Четвертый берег (СИ) - Кленин Василий

— Чертов Жан… — проскрипел Наполеон. — Жан. Жан. Жан-Жан-Жан…

Главное имя в семейке бретонских герцогов. У нынешнего де Монфора была жена Жанна и сестра Жанна. Родителей его звали Жан и… Жанна. И у его отца-герцога родители тоже были Жан и Жанна.

«Тяжело же им внутри семьи общаться» — хмыкнул генерал.

Бретань уже много лет никак активно не проявляла себя на полях сражений. Сидела себе тихо в своем углу и… и это оказалась выгодная стратегия! Насколько Наполеон помнил, Жан де Монфор благополучно доживет почти до конца войны, фактически превратив Бретань в независимое государство.

Но сейчас он сам вторгся в Нормандию. Герцог де Монфор явно следил за ситуацией и нанес удар в самый наилучший момент: когда «генерал Луи» взял всю Армию и завяз с нею далеко на севере Пикардии. Жан-Жан-Жан, похоже, очень рассчитывал на своего союзника герцога Филиппа Бургундского. Возможно, они даже как-то согласовали свои действия. Вернее, Филипп-то явно ждал от бретонца действий более решительных. Но тот предпочел просто взять то, что плохо лежит — Нормандию.

Его небольшое, но сильное войско, презрев выгоды грабежей, стремительно шло, чтобы ударить в самое сердце — в Руан. И город пал непременно…

Если бы не Токеток.

«Прости, сиятельный, — разводил руками Нешаман, когда предстал перед вернувшимся с севера генералом. — Я сразу понял, что это — беда. В Руане — 400 стражников, в Иле — две роты Шао. Всё не сохранить. Если так и останемся, то бретонцы возьмут и Руан, и наш Остров. Наверное, я бы смог перевести стражу в Иль, но не факт, что это помогло нам отбиться. А руанцы после такого нас точно возненавидят. Прости, мой генерал, я бросил Иль».

Это было не совсем так. Токеток спас немалую часть Иля. Едва получив точные сведения о вторжении, он пришел на Совет Нормандии и пообещал, что спасет Руан. Но за это потребовал у города помощь. Пять дней сотни руанцев на сотнях телег перевозили в замок всё самое ценное. Архивы и казну Армии, запасы в арсенале, зимнее обмундирование, даже складские запасы железа, бронзы, бумаги и прочего. Не забыл и про типографию: станки, конечно, не вывез, а вот литеры — смог.

Много спас, но еще больше оставил — тут ничего не поделать. В Руане Токеток вооружил ильских мастеров, не меньше тысячи горожан — и вот с этой толпой, полной отчаянной решимости, встретил бретонцев.

Герцог Жан не смог сходу взять столицу Нормандии. Второй штурм тоже оказался неудачен. И ночная вылазка обернулась страшной рубкой на валах, которые прикрывали снесенные еще пресвитерианскими пушками стены… но резервы подошли, и враг отступил. Бретонское войско расположилось под городом, однако долгую осаду де Монфор себе позволить не мог. И тогда он обратил свое внимание на Иль.

Пресвитерианский Остров грабили и ломали два дня. Защитники Руана ничего не могли поделать; только бессильно смотрели, как враги бесчинствуют в мастерских и казармах Иля. Особой добычи те не заполучили (нечего было), но вот мастерские разрушили основательно. В паре мест даже водяные колеса разнесли в щепу. Земляные укрепления тоже пытались разрушить.

Выйдя из здания штаба, Наполеон заметил носящегося по улицам Иля Кардака — с кипой бумаг, в которых тот на бегу делал пометки. Подозвал его к себе.

— Большие разрушения?

— Могло быть хуже, — уклончиво ответил казначей. — Нет, правда, нам очень повезло. А добыча из Пикардии с лихвой покроет затраты на восстановление. Время жалко! Я как раз планировал плотно заняться рисоводством… и вообще, надо торговлю поднимать! А тут… Даже стены придется заново насыпать. В районе руанских ворот — на две трети ли.

— Не надо стены, — мягко остановил Кардака Наполеон. — Начни с производства. В первую очередь: пороховые мельницы, оружейные мастерские, литейные.

— А стены?

— Пока Армия побудет нашими стенами. Еще я думаю, не надо нам насыпи повторять. Каменоломни ведь уже освоили? Вот! Начнем на этом участке сразу каменный бастион ставить. Как будто, так и хотели. К тому же прирежем немного территории — Остров нужно расширять.

Сведения о том, что подлый герцог Бретани не будет наказан прямо сейчас, Армия Пресвитерианцев встретила… мягко говоря, негативно. На заседании штаба Гванук с Аритой практически орали, требуя немедленно похода на запад, и даже спокойные Монгол с Псом-Чахуном согласно кивали. Более того, гудели и казармы. Солдаты Армии, вынужденные чинить разрушенное, вместо того, чтобы заслуженно отдохнуть после похода, проклинали бретонцев и жаждали проткнуть их ядовитые печени. И снова выделился Шаперонов полк. Бриганды за очередное проявление стойкости в бою получили кроваво-красные знамена и возгордились сверх меры. Полковник Чо Татва сам подзуживал своих подчиненных, горячил их кровь, звал к подвигам и свершениям.

«Чо, конечно, нашел подход к этим головорезам, — покачал головой генерал. — Но, кажется, он уже заигрывается в свои игры».

Наполеон даже собрал расширенное офицерское совещание, где надавал по шапкам самым ретивым… но и объяснил ситуацию.

«Армия обескровлена! Тысячи солдат лежат в госпиталях. Сколько погибло… Нам в ближайшее время необходимо завербовать до трех тысяч рекрутов. Если до конца лета их худо-бедно натаскаем, то к осени будем почти в той же силе, какую имели в мае. Пороховые запасы истощены на 70%, а мельницы пока не работают. Пикардия и Фландрия еще надежно не присоединены. Всегда есть шанс мятежа или нападения каких-нибудь недобитых бургиньонов. Это я не говорю о Церкви, которая сделает свой ход, вот поверьте! Надо еще объяснять, почему нам пока нельзя идти на запад?».

Офицеры молчали. Наполеон тоже молчал. Потому что самую главную причину старательно держал при себе: Жанна д’Арк возвращалась. На этот раз она написала пространное и достаточно теплое письмо. Поздравила «генерала Луи» и всё его святое воинство с великой победой; рассказала о том, как они с Рене Добрым пытались направить высшее духовенство трех епископств на путь истинный. И какие те (в большинстве своем) оказались подлые, жадные и мелочные. Но один — епископ Верденский Луи де Арокур (о нем Дева написала подробно) — после трех дней заточения вдруг проникся новыми идеалами. Он раскаялся в своих грехах, даже выдал тайные схроны, где хранил свои богатства, не найденные при обысках его владений. Де Арокур вызвался принять активное участие в новых преобразованиях, согласился передать герцогу все свои земли, умоляя лишь, чтобы его семья не лишилась своих фьефов, а служила ими лотарингскому сюзерену.

«Гнилой человечек, — вздохнул Наполеон. — Но от гнилых тоже можно получить пользу».

Впрочем, эти детали его волновали мало. Наполеон снова и снова перечитывал письмо, пытаясь понять: что теперь движет Девой? Чего она хочет, к чему стремится? Ее импульсивный шаг, явно говорил о каких-то значимых переменах в ее мировоззрении. Каких? Конечно, Жанна никогда не была послушной исполнительницей его воли. Она жила, слушая голоса в своей голове — это было для нее главным. Но Дева всегда ценила помощь Армии, была честна и открыта. Предупреждала о своих планах, делилась мыслями, всегда легко спрашивала совет.

Теперь же…

«Опасно потерять ее, — вышагивал Наполеон по кабинету, привычно заложив руки. — Особенно, сейчас. Как же жаль, что я упустил момент, когда она была так уязвима! Буквально бросил всё на Гванука с Токетоком. Надо было самому. Надо было стать ее самой доверенной отдушиной».

Он замер и вздохнул.

«Ты слишком привык к тому, что теперь тебе достаточно просто отдать приказ… генерал Луи! Забыл, как приходилось ловчить в Японии, в Сингапуре. Пора вспоминать, дорогой генерал».

Жанну д’Арк ждали почти неделю. И въехала Дева в Руан с помпой! Войско ее ничуть не уменьшилось, а наоборот выросло. Более трех тысяч, причем, половина — рыцари, экюйе и жандармы. Наполеон и все Пресвитерианцы смотрели и поражались, каким — по-цыгански пестрым — стало это воинство. Рыцари, словно соревнуясь, щеголяли в ярких гербовых коттдармах; своих коней тоже украсили многоцветными попонами. Кажется, минувший поход многим принес новые владения и титулы. Как-никак три епископства распотрошили. Герцог Рене оказался слишком щедр к воинам Орлеанской Девы.