Головы профессора Уайта. Невероятная история нейрохирурга, который пытался пересадить человеческую голову - Брэнди Скиллаче

тошноты» и сетовал, что они «удешевляют» жизнь, а коллега-нейробиолог Наоми Клейтман (представитель Майамского проекта по излечению паралича) называла их «фантазией» и утверждала, что ни один пациент даже в самом отчаянном положении не согласится на такую операцию[488]. Теперь же пресса на разных языках не только пела дифирамбы Уайту: журналистов заинтересовал и Ветовиц. «Все мы когда-нибудь умрем», – сказал Ветовиц в интервью шведской газете[489]. Ему не страшно умереть ради дела. Уайт, несмотря на переезд в Женеву-он-зе-Лейк, то и дело где-нибудь выступал в свободное от работы в «Метро» время (у него оставалось два присутственных дня в неделю) и снялся в двух документальных фильмах. Доктор вновь попал под прожектор славы.

«Я называю эту операцию "операцией Уайта"», – сказал он в интервью журналу Wired в январе 2000 года. Он видел, что ветер переменился. Дата на часах и компьютерах, как и положено, сменилась на 01.01.2000, не произошло никакой технологической катастрофы. Люди, запасшиеся консервами, водой, патронами и даже золотом, смущенно вытаскивали свои запасы на свет, освобождая подвалы, оборудованные под бункеры. Творились великие дела. Первый экипаж – объединенная команда американских астронавтов и русских космонавтов – прибыл на Международную космическую станцию. Ученые в целом закончили расшифровку человеческого генома, а сам Уайт опубликовал в журнале Neurological Research эпохальный отчет об экспериментах по пересадке мозга. Наступивший век будет – должен стать – веком мозга, писал он. И, значит, возникает вопрос, возглавят ли США эту гонку – или найдутся другие лидеры.

И все же операции не суждено было состояться. В интервью программе A Current Affair Ветовиц горько сетовал, что «правительство вмешалось и зарубило проект»[490]. Никаких весомых доказательств этого обвинения не обнаружилось и поныне, но еще до конца 2000 года стало ясно, что в Соединенных Штатах операция не состоится. В одном из интервью того года Уайт упоминал Фонд Кристофера и Даны Рив, но на самом деле ему не обещали никаких средств, а Национальные институты здравоохранения и вообще выдавали гранты с великой неохотой, а тем более – на рискованные (и экстравагантные) опыты по пересадке головы. Новости пестрели заголовками – якобы операция уже запланирована в России или Украине, но в экс-СССР действительно предлагали лучшие условия. «Если мы будем оперировать в Киеве, – говорил Уайт в августе того же года, – думаю, мне удастся уложиться в два миллиона»[491]. Украинские медицинские власти, как характеризовал их Уайт, «не увлекались формальностями», когда речь шла о хирургии. В отличие от Штатов, где пришлось бы годами ждать одобрения контрольной комиссии и долго готовить бригаду, в Киеве Уайту хватило бы трех-четырех недель на обучение бригады хирургов (вероятно, потому, что требования к сертификации врачей не столь строги), и примерно столько же времени должно было уйти на «бюрократические процедуры»[492]. И Россия, и Украина избрали Уайта в члены Академии медицинских наук; и там, и там он проводил операции, даже в самый первый приезд в Москву в 1966-м. И уж точно там несложно будет найти донорское тело[493]. В интервью Wired Уайт сообщил, что получил приглашения из Москвы, Санкт-Петербурга и Киева. «Все меня зовут», – заявил он[494]. Но кливлендская больница «Метро» уже не попросит его ни об одной операции. Он официально (и не без досады) вышел на пенсию.

Из России с любовью

Дело всей жизни не поместится в одной комнате. Коробки из кабинета Уайта со всеми сокровищами разъехались в три разных места.

Уайт получил в «Метро» особый «пенсионный кабинет» – помещение, которое он делил с несколькими врачами-пенсионерами, не нашедшими в себе сил окончательно расстаться с клиникой и всем, что она для них значила. Кое-какие мелочи перебрались в его домашний кабинет в Шейкер-Хайтс, и без того набитый до отказа, а остальное поехало вместе с ним в Женеву-он-зе-Лейк. Дом у озера выглядел несколько современнее: письменный стол с пластиковой столешницей, раздвижные окна, выходящие на озеро. На стенах недавно развешанные дипломы, черно-белые фото с первых операций, портрет папы римского. Две фотографии особенно дороги Уайту. Первая – портрет Харви Кушинга, которого часто называют отцом нейрохирургии. На второй – человек, с которым Уайт познакомился лично: доктор Владимир Неговский, советский основатель реаниматологии и пионер применения гипотермии, наследник дела Сергея Брюхоненко, экспериментировавшего с «оживлением организмов».

В Россию Уайт возвращался не раз. В 1992 году он даже посетил Институт мозга вместе со съемочной группой CBS. В тот приезд Уайта наконец допустили в таинственную комнату № 19, где хранится коллекция законсервированных в формальдегиде мозгов советских лидеров – в том числе самого Ленина[495]. Его мозг, долгие годы объявлявшийся утраченным, на деле был разделен на немыслимые 30 000 срезов. Эти пластинки – тоньше бумаги, тщательно законсервированные и почти прозрачные – все, что осталось от разума, совершившего революцию. «Я держал в руке частицу мозга человека, ответственного за истребление миллионов и придумавшего коммунистическую форму правления, до сих пор существующую во многих странах мира», – сообщил Уайт телевизионщикам. Это честь, которой он дожидался 30 лет, знак уважения и доверия – но Уайт был только рад поскорее выйти за дверь[496]. Одно дело – создать музей патологий, хронику успехов и неудач бесконечного совершенствования методов неврологической помощи. Другое дело – оказаться, пусть и ненадолго, рядом с Лениным и вспомнить обо всех исторических событиях, которым он стал причиной. Но, пожалуй, особенно удивили Уайта в этой поездке не увиденные им чудеса, а вроде бы самые обычные вещи, которые в глазах его знакомых из России приобретали поистине сказочные масштабы. В тот день один из коллег отозвал Уайта в сторону, чтобы показать драгоценное оборудование, полученное институтом, – компьютер Apple. Один-единственный[497]. В преддверии нового тысячелетия дела особо не улучшились. Россия переживала переходный период, у власти все еще был Борис Ельцин, и нестабильность – последствия его правления – была заметна невооруженным взглядом[498]. Росла уличная преступность, особенно карманные кражи и грабежи на оживленных рынках. Национальная валюта обесценивалась, и люди с трудом сводили концы с концами. Все это не было похоже на свободу, а напоминало скорее нищету. Даже водители такси проклинали бедствия, причиненные им «Западом», и особенно Америкой (хотя никто не мог объяснить, как именно вредит Запад)[499]. На президентское кресло нацелился премьер-министр Владимир Путин, горевший желанием навести порядок. Его мечта исполнилась 7 мая, и на волне ностальгии по стабильным советским временам он немедленно вернул старый советский гимн образца 1944 года.

Сколько бы приглашений ни получил Уайт от коллег из России и Украины оказать их клиникам честь и провести свою революционную операцию, дело упиралось в деньги, деньги, деньги. Даже по самым скромным подсчетам, пересадка всего организма требовала немалых средств. Да, железного занавеса больше