Новый Мир ( № 9 2007) - Новый Мир Новый Мир

Хотя антигуманные технологии постепенно выходят из употребления в Empire V, участь человека по-прежнему остается плачевной. Вампиры уверены: людей, так же как коров и свиней, нельзя отпустить на волю. Человеку нечего там делать, потому что он выведен именно для того, чтобы жить так, как он живет. Собственно, и отпускать некуда — люди не имеют естественной среды обитания. Только неестественную, ибо сами они глубоко неестественны. Свобода, которой достоин человек, — это свобода выпаса. Вампиры говорят людям: паситесь где хотите! Чем больше у человека свободы, тем больше он произведет денег. Потому что такова человеческая природа.

Как ни странно, многих людей вполне устраивает такая участь. Они с чистым сердцем подписались бы под словами босса из гангстерского боевика, приведенными в книге миллиардера Дональда Трампа: “Я там, где деньги. Это все, о чем я забочусь, это все, что я делаю” (Д. Трамп, “Путь наверх”).

Язык. Душа и суть вампира. Своего рода переносная флэш-карта с личностью вампира, его мозг. Сказать, что вампир — тело, а язык — его дух, преувеличение. Скорее вампир-носитель и язык живут в симбиозе (похоже, одно из любимых понятий в “Empire V”).

Что кроется за идеей “языка”? Рискну выдвинуть следующую гипотезу. Пелевин — магистр идеологии абсурда. Один из его любимых приемов — материализация литературных метафор, перевод их из сферы сознания в сферу бытия. Яркий пример — оборотни в погонах из “Священной книги оборотня”, которые на поверку оказываются не замешанными в коррупции работниками силовых структур, а натуральными животными-оборотнями. Или тот же “Пес Пиздец”, который из матерного выражения превращается в древнего языческого бога.

Между писателями и вампирами много общего. Те и другие питаются соками жизни, те и другие являются властителями умов человечества — одни явно, другие тайно. Но главное, что их объединяет, — это язык. Оружие писателя — язык, великий и могучий. Самая ценная часть личности вампира — тоже язык. Только не в переносном, а в самом буквальном смысле слова. Как говорил грек Эзоп, “язык — это лучшее, что в нас есть”. Великий баснописец даже не подозревал, насколько он был прав, — если, конечно, сам не принадлежал к племени вампиров.

Писатели понимают, что мир устроен несправедливо, независимо от того, кто бы ни управлял им — боги, законы природы или вампиры. Изменить его и сделать лучше они не в состоянии. И они совершают то единственное, что они могут и хотят делать. Создают собственные миры, в которых царствует не хаос, а разум; добро, если и не побеждает зло, никогда не позволяет ему взять над собой верх; всякое следствие имеет свою причину, а за преступлением следует наказание; герои справедливы и умны, а мудрецы умеют не только рассуждать, но и действовать; отчаяние всегда оставляет место надежде, а проза жизни рождает магию. Можно назвать это как угодно — вымыслом, метафорой, альтернативной историей или просто творчеством. Но кто знает — может быть, реальный и воображаемые миры когда-нибудь и где-нибудь пересекутся?

Санкт-Петербург.

Читательские заметки на полях "Empire V"

Дьякова Ксения Викторовна — литературовед, критик. Родилась в 1986 году в г. Рассказово Тамбовской области. Студентка Института филологии Тамбовского государственного университета им. Г. Р. Державина. Исследователь творчества Евгения Замятина. Автор статей, опубликованных в научных изданиях и литературной периодике. В “Новом мире” печатается впервые.

“Empire V” Виктора Пелевина — книга, балансирующая на грани цинизма и лирики. Правда, цинизм и лирика здесь не вполне сбалансированы. Поначалу повествование шокирует именно уничижением человека. Книга, думается, удивит даже того, кто уже неплохо знаком с философией Пелевина. К тому же произведение совершенно определенно отсылает к написанному ранее роману “Generation ‘П‘”. Во-первых, очевиден параллелизм названий. Во-вторых, дано пространное толкование мыслей, озвученных в “Generation ‘П‘”, своего рода их продолжение: над умами людей властвуют халдеи-пиарщики, а над халдеями, в свою очередь, — вампиры-сверхлюди.

Поначалу все это воспринимается как своеобразный второй том, совершенно очевидное развитие все той же идеи изнасилования человеческого разума, грубой подмены настоящих ценностей мнимыми, бескомпромиссной обреченности человеческого рода на жалкое прозябание. Только здесь жестче, поскольку главный герой уже не человек, а вампир — существо якобы более совершенное и благородное. Потому и оценки утрированы: человек — скотина, биологический вид, выведенный для кормежки вампиров; разум, отличающий его от животных, — денежная железа; его культура — жмых, оставшийся от процесса производства денег.

Присутствие очевидной повторяемости смущает. Кажется, что происходит сжатие авторского художественного пространства, обозначаются границы поэтики. После прочтения целого “сборника” анекдотов (надо признать, смешных), выложенного в книге, и мелькания очередных слоганов нехотя задаешься вопросом: контролирует ли сам писатель оригинальность материала?

За счет такой конкретной переориентации читателя на “Generation ‘П‘” книга напоминает то ли комментарии типа “Заметок на полях „Имени Розы””, то ли очередной кирпич эпопеи наподобие “Гарри Поттера”. В первом случае это разочаровывает, поскольку определенно обедняет пространство интерпретации “Generation ‘П‘”: автор четко растолковывает и что такое зиккурат, и как на него надо подниматься, и кто такие халдеи, то есть занимает определенно лидирующую позицию, отталкивая читателя.

Во втором случае, с аналогией “ГП”, все еще более очевидно, поскольку композиционно произведение — фэнтезийный роман воспитания. Имя Гарри Поттера появляется уже в самом начале книги; главный герой “Ампира” — обычный одаренный мальчик из небогатой семьи, вынужденный работать грузчиком; оговариваются приметы своеобразного параллельного человеческому мира — Пятой империи (Empire V); наличествует импровизированная школа с волшебными преподавателями. Примечателен “добрый” и могучий куратор-волшебник Энлиль Маратович а-ля Дамблдор, который вечно дразнит недоговоренными истинами, откладывая от страницы к странице окончательную инициацию: “Но об этом ты узнаешь позже”. Прощальная фраза Энлиля Маратовича после первой встречи с Рамой: “Мы рады, что ты снова с нами” — почти дублирует дамблдоровское “С возвращением!” (цитата из экранизации, что как раз не противоречит поэтике романа Пелевина). Еще есть кровь, которая, почти как “Сам-Знаешь-Кто” или “Тот-Кого-Нельзя-Называть”, облекается незамысловатым эвфемизмом “красная жидкость” или того лучше — “слово на букву „к””. А “мысли из пробирки” — препарат из крови человека, передающий вампиру его (человека) знания, эти “огни информационного салюта” — очень напоминают описанные в книгах о ГП воспоминания, хранимые в пробирках, дабы уберечь их от считывания при несанкционированном проникновении в ваше сознание, и “активируемые” в случае помещения в Омут Памяти.

Есть и нарочито “приторные” описания, как то: “Взрослые верили только ей, но я догадывался, что когда-нибудь обманет и лягушка — а кузнеца будет уже не вернуть…” — где лягушка и кузнечик суть символы уходящей (пожираемой) и приходящей (пожирающей) власти, разрушаемого и настраиваемого мира и т. п. Настораживает, что девятнадцатилетний герой столько размышляет о советской власти, хотя можно с определенной долей уверенности сказать, что среднему представителю поколения сегодняшних девятнадцатилетних советская власть чаще всего приходит в голову именно по поводу книг Пелевина. Поэтому за образом Рамы отчетливо просвечивает лицо его создателя. Здесь как раз уместно пелевинское же наблюдение — “между любовниками в его книгах всегда лежит он сам (автор. — К. Д. )”.

Очень оригинальны и интересны метафоры, опирающиеся на компьютер и его комплектующие, например, сравнение мозга с харддиском, связь возможности проникновения в сознание с проблемами утечки информации, игра с русско-английскими клавиатурными раскладками а-ля зеркало новой реальности (“self” — “ыуда”, “baby” — “ифин”, “PS” — “ЗЫ”). Но иногда и здесь нащупывается определенный перегиб, например: “Сделать фундаментом национального мировоззрения набор текстов (речь идет о Библии. — К. Д. ), писанных непонятно кем, непонятно где и непонятно когда, — это все равно, что установить на стратегический компьютер пиратскую версию „виндоуз-95” на турецком языке — без возможности апгрейда, с дырами в защите, червями и вирусами да еще с перекоцанной неизвестным умельцем динамической библиотекой *.dll, из-за чего система виснет каждые две минуты”. Это оригинально, конечно, и мысль понятна, но как-то нарочито, словно самоцель, “для красоты”.