медведица,или легенда о Черном Янгаре - карина

   Молчать надо.

   И лучше вовсе забыть о ней.

   - Он в своем уме? - спрашивает у кого-то кёниг.

   И свистит плеть.

   Боль такая, что Янгар прикусывает язык... прежде его никогда не били.

   Все длится долго... вопрос и удар. Удар и вопрос. Молчание. Пальцы впившиеся в ладонь. Кровь, наполнившая рот. Янгар часто сглатывает, но кровь все равно выползает из сжатых губ.

   - Хватит, - этот голос раздается сквозь алую пелену. - Ясно же, что он умом подвинулся...

   - И что с ним делать?

   Ему не позволяют упасть, держат за волосы.

   - Боги не простят этой смерти, - кёниг задумчив. - Продай. Пусть увезут подальше...

   ...продай.

   ...пусть увезут подальше.

   Слова звучали в голове. И Янгхаар, взвыв, дернул себя за волосы. Но боль, причиненная себе, была ничтожна по сравнению с той, которую причиняла память.

   Его дом.

   Его род.

   Его месть...

   И вкус крови во рту помог прийти в себя. Мазнув ладонью по подбородку, Янгар поднялся. Он возвращался в башню, он вновь видел ее прежней. И призраки родных людей кланялись, приветствуя не Янгхаара Каапо, но Янгири Уто.

   В его старой комнате и табурет сохранился.

   Он затрещал, но не развалился. А Янгар, дотянувшись до рисованной змеи, отсчитал дюжину черных чешуй от глаза. И к тринадцатой прижал ладонь. Показалось, не к холодному камню - к телу змеиному, живому, которое вздрогнуло от прикосновения.

   - Я вернулся, - сказал Янгар, и Полоз прикрыл глаза.

   Род его по-прежнему был жив.

   И в руку упала чешуйка. Темная. Четырехугольная с обломанным краем и выгравированной змеей. Тяжелая и гладкая, словно в шелк обернутая, она была тепла.

   - И еще вернусь, - коснувшись губами камня, Янгар вернул Печать на место.

   Еще не время.

Глава 26. Расставания и встречи

   Янгхаар Каапо ушел.

   Я видела, как он спустился во двор и долго стоял на коленях. Как сгребал снег и грязь, пытаясь утолить жажду. Как поднялся и невидящим взглядом окинул двор. Как ходил по нему, то и дело оглядываясь, будто искал что-то...

   Он ослеп.

   И прозрел.

   Я не мешала, держалась в тени, и лишь когда мой муж повернул к башне, вышла навстречу.

   Он не заметил меня.

   Янгар отсутствовал недолго. Не знаю, что он делал на верху, но тот, кто вернулся во двор, был полон ярости. Я чувствовала, как клокочет она, сжигая и без того сожженную душу.

   И решилась.

   Медвежья шкура легла на плечи тяжелым плащом. И холод коснулся босых ног, а я обрадовалась, что снова способна его ощущать. И влажную поверхность камня. Мягкость древесной коры... неровность земли под ногами...

   ...или страх.

   Откинуть капюшон, открыть лицо?

   Янгар узнает меня и...

   ...и ничего.

   Бездна клокотала в черных глазах, и ей не было дела до меня.

   - Стой, - я заступила дорогу.

   И медвежья шкура привычно налилась тяжестью, склоняя меня к земле. И уже не слова - рычание вырвалось из глотки.

   Янгхаар замер.

   На мгновенье его лицо исказила судорога, а затем мой муж сказал:

   - Прочь.

   Нет.

   Нельзя его отпускать. Не сейчас. Не когда бездна окружила остатки души: сгорит.

   И поднявшись на задние лапы, я зарычала:

   - Прочь, - повторил Янгхаар Каапо и положил ладонь на рукоять палаша. А я вдруг четко осознала: если не отступлю - ударит. Не раздумывая, не сомневаясь, без ненависти или злобы, но лишь потому, что я мешаю.

   Ему больше не нужна маленькая медведица.

   И я отступила.

   Развернулась.

   Ушла.

   Я умею ходить быстро, и лед нежно касался тяжелых лап. Перестать быть человеком? Почему бы и нет? Почему я так боюсь этого? Цепляюсь за прошлое, держусь на краю... что в людях хорошего?

   Злоба.

   Зависть.

   И ложь.

   ...маленькая медведица...

   ...и разговоры в овраге...

   ...его обещание, которое ничего не стоит. Ты ведь уже проверяла его слова на прочность, Аану.

   Моя шкура надежно защитит меня и от слов, и от обещаний, и от людей.

   Три дня я не снимала ее.

   Бродила по лесу, который впал в зимнюю спячку.

   Пошел снег. Тяжелый. Густой. И к вечеру на зеленые лапы елей легли сугробы.

   Чего я искала? Не знаю сама.

   Спокойствия.

   Я выбралась к оврагу. Ручей затянуло льдом, который затрещал под моими когтями. В трещины выбралась вода, черная и ледяная. Наклонившись, я лакала, пытаясь напиться, словно эта вода могла унять мою жажду.

   Овраг заносило снегом.

   Вода уходила от меня.

   И только ледяное крошево въедалось в шкуру. А ветер крепчал, подвывая, рассаживая прозрачные крылья свои о пики ветвей. Обида и вовсе невыносимой становилась.

   ...к Горелой башне я все же вернулась.

   Она возвышалась над низкими осинами, которые, лишившись листвяного своего убранства, выглядели вовсе жалкими. Поистратившаяся, худеющая луна заливала снежные поля желтоватым светом, и в нем, неровном, Горелая башня вдруг помолодела. Я увидела ее такой, какой она, должно быть, была многие годы тому назад.

   Белой.

   Кряжистой.

   Надежной.

   И даже накренившись, она не растеряла этой своей надежности.

   Горелая башня встречала меня зыбким светом в единственном окне, и сердце, остановившееся было, вдруг полетело вскачь. Лед лизнул босые ступни. И я побежала.

   По колючему насту.

   По узким ступеням, подернутым коркой льда.

   Я летела, опираясь на скользкие стены, спеша увериться, что этот огонек вовсе не почудился.

   - Я уже думал, ты не вернешься, - сказал Черный Янгар.

   Он сидел на полу, пытаясь собрать мозаику цветных стекол.

   - Когда-то был витраж... мой отец пригласил мастера, который умел делать синее и желтое стекло. Желтое многие создают, но синее... особый оттенок, который мастер назвал лазурью.

   Янгар поднял стеклышко, едва ли больше моего ногтя, и поднес к лучине.

   - Я действительно никогда больше не видел такой яркой синевы. Тот мастер, наверное, уже умер.

   Я кивнула.

   Как давно это было?

   Янгар помнит. И черная душа его вовсе не остыла.