Том 2 - Валентин Овечкин

— Значит, вас не удовлетворяет работа наших партийных органов? — с самокритичным смиренным выражением на лице сказал, покачивая головой, Маслеников. — Линия райкома, обкома?

— Насчет линии, Дмитрий Николаевич, ничего не могу вам сказать, — ответил Долгушин. — Я ее пока не видел. Первый раз разговариваю с членом бюро обкома. Но думаю, что ваш лично стиль руководства директорами МТС — это еще не линия обкома.

Во дворе просигналила машина.

— Ну, довольно, поговорили! — Маслеников резким взмахом руки оборвал разговор, встал, застегнул макинтош, надел шляпу. — В общем, так, товарищ Долгушин. С севом у вас неважно. Многие МТС, позже приступившие к массовому севу, догоняют уже вас по выработке на трактор. Есть факты недоброкачественной пахоты, перерасхода горючего, нарушения трудовой дисциплины. Сделаем так, Василий Михайлович. Подождем до конца сева, подытожим все и поставим его отчет. Или на бюро райкома, или, может быть, у нас в обкоме. Вот так. Там поговорим обо всем. До свидания! Советую все же вам, товарищ Долгушин, меньше философствовать, а больше заниматься практическим делом. И именно вашим кровным делом — тракторным парком, ремонтом комбайнов, механизацией ферм. С колхозом «Рассвет», товарищ Медведев, я думаю, надо все же довести дело до конца. Бывалых и секретаря парторганизации, которого сняли, вряд ли нужно восстанавливать там, поскольку за ними действительно имеются грехи. Присмотритесь, как будет работать новый председатель, помогите ему. Если этот зональный инструктор очень настаивает на переводе в колхоз, рассмотрите его заявление. И займитесь колхозом «Спартак». Как же это получается, что вам неизвестны такие факты? Колхоз покупает и перепродает скот! Укажите председателю на недопустимость! До свидания, товарищи! Желаю успехов!

Долгушин, как гостеприимный хозяин, вышел проводить гостей на крыльцо. Стоял, пока отъехали, глядел вслед. Машина быстро скрылась за поворотом дороги, спускавшейся под гору к реке, но долго еще курилась в той стороне над улицей пыль и истошно визжала чья-то собака — видимо, попала под колесо.

«Подытожим все» прозвучало откровенной угрозой. Мало ли можно подытожить промахов и ошибок в огромном хозяйстве МТС, в ее восемнадцати тракторных бригадах за все время весеннего сева? Особенно когда этих промахов ждут и не очень стараются предостеречь от них человека.

Теплым майским днем Марья Сергеевна шла полевой дорогой из Арсеньевки в Березняки. Она так рассчитала свое время, чтобы успеть сегодня побывать еще в тракторной бригаде Семена Чалого, а к вечеру добраться домой, в Надеждинку. Завтра рано утром отправляли машину в райцентр — она хотела съездить на полдня в Троицк, свезти дочку на рентген в поликлинику.

На полях цвела весна. Молодая озимь на уцелевших от вымерзания участках, еще не тронутая сушью и жарой, жила, играла под солнцем переливами чистой, яркой зелени и, когда налетал ветер, уже «пробовала голос», чуть начинала шуметь своей стрельчатой густой гривкой; но солидно покачиваться невысоким ершистым стебелькам еще не удавалось, ветер гнал по ним пока не волны, а мелкую зыбь. Чернели квадраты свежей, дымящейся пахоты. Над полевыми болотцами кувыркались, сшибались в воздухе, падали чуть не наземь и вновь взмывали вверх с стенящим криком чибисы. И в небе и на земле беспрерывно, не умолкая ни на минуту, пели жаворонки. Солнце сияло нестерпимо ярко, весь купол неба над головой излучал потоки света, пушинки, поднятые ветром вверх с какой-то отцветшей еще прошлым летом старой травы, вспыхивали в небе искорками. Глазам было больно от этого сплошного сияния вокруг.

У поворота дороги к стану тракторной бригады Чалого Марья Сергеевна увидела эмтээсовский «газик». Задок был приподнят на домкрате, снятое колесо валялось рядом. Вокруг машины похаживал Холодов. Володя, подстелив стеганку, лежал на боку под дифером, силился привернуть какую-то гайку.

— Две беды, Григорий Петрович, — сказал Володя, кивком головы здороваясь с подошедшей Марьей Сергеевной. — Баллон-то мы починим, а вот это, видите? — Он постучал ключом по железу. — Так нельзя ехать. Не привертывается гайка до конца, резьба на болту забита.

— Нельзя ехать? А что ж ты дома думал?

— Я и дома думал, Григорий Петрович, что этому калеке давно пора в утиль, на переплавку. Одно отрегулируешь — другое не годится.

Холодов с сердцем плюнул. Володя вылез из-под машины, задумчиво повертел в руке болт с гайкой, оглянулся вокруг. Вдали, километрах в четырех, у небольшого леска, виднелся полевой вагон бригады Чалого. Возле вагона маячило что-то вроде автомашины с высокой будкой.

— Придется сходить к трактористам, — сказал Володя. — Ничего другого не придумаешь. А вы здесь отдохните. Может, у них есть такой болт. Или нарежем резьбу на этом. Вон к ним и походка, кажется, приехала.

— Ну, иди, чего ж раздумываешь! Да скорее справляйся, некогда нам тут загорать!

Володя зашагал прямо через пахоту к вагону. Холодов отошел с дороги к старой, прошлогодней развороченной скирде, откинул с кучи носком сапога заплесневевшие, гнилые комья, докопался до чистой соломы, бросил на нее плащ, сел, позвал Марью Сергеевну:

— Садись, отдыхай… Вот так и работаем! Транспорт называется. Гроб с музыкой! Да и тот делим пополам с директором. Как милости, просишь машину в колхоз выехать. И ты тоже — секретарь парторганизации МТС, а ездишь по бригадам одиннадцатым номером. Хождение в народ!

— Ох, Григорий Петрович, — сказала Марья Сергеевна, садясь рядом с Холодовым на плащ, — сколько нас здесь, начальников, да если еще каждому машину, что ж это получится? Целой автоколонной будем ездить. Зачем мне машина? Я ушла из дому на несколько дней, вчера ночевала в пятой бригаде, позавчера — в восьмой, наговорилась там с ребятами вволю. Делаю свое дело не торопясь, шофер меня не ждет, горючее не трачу. Гораздо лучше так, спокойнее. А пройти пешком из колхоза в колхоз — вместо прогулки. Я вот за это время, что работаю здесь, похудела на восемь килограммов — это мне только на пользу. Не нужно и на курорты ездить. Будто молодые годы вернулись. Опять хожу по полям, степным воздухом дышу, трактористы вокруг меня, свои люди. Жить стало интереснее!..

Марья Сергеевна, загорелая, с выбившимися из-под косынки растрепанными ветром каштановыми кудряшками, по-здоровому похудевшая, вся какая-то окрепшая, выглядела действительно намного моложе своих тридцати семи лет. Одета она была в легкий летний ситцевый сарафан, пальто держала на руке. Холодов покосился на голое плечо Марьи Сергеевны, почти касавшееся его, скользнул взглядом по ее ногам в парусиновых тапочках, полным сильным икрам, снял фуражку, вытащил из нагрудного кармана кителя расческу и зачесал назад, на небольшую лысину, светло-русые, длинные, шелковистые волосы.

— Что делала в пятой бригаде? — спросил он.

— Решения Пленума читала ребятам, кто в подсмене был. Хорошего агитатора подобрала я там, Григорий Петрович! Василий Лукашов, тракторист, комсомолец. На каждый пункт решения у него факт из жизни: «А у нас в колхозе вот так-то делается», «А я вот говорил с нашим агрономом, и у нас можно это сделать». Вообще, я думаю, надо нам поломать этот порядок — назначение агитаторами людей по должности. Всюду у нас в бригадах агитаторами учетчики. Они, мол, самые грамотные и не работают на тракторе, им удобнее всего проводить читки и выпускать боевые листки. А может, у этого учетчика совсем нет пропагандистских способностей? Надо назначать тех, кто сможет поднять людей на живое дело!

— Это правильно, — согласился Холодов.

— Оформила у них партийно-комсомольскую группу, — продолжала рассказывать Марья Сергеевна. — Для начала обсудили на собрании вопрос о себестоимости центнера натуроплаты. Приезжал наш плановик, по моей просьбе, и рассказал ребятам подробно, из чего складывается эта самая себестоимость. С большим интересом слушали его! Все как-то по-хорошему призадумались: вот что мы теряем на горючем, на лишних перепашках, на пустых переездах. Много было вопросов. Я думаю еще раз поговорить с ними, и можно будет с этой бригады начать соревнование в МТС за снижение себестоимости урожая.

Холодов раскинулся на соломе в вольной позе, расстегнув китель. Закинув руки за голову, запел, фальшивя: «Дывлюсь я на небо…» Оборвав песню, повернулся на бок, опершись на локоть, пристально посмотрел в лицо Борзовой, на ее миловидный профиль с небольшим, чуть вздернутым носом, полными губами и мягким округлым подбородком.

— В четырех бригадах у нас есть девчата и женщины, — говорила Марья Сергеевна, нагнув голову и натянув на лоб косынку от бьющего прямо в глаза солнца, вертя в пальцах длинные соломинки, сплетая из них кнутик. — И в колхозах есть бывшие трактористки на других работах. В Семидубовке мы организовали женскую тракторную бригаду. Хорошо работают! Надо бы и здесь нам сколотить такую бригаду. Получим новые машины. Трактористки есть, согласны, я уже говорила с ними. Бригадира надо подобрать хорошего, лучше бы из женщин. Вот присмотрюсь еще к одной трактористке, Кате Быковой. Машину знает отлично, пятый год работает.