Яблоневое дерево - Кристиан Беркель

союзных сил в их иссохших душах затеплилась искорка надежды. И она в мгновение ока запылала ярким пламенем. Война закончилась. Скоро нас отпустят домой. Русские не так уж ужасны. Большинство относились к пленникам с уважением. С ними точно обращались лучше, чем с русскими заключенными в немецких лагерях. И поэтому сейчас их, возможно, отпустят на родину. Обратно к женам и детям, к родителям, к братьям и сестрам, дядям и тетям. Отто думал о матери, о Инге и Эрне, и даже о Гюнтере, проклятом нацисте. Живы ли они? Русские рассказывали ужасные истории о разрушенных до основания городах. Отто хорошо помнил Берлин. Если так пошло и дальше, сейчас город лежит в руинах и пепле. Смогла ли Сала отыскать отца? Хочется надеяться, с ними ничего не случилось. Одни и те же мысли, день за днем. Если бесконечно повторять одно и то же слово, оно постепенно утратит свое значение и превратится в бессмысленный звук. И в какой-то момент Отто станет таким же, как остальные, – будет тупо пялиться в одну точку, рассказывать рецепты, копить еду, есть, наполнять туалетное ведро, и по новому кругу.

О, сколько бы он отдал за книгу! К чему полный желудок, если голодает разум? Он не хотел деградировать. Лучше застрелиться. Отто держался подальше от остальных. Плаксивый тон вызывал отвращение. Они шаркали, согнувшись от разочарования – все ценности, что им столь успешно внушили, потерпели крах. Прошлое было разрушено, будущее – недостижимо. В глазах всего мира его страна померкла навсегда. Германия стала инициатором двух мировых войн. Этого им не простит никто. Никогда. О каком будущем они могут мечтать? Должно произойти нечто совершенно новое. Но что?

Снаружи просыпался лагерь. Отто увидел первых заключенных, бредущих по плацу «походкой пленных». Оживление наступало лишь при раздаче пищи. Тогда все начинали бегать, греметь посудой или старыми консервами – в особом почете были белые жестяные банки американской фирмы «Оскар Майер». Многие доставали самодельные весы, желая убедиться, что их порция не меньше, чем у соседа. Иногда происходили потасовки, но уже через несколько ударов противники, дрожа, останавливались, чтобы не упасть в обморок. Отто не нашел ни одного человека, способного говорить о чем-то, кроме еды. Они уклонялись от любой работы. Прозябали в пустоте, где-то между землей и адом. Отто тоже приходилось вставать в очередь. Он не боялся голода, он стыдился товарищей. Глядя на них, о каких ценностях жизни можно говорить?

Пришла Маша. Он посмотрел на нее. Красивая. Ее тонкая рука победоносно размахивала запиской.

– Получилось. Комендант назначил тебя врачом в моем бараке. До дальнейших распоряжений.

Отто почувствовал, как по венам побежал адреналин. Летаргии конец. Он может работать. Врачом. Официально. Он будет уставать, пахать дни и ночи напролет, до изнеможения – а если погибнет, то хоть не впустую. Ему ужасно захотелось подскочить к Маше и сжать ее в объятиях. Но вместо этого Отто лишь коротко поблагодарил ее и произнес положенное ругательство.

– Отто, ты говоришь по-русски все лучше и лучше. Но ругательства используй мимоходом, не так педантично, понимаешь? Иди сюда, мой друг.

Она прижала его к себе. Она сказала «мой друг». Когда он в последний раз слышал такие слова? От Салы, от Салы. Отто изумленно отпрянул.

– Пойдем, начнем утренний обход, – улыбнулась она.

После обеда в лазарет принесли мужчину с сильным кровотечением. У него не хватало двух пальцев на правой руке. Отто оказал первую помощь, остановил кровотечение и дал пациенту немного подышать хлороформом, чтобы спокойно работать.

Маша с довольным видом наблюдала за происходящим из-за его плеча.

– Такое часто бывает. Самосуд.

Отто бросил на нее вопросительный взгляд.

– Наверное, украл чужую еду. За каждый кусок хлеба – по пальцу.

Отто покачал головой.

– Почему не вмешается лагерное начальство?

– Внутренние дела заключенных их не интересуют. Но горе тому, кто утащит еду с кухни…

– А именно?

– Десять лет за кусок хлеба, двадцать за курицу.

– Это нарушение Женевской конвенции[44].

Маша рассмеялась.

– Вы заключенные. Вы проиграли войну. Знаешь, сколько из-за вас погибло людей?

– Да. Мы военнопленные. Тем не менее у нас есть права.

Он сорвался на крик. Маша спокойно на него смотрела. Отто покраснел. Он совсем спятил? Он, немецкий солдат, рассказывал русско-еврейской медсестре о правах на этой войне?

– Забавный вы народ, – сказала Маша.

– Да, это точно. – Он помолчал. – Прости.

Ребенку не было и года. Его, горячего от лихорадки, принес крестьянин из окрестной деревни. Медицинское обслуживание в сельских областях было катастрофическим. Очень часто ближайшая больница находилась слишком далеко. Пульс у младенца был слабый. Мальчик. Он неподвижно лежал на столе. Времени оставалось немного.

– Воспаление среднего уха, – по-немецки сказал он Маше и показал на ухо. Русского названия он еще не знал. Нужно будет выучить в ближайшие дни. Этот случай – не последний.

Маша хотела сделать местную анестезию. Отто покачал головой. На счету каждая секунда, к тому же он боялся, ребенок не перенесет наркоза. Он вспомнил, как работал в берлинской больнице. Вскрыть, избавиться от гноя. Порхающими руками он сделал в барабанной перепонке маленький надрез и отсосал с помощью трубочки гной. Прошло меньше минуты, и в среднее ухо снова начал поступать воздух. Маша посмотрела на него с восхищением. Каждое движение было выверенным и быстрым. Ребенок смотрел на него, забыв о крике.

Слава о нем быстро разошлась по всей округе. Отто постоянно выполнял легкие и средние операции и обрел репутацию врача с исцеляющими руками. Кроме этого он занимался экземами, а еще последствиями возмездия и членовредительства.

Однажды поступил пациент, выпивший очень много соленой воды, чтобы вызвать у себя дистрофию. Он поверил слухам, что дистрофиков отправляют обратно на родину, потому что они непригодны для работы. Отто делал все, что мог, консультировал, ухаживал и работал, а потом обессиленно валился на нары в своем бараке. Маша всегда была рядом.

Несколько недель спустя Отто безо всякого предупреждение отправили на лесоповал. В лагерь прислали русского врача. Он оказался не нужен. Отто сердито следовал за отрядом.

На обратном пути он споткнулся об тело, заметенное снегом. Труп был наполовину раздет. В нескольких местах с него срезали ножом куски мяса. Вернувшись в лагерь, Отто поспешил в барак комендатуры. Распахнул дверь, ворвался внутрь и сообщил о случае каннибализма. Прежде чем комендант успел что-то ответить, Отто твердым голосом заговорил дальше.

– Я – врач немецкого Красного Креста. Отправляя меня в леса, вы нарушаете Женевскую конвенцию и за это ответите, как и за все остальное.

Уверенная, резкая русская речь сделала свое дело.