Закон Кейна, или Акт искупления (часть 2) - Мэтью Стовер

И семью укрой. Возможно, для тебя это последний шанс сказать "до свидания".

- Кейн... Кейн, прошу...

- Гейл? Нам ведь больше не нужен Феллер?

Тот хмуро поднимает лицо от планшета. Я мотаю головой, типа "большой начальник, прояви заботу о подчиненных". - Пусть отдохнет, ха? Погляди на парня - мертвец стоячий. И знаешь, он вовсе не горит желанием увидеть... то, что будет. Дерьмо, Гейл, он знал меня полжизни.

- Не думаю, что здесь случится что-то, чего он...

- Гейл, ради всего дрянного, не изображай мне Верного Слугу Компании, хоть на минуту. А? В пекло его возможные чувства. Пусть валит.

Гейл обращает хмурое лицо к Феллеру, а тот превозмогает себя, вытягивается, как стойкий солдатик - "я еще в строю, командир!" - Администратор, - говорит он слабым голосом, - Я готов остаться, если я вам нужен, так или иначе. Не думайте обо мне, сэр. Всё будет в порядке.

- Нет, - резко отвечает Гейл. - Ваша работа на сегодня окончена, профессионал. Примите мою благодарность.

Феллер шатается. - Спасибо, сэр.

- Не за что. Вы хорошо потрудились, Феллер.

- Спасибо, сэр. - Феллер втягивает голову, будто дрожит, и успевает послать мне краткий взгляд. Неуверенно бредет к выходу.

И вот его не стало.

Только три человека, знавших меня в двадцать с гаком лет, еще живы. Один - зомби, бессмертная мясная марионетка, у второго провода вместо глаз. Третий - Феллер. - Что же с ним? Рак?

Гейл опять наяривает на планшете. Не слушает.

- Он ходил туда-сюда пару лет, верно? Прежде чем вы, заботливые мои, построили защиту, радиация должна была быть суровой.

- Мм? - Он бросает на меня взгляд и не сразу понимает, о чем я. - Мм, да. Какое невезение. Он хороший человек.

- Что же, его рак наводит страх на магов? Исцелить не можете?

- Такое впечатление, что руководство решило: радикальная терапия не оправдает потребных расходов.

- Иисусе. Гейл, сколько тебе осталось до девятого круга ада?

Морщины углубляются в уголках глаз. - Спросил тип, ставший богатым и знаменитым, убивая людей на потеху толпе.

- От этого ты стал меньшим подонком?

- Уж меньшим, чем ты.

- Гейл. Я тот, кто я есть. Как это соотносится с тобой?

Он на миг опускает планшет, морщит лоб. - Похоже, я тоже тот, кто есть.

- Правда? Где лояльность и дружба, когда Феллер в беде?

- Нам не нужно начинать этот спор, Хэри. - Он снова играется с планшетом.

- Сколько еще?

- Мне передали, они пытаются собрать кворум. Ты, наверное, удивишься, но не все богатейшие мужчины и женщины Земли проводят жизнь, с замиранием сердца ожидая каждого твоего слова.

- Ага. Вот только они замерли. Ждут. Слушают.

Я знаю, потому что могу их ощутить.

Масло... Они отныне во мне...

И мне следовало бы уже подготовить спич, но я не готов, ведь, знаете, я так же глуп, как они. Знаете, я до сих пор верил, что дело свернет на иной путь. Или надеялся - еще хуже, ведь кому знать дерьмовый расклад лучше меня?

Надежда - для неудачников.

Знаете, похоже, они забыли. Прошло несколько лет, и они подумали, что я уже не тот. Адское пекло: они правы. Я уже не тот.

Однако забавно: похоже, никто не потрудился сесть и реально подумать. Ни один не сел, спрашивая себя: "Если он уже не тот... то каков он сейчас?"

Незаданный вопрос - чертовски опасная штука. Если не задали один вопрос, не задали и следующий. Настоящий.

Никто не потрудился спросить: "Что, если он теперешний - хуже того, прежнего?"

Ливень необычайного:

Добро и зло

"Когда кто-то начинает толковать о добре и зле, крепче держи кошелек".

Дункан Майклсон

Ведьмин табун по весне двинулся на север; когда весна закончилась летом, одичавшие лошади бродили по средним высотам восточных склонов Божьих Зубов, в поясе высоких кустарников выше леса, но ниже уровня снега. Дни тянулись, отсчитав месяц; табун постепенно начинал беспокоиться. Лошади стали раздражительными. Нервными. Поединки жеребцов окрасились кровью, иногда бой шел до смерти. Сражались и соперничавшие кобылицы. Три подростка и взрослый конь упали за край обрыва, когда общая стычка после внезапной грозы стала буйством. Один жеребенок не умер сразу и ржал от боли, заглушая бурю. Яростные ветры и зигзаги поражающих землю молний замедлили схождение лошадиной ведьмы. Даже ведьма не могла слететь по крутому склону слепым черным селем. Сотни лошадей кричали, когда лошадиная ведьма смогла добраться до раненого жеребенка и успокоить его, и послать туда, где не помнят боли.

Ведьмин табун начал терять цельность, разделяясь на малые группы, пугливо избегавшие других. Сама лошадиная ведьма стала резкой; и так не лучший характер портился с каждым днем. Однажды ночью Орбек вернулся на стоянку с вяленым мясом, бобами и кукурузой, которые оставили ей поселяне - и увидел, как она вдруг влепила затрещину горшку на огне, разбрызгав кипяток в темноту, и услышал рычание, сопровождавшееся грязной бранью, от которой покраснел бы даже его брат - хуманс.

- Эй.

Она сидела спиной к нему, черный силуэт на фоне огня. - Мне жаль, что ты это видел.

- Нет проблем.

- Я несчастна.

- Не сюрприз. Я же толкусь рядом все время, да?

- Я зла на него.

- С каждым бывает, - отозвался Орбек. - Он такой.

- Да на хрен какой.

- Еще воды?

- Беспокоюсь за него.

- Я тоже.

- Но я не должна беспокоиться. Никогда не беспокоюсь.

- Должна-не-должна, да ладно. - Орбек пожал плечами. - Не обижайся, ведь мне он спасает жизнь пару раз в месяц и я люблю приемного брата и так далее. Но ты катишь чертовски большую телегу на парня, с которым виделась один день месяц тому назад.

- Прежде я не беспокоилась. Даже не помнила, на что это похоже. И мне не нравится. Я поступаю не так.

- Так друзья поступают ради друзей.

- От друзей - хумансов одна беда.

- Только сейчас догадалась?

Она не ответила. Холод шептал, спускаясь со снежных шапок. Вечнозеленые ветки трещали в костре, плевались искрами.

- Я пойду принесу воды, эй? Проголодался.

Ее силуэт наконец пошевелился, голова опустилась. Через миг она сказала: - Спасибо тебе.

- Друзья ради друзей, а?

- Друзья ради друзей.

В начале лета