Ловцы душ - Наталья Загороднева

   Поднялась на поверхность, легла на воду, раскинув руки, и замерла, любуясь, как сверху падает вода, как плывут перья облаков, прозрачные, похожие на разных зверей.

   Выбралась на берег, устроилась на большом камне, прогретом солнцем за день, рядом разложив мокрое платье. Мне было так хорошо, что хотелось лежать так вечно. Я улыбалась и была абсолютно счастлива еще и от того, что все это богатство - мое, никто сюда не забредает, и уж точно меня тут не увидит. Я так пригрелась, что, наверное, уснула. Потому что, когда в следующий раз открыла глаза, небо уже розовело к закату. Я с неохотой поднялась, натянула невысохшее платье, отряхнула длинные, до поясницы, светлые волосы. И почувствовала опасность. Привычно пригнулась, готовая отпрыгнуть, огляделась, выискивая врага. Медленно - медленно, едва ступая на камень, перебралась ближе к воде.

   Резкий шорох слева, и я успела повернуться, выкинуть руки перед собой. С визгом, как обиженная кошка, отлетел на камень спиной молодой ягуар. Я, не опуская рук, пошла ближе. Это самка, они мельче самцов, но ничуть не уступают в силе и быстроте. Она задергалась, закрутилась на месте, пытаясь вырваться из невидимой преграды, и, наконец, стихла, замерла, пристально глядя на меня своими ярко-желтыми, с вертикальными зрачками, глазами. Я поневоле залюбовалась ею.

   - Да ты царица ягуаров! - восхищенно сказала я ей, и она облизнула мордочку длинным розовым языком. Я отпустила ее, но она не убежала. Забавно уселась на задние лапы, и, склонив голову набок, думала. Мы смотрели друг на друга оценивающе. Я видела перед собой гибкую поджарую бело-желтую пятнистую кошку с острыми ушками и опасными блестящими клыками, она - обычную светловолосую девчонку, остановившую ее на лету. Вдруг она растянула мордочку, словно улыбаясь, прогнула спину, выставив передние лапки, как в поклоне. Я рассмеялась.

   - Ах ты, хитрюга!

   Она посмотрела на меня, и я могла поспорить, что эта дикая кошка прекрасно понимает, что я ей говорю, и тоже смеется.

   - Я назову тебя Уца, что значит капелька солнца. А я - Майана, и мы теперь друзья.

   Кошка подошла ко мне, потерлась о ногу и села рядом, преданно заглядывая в глаза.

   - Хотелось бы поиграть с тобой, но некогда, тороплюсь, - сокрушенно пожаловалась я, и, достав из-под камня корзинку, побежала домой.

   Уца все поняла, осталась сидеть у озера.

   Второпях набрав кореньев к ужину, я вскарабкалась на Плачущую гору - по ней стекало много ручейков, бьющих прямо из земли, а внизу раскинулся мой хаарц. Конечно, не город, где много дворцов и храмов, но тоже красиво: дома выросли прямо на горе, и вечером, когда зажигаются масляные лампы, огоньки опоясывают ее ожерельем. Домов немного, и всех соседей я знаю, а им, кажется, до меня нет никакого дела. Поселение небольшое - пара десятков домов, один целитель на всех, зато два невысоких каменных храма и три жреца. Но они уже старые, скоро будут проводить ритуал посвящения и выбирать новых жрецов из молодых послушников. Главный - конечно, храм Ориса, бога Огня, он ярко-красного цвета. С тех пор, как Великая гора разгневалась и плевала пылающими камнями на Город, ритуалы и жертвоприношения во всех домах Ориса проводятся каждый день. А дом Уны - прост, в нем бродят птицы и забегают шустрые масаки, кричат и виснут на сетях зеленого опостуса, превратившего храм в огромный цветущий куст. Конечно, Солнце только ласкает, ну иногда наказывает, сжигая кожу. Но от этого еще никто не умер. Перед спуском в хаарц я спрятала под валуном свое покрывало, и, натягивая его, всегда вздыхала - время становиться невидимкой.

   Закутавшись так, чтоб не было видно лица, я прошла узкими улочками, невольно подслушав разговор соседок. Крепкая пышнотелая Уана отбивала палкой полотно на камнях и говорила Калице, высохшей от старости.

   - Говорю я вам, не позже праздника Рух стоит ожидать жрецов из Города. Они уже объехали много поселений, и везде выбирали невест для великого Ориса, да минует нас его гнев. Благодарю богиню Ирицу, не давшую мне дочерей, не хотела бы такой участи своему даце.

   - Ох, плохие новости, - вздохнула старая Калица. - Давно не собирали жертвенных дев, не иначе, Орис подал плохие знаки, и следует запастись зерном.

   - Да-да, - кивнула Уана, - мой Толис уже задумался об этом, и завтра мы принесем жертву богине Уне, чтоб побыстрее вызолотила наше поле.

   Дальше я не слушала, прошла мимо их домов. Проходя мимо храма Ориса, привычно коснулась ладонями каменных ступеней, едва преклонив колени. Побежала дальше, а вслед мне звучал зычный окрик старого жреца:

   - Лбом, лбом нужно касаться священного камня, проклятая!

   Я успела прийти домой до прихода матери. Зажгла масляный светильник, почистила коренья, слила сок из больших круглых плодов лунного дерева. Вскоре зашуршали шаги на дорожке, и в проходе показалась мама. Увидев меня, устало улыбнулась.

   - Кхан сару, родная, ответь мне, что значит: "священные девы"? - спросила я, когда мы улеглись рядом на жесткое ложе, покрытое сухостоем, и пока не спали, глядя на звезды в круглом проеме над очагом.

   - Где ты слышала эти слова, ахана? - прозвучал в темноте ее встревоженный голос.

   - Соседки болтали, что вскоре к нам прибудут жрецы из Города.

   Мама рывком села.

   - Айя, не ходи из дома, прошу тебя. Оставайся всегда в тени. Это плохие новости для нас.

   Я кивнула, в душе попросив прощения у нее за это. Конечно, я не выдержу, и завтра снова убегу. Но пусть она будет спокойна...

   Мама всегда, сколько помню, ходила в поля, собирать лепестки трав, почему-то очень ценных в других землях. Потом мы относили их к морю, чтобы обменять на блестящие кружочки с письменами у чужестранных торговцев. Они приплывали на больших кораблях, я видела их, покачивающихся на волнах у каменной пристани. Огромные, с высоченными мачтами и затрепанными в путешествиях парусами, они сами казались чудовищами. В их бездонное брюхо закатывали бочки с маслом и вином, заносили мешки с пряностями, кувшины с благовониями и ящики с камнями. Больше всего мне было жалко, когда проносили связки шкурок - я представляла, сколько зверей убили ради того, чтобы кто-то надел на себя их пушистый мех. Хотя, мир так устроен - зверей убивают, а они рождаются снова, и меньше их не становится. И люди умирают. Правда, их шкурки никому не нужны.

   Много наших соседей встречалось нам в порту, они чинно здоровались с мамой и смотрели на меня с жалостью: какой уродливый ребенок, словно говорили их лица. Я и сама понимала, что отличаюсь - вокруг все темноволосые и смуглые, с темными оливковыми глазами, а я в кого только уродилась светловолосая? Впрочем, отца своего я не видела, но, наверное, точно не в него - мама вздыхала частенько, гладя меня по макушке: "Айя, ты дитя богов...Видно, сама Катцлейна пролила на тебя молоко, когда ты родилась".