Манящая корона - Борис Алексеевич Давыдов

Если бы предки нынешнего Хольга предвидели, что неуемный Правитель Норманн расширит столицу так, что их загородная усадьба окажется скорее «пригородной», они наверняка построили бы ее в более отдаленном месте.

Но и тогда толпу бы это не остановило. Она прошагала бы и милю, и пять миль, и десять, и даже больше, шатаясь от усталости, стирая ноги в кровь, но не свернула бы с пути.

Охваченные ликующим энтузиазмом люди хотели узреть своего кумира, и горе было бы тому, кто вздумал бы преградить им дорогу.

Впрочем, таких сумасшедших не нашлось.

* * *

Теперь Эйрис с полной уверенностью могла поклясться: барон Гермах и впрямь не чурбан. Во всяком случае, не бесчувственный.

Она не отрываясь смотрела на загорелое, с резкими чертами лицо гиганта, застывшего над хрупким телом умершей эсанки, и видела, как предательски блестит влага на его глазах.

– Сударь, не желаете ли вина или фруктов? Вы, верно, устали с дороги! – снова не утерпела хозяйка, чтобы боги поразили ее немотой…

Откуда у них вино! И яблоки, даже самые ранние, еще не созрели, надо ждать не меньше двух недель.

– Нет, благодарю вас, – тотчас обернувшись, почтительно, но с заметной дрожью в голосе ответил Гермах.

– Наш дом скромен, но все лучшее в нем – ваше! Эйрис, проводи господина барона в его комнату! – продолжала говорить госпожа Мелона, в помутившемся сознании которой всплыли освященные веками законы гостеприимства.

– Сударь, я объяснял вам… – подмигнув Гермаху, прошептал отец Дик.

– Эйрис, бездельница, почему ты стоишь на месте?! Ты позоришь меня перед гостем! Ох, если бы мой муж был жив…

– С вашего позволения, сударыня, я останусь здесь, тем более что уеду очень скоро, – произнес барон. – Я охотно и с удовольствием воспользуюсь вашим гостеприимством в другой раз.

Он говорил безупречно вежливым, но таким властным тоном, что госпожа Мелона сочла за лучшее умолкнуть, инстинктивно почувствовав: этот человек не привык к прекословию.

Эйрис перевела дух, искренне радуясь, что удержалась от искушения пожелать хозяйке как можно скорее присоединиться к покойному мужу.

Хотя бы потому, что обрадуется ли этой встрече рыцарь Тобин, светлая ему память, а также другие обитатели рая – большой вопрос… Понятно, что, госпожа сначала наверняка окажется в аду, но с ее невыносимым характером сумеет перессорить всех демонов, и те будут рады-радешеньки изгнать ее в райскую обитель.

Гермах снова повернулся к кровати, на которой лежала покойница, освещенная трепещущим пламенем толстой восковой свечи, вложенной ей в ладони. Лицо эсанки, худенькое и заострившееся, казалось по-детски невинным, умиротворенным, будто она перед смертью успела завершить все свои земные дела и уже ни о чем не сожалела.

– Эта женщина когда-то много значила для меня… – медленно сказал барон, и Эйрис сама чуть не заплакала, увидев, как по его обветренной щеке скатилась слеза. – Клянусь, если бы я только… Если бы она пришла ко мне или хотя бы прислала письмо, дала знать, что ей нужна помощь! – Он сокрушенно махнул рукой, потом резко повернулся к священнику: – Почему вы сразу не сказали, кто она?

– Да откуда же я знал, кто она?! – взмолился отец Дик. – Бедняжка не назвала своего имени!

– Но хотя бы о том, что она эсанка, вы могли сказать?!

– Я… Я не думал, что это так важно… – пролепетал перепуганный священник.

– Хотя что теперь говорить! – Гигант медленно покачал головой. – Уже ничего не поправишь. По крайней мере, спасибо вам, святой отец, что не бросили ее умирать на дороге, как собаку. И тебе спасибо, добрая душа, за то, что облегчила ее последний вздох, – он положил широкую жесткую ладонь на плечо Эйрис с такой деликатной осторожностью, какой трудно было ожидать от огромного силача. – Боги наградят тебя в жизни вечной, а я… – Гермах понимающе обвел глазами убогую обстановку и, понизив голос, договорил: – А я позабочусь, чтобы вы больше не нуждались. Даю тебе слово дворянина.

При других обстоятельствах служанка испытала бы ликование и невыразимое облегчение, узнав, что унизительная нищета останется позади, что не придется с оголтелой самоотверженностью экономить каждый медный ронг. Но сейчас, торопясь использовать удобный момент, она выпалила:

– Сударь, а как же с ребеночком-то?!

Словно тень пробежала по посуровевшему лицу Гермаха.

– Я не сержусь на эту несчастную за ее ложь. Наверное, она бредила.

– Сударь, клянусь вам, она оставалась в здравом рассудке! Если бы вы были здесь, если бы сами все видели и слышали… Бедняжка не лгала, она говорила правду!

Барон после небольшой паузы – Эйрис смотрела на него, затаив дыхание и всем сердцем надеясь, что он сейчас скажет: «Покажи мне моего ребенка!» – снова покачал головой:

– Не беспокойся о девочке, я устрою ее в хороший приют. Или отдам на воспитание своему управителю, у него трое сыновей, а единственная дочка померла в этом году, не прожив и месяца. Уж как они с женой горевали, убивались! Полюбят, как родную…

– Но это ваш ребенок! – упрямо повторила Эйрис.

– Не смей спорить с дворянином, мерзавка! – раздался негодующий визг хозяйки. – Что за манеры!

– Этого не может быть! – нахмурился барон.

– Но почему?!

– В самом деле, сын мой, – набравшись храбрости, вступил в разговор отец Дик. – Ведь вы признали, что были… э-э-э… близки с этой несчастной, упокой боги ее душу. Так почему же ваша… э-э-э… связь не могла… – священник, смущенно откашлявшись, уставился на Гермаха.

– Вот именно, не могла! – резко ответил тот. – И давайте прекратим этот разговор!

– Сын мой, уж простите за откровенность, мне странно слышать это, ведь вы известны всей округе как… – священник, покраснев, отчаянно пытался подобрать нужное слово.

– Как развратник и разрушитель семейных очагов, – с ядовитым смешком договорил барон.

– Ну… Вы очень уж… категоричны. Я бы сказал по-другому, помягче…

– Зачем же помягче? Смысл-то остается прежним… А-а-а, ладно! Видимо, придется объясниться, а то решите, что барон Гермах струсил, не захотел признать свое дитя.

– Так оно и впрямь ваше! – не утерпела Эйрис, в душе которой снова затеплилась надежда.

– Не перебивай меня, женщина! – грозно рыкнул рассерженный гигант, и служанка отшатнулась, сдавленно охнув. – Закрой рот и слушай!

* * *

То, что произошло в спальне графского наследника, в самом скором времени стало обсуждаться на всех углах Кольруда, передаваясь из уст в уста. Слухи носились по улицам и переулкам, обрастая все новыми и новыми подробностями, как снежный ком. Через считаные часы каждая городская кумушка знала, что молодой граф Хольг находился при смерти, что лучшие столичные лекари во главе с ректором медицинской академии, признав свое бессилие и объявив горестную весть