуще и вдруг всё сошлось.

Почти всё.

- Святая срань, - сказал Орбек, перегнувшийся через край, автомат зажат подмышкой. - Он тебя зацеловал до упаду?

- Что ты не понял из треклятых слов "оставайся там"?

Джонатан Кулак сидел, опираясь спиной о скалу. Лицо было расцвечено сохнущей кровью из носа и косого пореза на лбу; левый глаз уже спешил скрыться среди фингалов, следов могучего размаха Таннера. Руки Кулака скорее походили на две отбивные. Правую он лелеял на бедрах, она успела раздуться вдвое. Левой он ощупывал лодыжку - сквозь дыру, пробитую пружинной перекладиной арбалета в коже сапога.

- Думаю, умению выполнять приказы следует учиться у другого. Так он зацеловал тебя до упаду?

- О чем ты?

- О нем. - Орбек кивнул на тело Таннера. - Он хоть поцеловал тебя, прежде чем оттрахать?

Кулак ощутил в лодыжке нечто острое. Обломок кости или еще хуже. - Орбек, я готов присягнуть любому богу, по твоему выбору, что, если встану, смогу сбросить твою траханую дупу с горы.

- Эй, как ты назвал мою дупу?

- Кончай. Или я с тобой покончу.

- Ты уже так говорил братишка. Раз пять или шесть. Здорово болит?

- Пока справляюсь. Ненадолго. Давно не практиковался. - Сапог придется срезать, второй пары нет, весна на такой высоте холодная, чтобы идти босиком без обморожений. Хотя к чему благие размышления, уверен ли он, что вообще сможет ходить? Оптимизм его покинул двадцать пять лет назад. - Если лошадиная ведьма не сумеет срастить мне лодыжку, предстоит парочка дерьмовых месяцев. Или сезонов. Вода есть? Я нашел бы ей применение.

- С лошадьми.

- Дерьмо. Мог бы принести.

- Как в старые времена, эй? Там, в Яме. Там тоже не хватало воды, а? - Он подошел ближе, чтобы взглянуть.

- Всего лишь хотелось бы смочить рот. Он не только дерьмо из меня выбил, но и последний обед.

- Слишком много ешь овощей, братишка. Плохо для желудка.

- Да, и переваренными они не лучше на вкус.

Орбек оглядел Таннера с ног до головы. - Не кажется таким уж крутым.

- Уже нет. - Сапоги Таннера были в хорошем состоянии. Учитывая рост, должны быть чуть велики. Что лучше обратного. - В последний раз я сражался с таким хорошим бойцом в монастыре. Это был любимый сын лучшего учителя боевых единоборств. Наш парень, кажется,