Том 2 - Валентин Овечкин

Когда подошли к принятию решения, Долгушин предложил первым пунктом исключить из партии Бывалых: за полное бездействие в течение четырех месяцев, за попустительство врагам колхозного строя, за намерение удрать из колхоза, ничего не сделав для его подъема.

За исключение Бывалых проголосовали семь членов партии, и за ними в зале поднялся еще целый лес рук. Секретарь собрания, писавший протокол, вопросительно поглядел на Долгушина, Зеленского.

— Ничего, — сказал Долгушин, — можно отметить в протоколе, что и столько-то беспартийных присоединилось к решению партсобрания. Это учтется.

Зеленский подсчитал поднятые руки — четыреста три.

Исключили из партии Трапезникова и Бесфамильного. Отстранили от руководства парторганизацией Чайкина. Выборы нового секретаря решили согласовать с райкомом, отложили до следующего собрания. И записали в решении, что новое руководство должно продолжить и довести до конца очищение партийной организации от примазавшихся шкурников и социально опасных людей.

А затем тут же, с тем же составом, открыли общее собрание колхозников. Собрание сняло с должности председателя колхоза Бывалых и распустило правление, как не заслужившее доверия народа.

Кандидатуру нового председателя назвали сами колхозники: Артюхин. Видимо, люди знали с хорошей стороны и любили этого старого коммуниста: выбрали его почти единогласно, человек десять только воздержалось от голосования. В новое правление, кроме Артюхина, вошли доярка Зайцева, комсомолка Кострикина, Грачев, кузнец Сухоруков и бригадир Милушкин.

Зеленский сказал Долгушину, что будет просить в райкоме, чтоб его освободили от работы в зональной группе и рекомендовали секретарем парторганизации в колхоз «Рассвет».

На другой день с утра нельзя еще было начинать полевые работы, но к обеду, когда просохло и загудели тракторы, народу в бригады вышло столько, что у бригадиров даже и нарядов на всех не хватило; пришлось часть людей из полеводческих бригад отослать на строительство в село и на парники.

Ничего ужасного не случилось из-за того, что сменили председателя и все правление в разгар весеннего сева. Новый председатель Артюхин знал как пять пальцев все хозяйство колхоза, поля, людей, ему не требовалось много времени, чтобы войти в курс дела. На севе это отразилось лишь самым благоприятным образом. В первую же пятидневку колхоз «Рассвет» показал такие темпы полевых работ, что можно было уже не опасаться затяжки сева на целый месяц.

Тем не менее Долгушину попало за это партийное собрание и самовольные выборы нового правления в «Рассвете». Да еще как попало!..

Представители из области, что сидели в райкоме, когда Бывалых пытался созвониться с Медведевым, были один из секретарей обкома партии Маслеников и заместитель председателя облисполкома Рыбкин.

Они задержались в районе на несколько дней, ездили с Медведевым в колхозы, приехали и в Надеждинскую МТС. И здесь, в кабинете Долгушина, при закрытых дверях, в присутствии лишь Холодова (Марья Сергеевна была на поле в тракторных бригадах), завязался, слово по слову, разговор о партийном собрании в колхозе «Рассвет».

— Что-то вы, товарищ директор, очень чистенько выглядите, — заметил Рыбкин после нескольких обычных вопросов: о количестве работающих в борозде тракторов, о ходе сева, о подкормке озимых.

— Чистенько выгляжу? — Долгушин удивился замечанию Рыбкина и даже провел ладонью по гладко выбритой щеке. — Это, вероятно, потому, что каждый день умываюсь.

— По вашему костюмчику не похоже, чтобы вы близко соприкасались с тракторами.

Долгушин был одет в недорогой, расхожий, купленный в местном сельпо костюм из полушерстяной ткани «под коверкот», сшитый не очень ловко, но хорошо выутюженный. Как всегда, был в довольно свежей сорочке, при галстуке, повязанном с каким-то особым» столичным» шиком. За его спиной на вешалке висела новая, еще не потертая и не замызганная стеганка защитного цвета, в которой он недавно приехал с поля. На ногах желтые модельные туфли — забегал на квартиру пообедать и успел переобуться. Шапку Долгушин носил лишь зимой, в морозы, остальное время года ходил с непокрытой головой, красуясь пышными, черными с проседью кудрями.

— Разрешите, товарищ Рыбкин, понимать ваши слова буквально, — ответил Долгушин. — Близко соприкасаться с тракторами — это значит разбирать, собирать моторы, залезать под картер. Но зачем же мне это делать? У нас есть главный инженер, заведующий мастерской, разъездные механики, бригадиры. Не обязательно мне обтирать полой этого пиджака магнето и свечи. Стараюсь обходиться без подмены специалистов.

— Колючий вы человек, — переглянувшись с Медведевым, сказал, улыбаясь, Маслеников, добродушный на вид толстяк в широком сером макинтоше и зеленой плюшевой шляпе.

— Не всегда колючий, — не согласился Долгушин. — Только при виде опасности.

— Какая же опасность вам угрожает сейчас?

— Да вот разговор начинается с замечаний, почти выговора. Настраиваюсь на оборону. Мне ставят на вид, что у меня нос не в мазуте. Директор-белоручка — это я уже слышал от некоторых товарищей. Однако менять свой стиль работы не собираюсь! Под трактором вы меня никогда не увидите, даю слово! Заставлю это сделать кого нужно, но сам не полезу.

— Все-таки большой оригинал у нас директор МТС в Надеждинке! — залился тихим смехом Рыбкин, маленького роста человек, с большой лобастой головой. — Вы первый раз его видите, Дмитрий Николаевич? — обратился он к Масленикову. — А в управлении сельского хозяйства он уже стал притчей во языцех. Никто, говорят, не хочет брать командировку в Надеждинскую МТС. Ему — слово, а он в ответ — двадцать. Ужас навел на людей!

— Не знаю, кто на кого наводит ужас, — Долгушин пожал плечами. — Прав моих не хватает, чтобы навести ужас на вышестоящий орган. А вот я уже получил пять взысканий в приказах начальника областного управления.

Долгушин положил руки на стол перед собой и стал нагибать пальцы.

— За перерасход ремонтного фонда выговор — раз. Хотя виноват не я, а бывший директор — очковтиратель Зарубин. За непринятие на должность заведующего ремонтной мастерской рекомендованного из области инженера — два. Хотя этот человек здесь, в кабинете, упал на колени и умолял, чтобы я под каким угодно предлогом не принял его, вернул назад, домой, к семье. У него, говорят, жена красавица, и он боится, что она не переедет сюда с ним. И оставлять ее одну в городе надолго не решается. Зачем нам такие нежные домоседы? Это уже два выговора?.. За вывоз удобрений из Каменского района, где колхозы их не брали…

— Не трудитесь считать, товарищ Долгушин, — перебил его Маслеников. — У нас не вечер воспоминаний. Нас интересует не прошедшее, а то, что делается у вас сегодня.

— Это прошедшее, Дмитрий Николаевич, — сказал Долгушин, — не вековой давности. К сожалению, это и прошедшее и наше настоящее. Это и есть та обстановка, в которой приходится работать нам, новым директорам. Директора новые, а методы руководства машинно-тракторными станциями старые… Я начал здесь с укрепления трудовой дисциплины и повышения ответственности каждого работника станции за его участок работы. Мне пришлось уволить из МТС двух закоренелых бездельников — агронома и механика. Беспробудное пьянство, вранье в донесениях, всякие пакости в коллективе. Выгнали их. Двум бригадирам на ремонте я за частые опаздывания на работу объявил выговор. И мне поставлено на вид, что я разгоняю кадры и администрирую. Двух человек уволил — по законной причине, и профсоюз согласился с моим приказом — и дал по выговору двум человекам — это сочли администрированием. А мне одному за пять месяцев пять выговоров из области закатили! Да на бюро райкома дважды записывали: «поставить на вид», «строжайше предупредить». Если я администрирую, то это лишь десятая часть того администрирования, которое испытываю на своей собственной шкуре! За что же меня наказывать?.. По-моему, я заслуживаю даже благодарности — за стойкость характера и выдержку. За то, что не переношу на своих подчиненных полностью тех методов руководства, что обрушиваются на меня самого.

Долгушин усмехнулся пришедшему в голову сравнению и добавил:

— Нахожусь в положении буфера между руководящими организациями и трактористами. Принимаю на себя все удары, но не передаю их дальше с той же силой, стараюсь по возможности смягчить.

Маслеников хмурился, а по лицу Медведева скользила легкая сдержанная улыбка. Он, видимо, доволен был тем, что Долгушин произвел неприятное впечатление на секретаря обкома.

— Хотите, Дмитрий Николаевич, скажу вам все, что думаю о стиле руководства нами, низовыми работниками, со стороны вышестоящих организаций? — разошелся Долгушин. — Я ведь новый человек в вашей области, мне кое-что, может быть, даже виднее на свежий глаз, чем старожилам.