Манящая корона - Борис Алексеевич Давыдов

Когда во время последней встречи танов на втором этаже «Золотого барашка» его внезапно пронзила мысль: «Почему не я?!», в первую минуту он подумал, что лишился рассудка. А потом… потом это уже не казалось столь невозможным и недостижимым. Он молод, здоров и умен, так что довольно ограничиваться собственным Семейством, надо подниматься выше.

А еще через некоторое время нахлынули мысли: просто стать Наместником недостаточно. Сможет ли Наместник быстро подчинить своенравное дворянство, свести в один кулак провинциальных гвардейцев, чтобы было чем ответить на вторжение Эсаны, – это еще очень большой вопрос. И нет никаких гарантий, что ответ на него будет положительным. Так почему бы не сделать так, чтобы Эсане незачем стало вторгаться…

– Всего хорошего, господин Борк! – раскланялся седоволосый.

– И вам всего хорошего, господин посол.

Негромко хлопнула дверь.

Граф Геро Деспас, чрезвычайный и полномочный посол эсанского королевства, выждав некоторое время, вернулся в комнату и надавил на едва заметный рычаг в углу. С тихим скрипом отъехала в сторону дубовая панель обшивки.

– Вы все слышали, друг мой? – улыбнулся граф человеку, выходящему из тайника.

– Все, и очень отчетливо.

– Позвольте выразить свое восхищение: вы оказались абсолютно правы! Признаться, я до последней минуты не верил, что он придет… Да, моему государю очень повезло, у него будет великолепный Наместник! Умный, прозорливый, опытный.

– Ну, а клятва? – добродушно усмехнулся гость, неторопливо усаживаясь в кресло. – Два Наместника в одной провинции, знаете ли, все равно что два медведя в одной берлоге. Даже если провинция такая большая, как Вельса…

– Постарайтесь припомнить, друг мой, как именно я поклялся. «Все слова и обещания, сказанные и данные мною будущему Наместнику, в обществе которого я имею честь находиться…» Имени-то я не называл! Должность Наместника была предложена вам раньше, чем ему. И сегодня вы тоже пришли сюда раньше него и никуда не отлучались из этой комнаты – то есть я действительно находился в вашем обществе… А то, что вас не было видно, так это его проблемы, а не наши! Стало быть, именно вы – будущий Наместник, а моя клятва к Борку никоим образом не относится. Не так ли?

– Сдаюсь! – грузный краснолицый человек шутливо поднял руки. – Вы и впрямь непревзойденный дипломат, господин посол.

– Очень сожалею, что вам пришлось провести столько времени в тайнике, там так тесно! Честное слово, я рассчитывал, что он уберется раньше! Не сердитесь, друг мой.

– Помилуйте, о чем разговор!

– Просто если бы я поторопил его, это наверняка показалось бы подозрительным… Не желаете ли выпить?

– С удовольствием! Только не ореховую тянучку… Пожалуй, это единственное, в чем я солидарен со стариной Джервисом: терпеть ее не могу.

– Если честно – я тоже! Никогда не понимал, что мои земляки находят в ликерах… Давайте-ка лучше вашего любимого дауррского, специально распорядился, чтобы его доставили сюда!

– О-о-о, вы очень любезны! Благодарю! Ваше здоровье, господин посол!

– Ваше здоровье, почтенный тан Кристоф…. то есть господин будущий Наместник!

* * *

Дворецкий Ральф в последние три дня истерзал себя мучительными сомнениями больше, чем за всю прожитую жизнь. Он жестоко страдал, в бессчетный раз задаваясь вопросом, надо ли было тогда открывать глаза графу. Сколько мужей носят рога, не догадываясь об этом и потому не испытывая ни малейших неудобств! И счастливы в браке, и в могилу сходят, так ничего и не узнав… Не лучше ли было промолчать? Молодая графиня осталась бы жива, ее камеристка, смазливая куколка с простодушным личиком и душой змеи, – тоже. И дурачок секретарь, посмевший посягнуть на то, от чего должен был бежать, как от чумы, продолжал бы радовать мамашу, почтенную вдову-чиновницу.

Откровенно говоря, его вина самая малая: только cлепой устоял бы перед чарами молодой хозяйки! Столь обворожительной красавицы ему, Ральфу, никогда не доводилось видеть…

Дай боги, и впредь не доведется! Правильно говорят: от излишней красоты одни несчастья.

Может, все-таки не надо было… Но, с другой стороны, промолчать, скрыть правду, пусть и невыносимо позорную, означало предать своего господина. А это самый тяжкий и непростительный грех, который только может взять на душу слуга, – так без устали втолковывал ему в свое время покойный отец.

Уже многие поколения его предков жили под одной кровлей с графами Хольгами, пользуясь их расположением и полным доверием. Такая удача выпадает только самым достойным, поэтому дворецкий должен быть усердным, преданным и абсолютно честным. У него не может быть секретов от господина.

Так изо дня в день внушал ему отец. То же самое он внушает и собственному сыну, которому в будущем предстоит стать новым дворецким у нового графа Хольга.

Точнее, предстояло… Ведь молодой граф не выживет.

Дворецкий застонал и обхватил руками виски, совсем побелевшие за эти дни.

Может быть, это небесная кара? Как там говорят святые отцы: «Жернова божьи мелют не скоро, но верно…»

Глупый мальчишка секретарь принял самую легкую смерть. Он, наверное, не успел ни испугаться, ни даже понять, что происходит. Внезапная боль, пронзившая сердце, – и все.

Графиня страдала дольше. И ему до сих пор невыносимо стыдно вспоминать свое возбуждение при виде ее прекрасного обнаженного тела, корчившегося в муках удушья…

Ну, а камеристка уходила на тот свет так долго и страшно, что его потом несколько месяцев терзали ночные кошмары, и он просыпался с диким криком, пугая жену. Именно тогда в его черных волосах появились первые седые пряди.

Потом, конечно, привык, стало легче. Время – лучший лекарь.

Но каждый раз, встречаясь с молодым графом, он чувствовал острый укол совести: ведь именно из-за него мальчик лишился матери. Он гнал от себя эту мысль, но она упорно возвращалась вновь и вновь, доводя до отчаяния. Почему, собственно, из-за него?! Он лишь исполнил свой долг! Если бы эта бесстыдница не растоптала клятву, данную в храме, если бы не осквернила супружеское ложе…

Хотя, строго говоря, его-то она и не осквернила – любовники предавались блуду в уединенном домике за пределами усадьбы, куда вел потайной ход, прежде известный только самому графу и его верному дворецкому. И если бы опьяневший от любви граф не показал его молодой женушке, может быть, дело не зашло бы так далеко.

Опять это «если бы!»

* * *

Хольг стремительно шел по коридору, чувствуя невыразимое облегчение и ликующую радость, знакомую лишь людям, которые чудом избежали неминуемой гибели.

Два лакея, попавшиеся ему навстречу, шарахнулись в разные стороны, стараясь вжаться в стену и горько жалея, что не могут стать невидимыми: так испугало их лицо господина. Все уже знали, что молодой граф обречен,