медведица,или легенда о Черном Янгаре - карина

   - Нет.

   - Почему?

   Молчание. И тень все еще скрывает ее лицо.

   - Зима началась. Ты замерзнешь.

   Смеется и качает головой.

   - Мне больше не страшен холод. И с голоду я не умру. И... - она упирается лбом в его плечо, говорит еле слышно. - Здесь мой дом.

   - Здесь был дом.

   - И есть.

   Она упряма, его маленькая медведица. И Янгар с трудом сдерживает желание увезти ее силой.

   - Башня непригодна для жилья.

   - Только если ты - человек, - возражает она и, раскрыв ладонь Янгара, прижимает к груди. - Слышишь?

   Ее сердце бьется так медленно.

   Горько.

   И снежная горечь тает на губах.

   - Позволь мне остаться. Пожалуйста.

   Сила все испортит.

   И маленькая медведица прячется под его рукой, а на рассвете, желтом, как стекло потерянного витража, она просит:

   - Возвращайся.

   - Обязательно, - Янгару хочется коснуться лица или хотя бы взглянуть на него, но он держит слово. - Я вернусь. И тебя верну.

   Поверила?

   Вряд ли.

   Но когда Янгар уходил, в окне Белой башни горел огонек...

Глава 27. Враги и союзники

   Вилхо дремал, положив голову на колени жены. И сквозь дрему слышал нежный ее голос. Пела Пиркко песню о любви и предательстве, перебирала редкие волосы кёнига, гребнем выглаживала, вытирала пот с белого его лба.

   И когда приоткрывал Вилхо глаза, взмахивал рукой, подносила ему чашу с вином.

   Сама же вкладывала в вялые губы куски жирной гусиной печени, до которой кёниг большим охотником был. И по взмаху руки Пиркко спешили слуги накрыть стол.

   Разлеплял кёниг ресницы, зевал, протягивал вялые руки, позволяя поднять себя.

   И Пиркко укладывала подушки под локти, приговаривая:

   - Так тебе будет удобней.

   Она была мила и заботлива, маленькая его жена.

   И Вилхо с умилением смотрел на нее.

   Радовалось сердце. Вздрагивало. Правда, порой болезненно перекатывалось в груди. И тогда думал Вилхо, что следовало бы кликнуть лекаря, а лучше двух. Но ловил в глазах жены беспокойство и отгонял недобрые мысли.

   Он ведь не стар еще...

   ...отец его тоже здоровьем не мог похвастать, но до шестого десятка дожил. А Вилхо только-только четвертый пошел.

   - Попробуй, - Пиркко поднесла серебряную ложечку к губам мужа. - Паштет из четырех видов печени, сдобренный черносливом и булгарским орехом.

   Жирный. Сладковатый.

   И тает на языке.

   - А это утиные язычки, в клюквенном соусе... и пироги с начинкой из певчих птиц... морские моллюски...

   Моллюски Вилхо не нравились, но от них, говорили, прибавляется мужской силы. И Вилхо, стыдясь этого своего желания, заставлял себя съедать по дюжине улиток ежедневно.

   Хороша была Пиркко.

   Только ночи с нею обессиливали. И сны после виделись мутные, тяжелые.

   - Говорят, - сама она ела мало, твердила, что женщине и не надо больше. И вина лишь пригубила, отставила чашу да мизинцем капельку красную с губы стерла. - Янгхаар вернулся в Олений город.

   Потянувшись, подняла кейне серебряный кубок, украшенный крупными опалами. Он был слишком велик для нежных рук ее. И Вилхо поспешил избавить ее от ноши.

   Вино имело странный вкус, знакомый смутно...

   - Говорят, что уже семь дней, как вернулся, - добавила она задумчиво.

   Семь дней?

   - Но если так, то разве не должен был он первым делом поклониться тебе, мой муж? - обида звучала в нежном голосе Пиркко. И глаза ее потемнели от печали. - Поздравить... и объяснить, где же пропадал? Отчего не явился на нашу свадьбу?

   - Должен.

   Вилхо не желал думать о Янгаре.

   И вообще думать.

   Он хотел и дальше наслаждаться покоем. И упал бы на подушки, забывшись нервным сном, когда б не тяжесть чаши в руках, и гнев, что вяло вспыхнул от слов его.

   - Значит... - Пиркко на мгновенье прикусила губу. И брови ее сошлись над переносицей. - Значит, верно говорят, что Янгхаар проявил неуважение к тебе?

   Она укоризненно покачала головой. И зазвенели золотые цепочки, скреплявшие темные волосы Пиркко. Гневно сверкнули алмазы ее ожерелья.

   Вилхо вздохнул и чашу сунул в руки раба.

   - Я сам позволил ему уйти, - сказал кёниг, приподнимаясь на локте. Собственное тело за прошедшие дни отяжелело. Ноги стали опухать, и кровяные жилы выползли под самую кожу. Они сделались темны, и даже ежедневные кровопускания, от которых оставались длинные саднящие раны, не помогали.

   И эта боль смешалась с раздражением.

   Снова Янгар.

   Ушел? Пускай. Но зачем вернулся? Что ему, сбежавшему от своего кёнига, понадобилось в Оленьем городе? И отчего - права Пиркко-птичка - не появился он во дворце? Не поклонился, не прислал подарка, словно и вправду презрение выражал...

   ...а ведь так и подумают.

   ...решат, что ослабели руки Вилхо, не способны более удерживать собственный меч.

   Осадить надобно Янгара.

   - Ты должен поговорить с ним, - Пиркко прижала руки к груди. Крошечные ладошки, унизанные драгоценными перстнями, легли на ожерелье, золото с золотом слилось. - Объяснить, что неправильно поступать так, как поступает он... что Янгар подает дурной пример...

   ...и сегодня он отвернулся от кёнига, а что будет завтра?

   Не дремлют Золотые Рода.

   И только покажи слабину - ударят по подножию трона, желая одного - избавиться от власти того, кого втайне презирают.

   - Я не желаю ему зла, - коснувшись поредевших волос мужа, сказала Пиркко. От нее хорошо пахло, и кёниг смежил веки, позволяя себе насладиться недолгой этой лаской. - Но я беспокоюсь о том, что скажут про тебя, мой муж.

   Сам поднялся Вилхо с постели. И новый кубок, поданный супругой, одним глотком осушил. Странная тревога грызла его изнутри.

   Презирают.

   И ненавидят.

   Не обманет хитрое устройство золотого трона тех, кто видел изнанку дворцовой жизни. И сколько найдется тех, кто поддержит Янгара, если вдруг решит он бунтовать? Не из любви к нему, но из желания пошатнуть власть Вилхо, а то и вовсе лишить его короны.

   Не Янгару отдадут... он глуп... думает, что сумеет удержаться наверху? Ничуть... используют, а после и от него избавятся...

   ...первым надо ударить.