Каждый за себя, а Бог против всех. Мемуары - Вернер Херцог

Для многих вещей мне потребуются новые меры: для летней жары в открытом сосновом лесу, для запаха смолы после лесного пожара, для крестового похода детей.

Маленький солдат нарисовал шариковой ручкой часы на запястье. Он все время смеялся, пока рисовал.

Рауль таинственно намекает, что будто бы чужеземных захватчиков можно вычислить по тому, как они сопят во сне. Точно так же можно узнать язычников по их ярости. Язычники ярятся.

Маленький солдат по имени Фуэнтеррабиа, что переводится как «гневный источник», разговаривает со мной. Нет, это не его военная кличка, nom de guerre, его так и в самом деле зовут.

Фуэнтеррабиа не знает, сколько ему лет, но ему явно меньше десяти. Он показывает мне ноги, они болят от долгих переходов. Еще он говорит о больных рыбах, плывущих кверху брюхом, говорит о большом пожаре. Теперь остался один только больной лес.

Видок у этого парня – краше в гроб кладут.

Баллада о маленьком солдате IV

Коко. Ночная стоянка недалеко от реки. Подлесок чрезвычайно густой. Ночью начался дождь. Глубокое молчание солдат. Только один сдавленно кашляет в платок. Звук такой, будто у него туберкулез. Через несколько гамаков от меня маленький солдат сказал во сне «bueno».

Хорхе Виньяти, мой друг, вернейший из верных во время съемок «Фицкарральдо» и других фильмов, спит под дождем в лесу прямо на земле, без подстилки, и не просыпается, даже когда брюки его совсем промокли. У выделенного нам отряда, части подразделения коммандос, плохое начальство и жалкий вид. Мы уже оказались за линией противника. В лесу упала пара гранат, довольно близко, но достаточно далеко, чтобы не причинить вреда. Завесы из лиан хорошо гасят осколки. Солдаты пытались бежать назад, к реке, но именно там они оказались бы в большой опасности, потому что там они на виду и не защищены. Врага в густых зарослях на берегу обнаружить нельзя, а значит, нельзя вести по нему прицельный огонь.

Утром мы с большим трудом продвинулись на двести метров за два часа. Таким темпом мы доберемся до цели нашей атаки, до лагеря противника, за восемь недель. В очень густой растительности джунглей я вижу впереди себя лишь несколько человек, которые прорубаются сквозь дебри, как будто прокладывают туннель. Маленькие солдаты идут позади меня. Их вызовут вперед только при боевых действиях. Маленькая черная оса пулей влетела мне прямо в глаз, прицельно, и ужалила в нижнее веко. От этого лицо у меня совсем заплыло.

Почти сразу после того, как мы тронулись в путь, я так пропотел, что даже ремень и кожаные сумки намокли от пота. Бóльшую часть времени мы стоим, потому что передовой отряд с мачете едва продвигается вперед. На привалах я тщательно препарирую бутоны, такие странные, как будто из другого мира. С севера раздался одиночный выстрел. С полудня – снова разрывы гранат с восточной стороны, довольно далеко. Пьем воду из скверной илистой ямы, в которую для очистки бросили таблетки. От этого вода не становится чище, но пить ее можно.

Нас обнаружили, говорит Рауль. Он заставил маленьких солдат построиться и встать навытяжку. А потом на небольшой прогалине приказал им отдать честь. Кому? Зачем? Он приказывает отступать, и становится ясно, что вся его болтовня о штурме и нападении на вражеский лагерь была всего лишь фарсом. Денис сообщил это во всеуслышание без всякой жалости. Рауль велит маленьким солдатам по-прежнему стоять и отдавать честь, даже когда мы уже повернули обратно. Через прогалину в джунглях видны стервятники, кружащие на востоке. Они будто бы замерли в удушливом воздухе, но теперь, словно грозовые облака рока, накатываются и исчезают. Кажется, что в духоте застывают сделанные ими круги, словно черное дыхание чумы и гибели.

Вернулись в свой лагерь. Пошел умопомрачительный ливень. Куры, привязанные за лапу веревочкой из лыка. Льет напропалую, а их забыли. Кажется, они знают, что о них никто и не вспомнит. Их перья стали тяжелыми и промокли насквозь, они стоят под темными потоками воды, время от времени их освещает молния, и они тихонько дрожат. Кусты и целые деревья плывут корнями вверх по реке, а по ним так и хлещет дождь.

А вот река гонит целый остров вырванных с корнями деревьев – посередине на нем скрючилась исхудавшая собака так, словно она тут не по праву, как будто бы едет зайцем. Она уплывает прочь под ливнем, и мыслями я вместе с ней.

Баллада о маленьком солдате V

Кончиком сапога он катает сигарету туда-сюда, спокойно и невозмутимо. Упасть в море она может, только если аккуратно закатить ее в одну из щелей между половицами веранды бара. Потом я заметил, что солдат сперва закурил ее, но сделал всего две затяжки. А после тщательно затушил о столешницу. «Cuéntame algo», – говорю я ему. «Рассказывать, хм. Не, рассказывать тут нечего», – отвечает он. Свой М16 он положил на стол перед собой. Он слишком юн для солдата. И выглядит очень по-индейски.

Его имя – Паладино Мендоса, он говорит, что имя остается навсегда, даже когда ты уже мертв. Наши взгляды скользят по длинному пирсу, уходящему далеко в море, к лагуне. Там сел на мель небольшой паром. Его винт ворошит песок. Единственный груз на плоской палубе – машина, ее водитель резко давит на газ и тут же тормозит. У него от силы два метра на то, чтобы двигаться взад-вперед. Так повторяется много раз, паром слегка дергается, но намертво застрял.

Над этим местом кружат стервятники – черные, не к добру. И звезды по ночам – слишком их много. Здесь идет война детей. Сонливость правит этим миром. А есть еще такое слово – «нега» – и другие слова – «желток», «околеть», «девяносто один». Я вздрагиваю от выстрелов. Солдата Паладино Мендосы тут больше нет. Я не заметил, как он ушел.

Я снова увидел его на пирсе только после того, как один за другим раздались еще несколько выстрелов. Я подумал, что стреляют на барже, в конце причала, потому что оттуда быстро бежали несколько человек, ища укрытия. Проследив за их взглядами, я увидел мальчика, который убегал, ведя перед собой мопед. Потом я узнал солдата Паладино, он теперь остался на пирсе один и, уперев оружие в бедро, расстреливал в небо магазин. Все взгляды были направлены на него. И он хотел, чтобы все на него посмотрели.

Затем он спокойно взял ружье обеими руками и выстрелил себе в голову. Так как дуло он сунул в рот, звук от выстрела был такой, какого я никогда не слыхал. Словно собираясь сесть, он обрушился