И в горе, и в радости - Мег Мэйсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Когда поезд выехал из туннеля на наземный участок, у меня в сумке зазвонил телефон. Я ответила, и администратор Роберта сказала, что доктор хотел бы поговорить со мной, если я буду так любезна.
Я подождала, слушая нервирующий отрывок из «Мессии» Генделя, пока не раздался щелчок, а затем Роберт сказал: «Здравствуйте, Марта». Он надеялся, что не застал меня в неподходящий момент, но сегодня утром, просматривая записи, он понял, что не задал мне один из стандартных вопросов, прежде чем выписать рецепт, – это была оплошность, за которую он очень извиняется, хотя и не опасная в данном случае.
Поезд подходил к следующей станции, и я едва могла расслышать его сквозь записанное объявление. Я извинилась и спросила, может ли он повторить.
Он сказал «конечно».
– Вы не беременны и не пытаетесь забеременеть? Я забыл спросить во время нашей встречи.
Я сказала «нет».
Роберт сказал «чудесно» и заверил, что никаких изменений в отношении лекарства не требуется, ему просто нужно было уточнить это для себя и теперь он может оставить меня в покое.
Сквозь громкий писк дверей я сказала:
– Извините. Быстрый вопрос – а это имело бы значение, если бы я была беременна?
Он сказал «прошу прощения».
В вагон запоздало пыталась заскочить группа подростков. Один вломился в двери и держал их открытыми, в то время как другие подныривали под его руками. Я не осознавала, что встала со своего места, но услышала, как он назвал меня сукой, когда я оттолкнула его с дороги, чтобы выйти.
На платформе я снова спросила Роберта, имеет ли значение, если бы я была беременна, принимая это лекарство.
– Ни в коей мере, нет.
Поезд рванул прочь, и в наступившей полной тишине я услышала, как он сказал:
– Любое лекарство из этой категории и, конечно, те варианты, которые вам прописывали в прошлом, совершенно безопасны.
Я спросила его, не против ли он подождать, пока я найду, где присесть. Вместо этого я наклонилась над урной и сплюнула в нее, держа телефон как можно дальше. Ничего не вышло, хотя в глотке возникло густое тошнотворное чувство.
Роберт спросил, в порядке ли я. Рядом с урной стоял ряд сидений. Я хотела сесть, но промахнулось мимо края и упала на копчик. Платформа опустела. Я осталась сидеть на грязной земле.
– Нет. Простите. Я в порядке.
– Хорошо. Но если в будущем вы задумаетесь об этом, уверяю вас, это совершенно безопасно для матери и ребенка. Как до, так и после родов. Таким образом, если это лекарство подействует и вы решите забеременеть, вам не нужно будет прекращать его прием.
Это было похоже на сон, где ты пытаешься встать, но не можешь, тебе нужно от чего-то убежать, но ноги не двигаются.
Я попыталась ответить ему, но слов не было. Через некоторое время Роберт спросил:
– Вы еще там?
Я сказала, что не хочу ребенка.
– Я была бы плохой матерью.
Не помню, с чего начался его ответ, помню лишь то, что он закончился словами:
– Если это убеждение связано с ощущением, что вы, возможно, неуравновешенны или можете представлять некоторый риск для ребенка, я просто скажу, что ____________________ не лишает вас права иметь детей. У меня много пациенток, которые являются матерями и чувствуют себя очень хорошо. Не сомневаюсь, что вы были бы прекрасной матерью, если бы захотели. На самом деле ____________________ – это не повод отказываться от материнства.
Я сказала, что ничего хуже мне в голову и прийти не может, и весело рассмеялась, а моя рука сжалась в кулак. Я ударила себя по голове. Вышло недостаточно больно. Я сделала это снова. Где-то за левым глазом мелькнула белая искра.
Роберт сказал «конечно, конечно».
– Обращайтесь, если когда-нибудь передумаете.
Приближался другой поезд. Я наблюдала, как он движется ко мне. Минуту спустя я уже стояла в переполненном вагоне, глядя в никуда, позволяя себе раскачиваться взад-вперед, пока он трясся по рельсам и прорывался сквозь кромешную тьму туннеля.
* * *
Перед Домом Представительского Класса была припаркована машина из аэропорта. Патрик стоял у открытого багажника, пытаясь помочь шоферу засунуть в него чемодан.
Он увидел меня и позволил водителю забрать его, а затем побежал ко мне с непривычно раздраженным видом.
– Я думал, что не увижу тебя перед отъездом. Ты видела, что я тебе звонил?
Я сказала «нет» и придумала какую-то причину, почему нет, но внимание Патрика переключилось на то, что он только что заметил у меня на виске.
– Что случилось с твоим лицом?
– Не знаю.
Он потянулся, чтобы коснуться меня. Я оттолкнула его руку и засмеялась.
– Марта, что происходит? – в отчаянии спросил он. – Ради всего святого, – что заставило меня рассмеяться еще сильнее.
– Прекрати. Марта, серьезно. Остановись. С меня хватит.
– Чего именно? Меня?
– Нет. Черт.
Это тоже было очень смешно.
Тогда он рассердился и сказал:
– Я уезжаю, мы не увидимся две недели. Почему ты не можешь просто вести себя нормально?
И тут меня затрясло от смеха. Я ответила:
– Не знаю, Патрик. Не знаю! А ты знаешь? Я вот не знаю. Это загадка. Полнейшая тайна!
И ушла в дом – наш разговор освободил во мне достаточно места, чтобы с этого момента я могла ненавидеть и мать и мужа одновременно. Намеренно и ненамеренно они оба разрушили мою жизнь.
Той ночью я приняла розовую таблетку, хотя, по большому счету, уже не имело значения, поправлюсь ли я.
Патрика не было десять дней. Он писал. Я ничего не отвечала, только сообщила, что собираюсь остаться с Ингрид на неделю, на что он сказал: «Хорошо, развлекайтесь».
Ей я сказала, что приеду на несколько дней. Я сказала, чтобы помочь. И хотя в это было невозможно поверить, она слишком отчаянно нуждалась в помощи, чтобы задавать лишние вопросы. И она постоянно уставала, часто плакала из-за детей либо кричала на Хэмиша. Дом был неопрятным и всегда шумным из-за бытовой техники и телевизора, целыми днями заходили и уходили ее подруги и их дети, по ночам стоял плач и хлопали двери, а я была совершенно невидима. Даже когда
