Дом мертвых запахов - Вида Огненович

покупателей, наблюдателей, адвокатов и любопытствующих. Первым, правда, примчался сухонький доктор Хлубник, с портфелем, зонтиком и в беретке, по которым его в городе узнавали из тысячи. Он приехал по приглашению дам, чтобы осмотреть коллекцию и установить, все ли в порядке. Он сходил с Ольгой на кладбище, гулял в предвечерние часы с госпожой Эмилией вдоль Дуная, поддерживая ее под руку, точно так же, как когда-то Геда. Он проверил все по каталогу и сделал вывод, что все экспонаты находятся строго на своих местах, несколько новых экземпляров он педантично внес в каталог на основании Гединых карточек. Все в порядке и по количеству, сообщил он Ольге грустным голосом, потому что с трудом выносил даже саму мысль о продаже коллекции.

По его совету было принято решение сначала предложить ее исключительно как единое целое, отдавая при этом преимущество музеям ароматов и коллекционерам в этой области. Так можно будет добиться лучших условий содержания коллекции, да и более высокой цены, сказал он. Он лично составил, написал и разослал письма по адресам частично из своей, а частично из Гединой адресной книжки. Указал, что необходимо договориться о времени приезда письменно или по телефону, так как никто не хотел, чтобы посетители толпились в доме. Дамы его упросили, чтобы он представлял их интересы на переговорах с покупателями, при помощи многолетнего семейного адвоката Кулича, потому что сами они совершенно не приспособлены к такому делу. Хлынули представители многих музеев, компаний, учреждений и крупных торговых домов. Прибывали хранители, директора, антиквары, технологи-парфюмеры, аптекари, художники, фармацевты, коллекционеры, химики, фальсификаторы, закупщики и шпионы. Все хотели рассмотреть коллекцию вблизи, и как покупатели, и как почитатели или как любопытные шпионы. Кто-то среди ароматов искал редкую формулу, кто-то интересное древнее стекло, кто-то секрет длительного хранения парфюмерных соединений, кто-то более дешевые аналоги, кто-то старинные формы для повторения, но были и те, кто приехал просто так, поглазеть на чудо, ощутить аромат, сохранившийся столько веков.

Грустно, что Тесса Рэндалл не увидела это представление, заслуживающее ее описания. Это стало бы важной главой в книге о Геде, которую она не написала. Где-то в середине июля, после юбилея Геды, она сообщила, что хотела бы приехать на две-три недели и спросила, можно ли на это время остановиться у них в доме, что ей незамедлительно от всего сердца и было предложено. Она должна была завершить с Ольгой переговоры о книге, которые, и правда, опосредованно были начаты с Гедой, а также она хотела просмотреть его письменное наследие, с драгоценной помощью Летича, который уже привел в порядок все эти бумаги и до определенной степени их подготовил для будущей книги.

Владо приехал на своем «фольксвагене» в аэропорт в Белграде, чтобы ее встретить. Она прилетела довольно поздно. Возвращаясь, они на полной скорости врезались в грузовик с песком, а потом, крутясь и переворачиваясь, машина разбилась о дерево возле дороги. Тесса погибла на месте, Летич умер в больнице два дня спустя.

Через несколько лет Ольга сквозь слезы рассказывала Дошену, как тем вечером с Милой случился какой-то странный припадок. Она вбежала в мастерскую и начала как сумасшедшая разбрасывать флаконы, пинать их ногами и вопить: вон, вышвырните все это вон! Позовите кого-нибудь, пусть все это заберет, или я уйду отсюда, и ноги моей здесь больше не будет!.. Вот тогда мы и решили продать коллекцию, объяснила Ольга с глубоким вздохом. Для мамы это было, как если бы мы продавали Гедину душу. И для меня тоже, но другого выхода у нас не было. И этот выход был для нас черным.

Посетителям не разрешали во время осмотра коллекции входить в библиотеку. Во-первых, она и не была выставлена на продажу, а во-вторых, они не хотели допустить, чтобы хоть на миллиметр нарушился порядок, который там устроил их обожаемый Владо, которого они оплакивали, как родного. Они и сейчас сквозь слезы пересказывают его шутки, а в присутствии Милы стараются о нем не упоминать, зная, что она не скоро это переживет.

Мало кто из приходивших на переговоры мог сохранить присутствие торгового духа и совладать с изумлением перед красотой, что представала перед их глазами в виде аккуратно расставленных флакончиков. Среди них были и те, кто приезжал раньше, но все равно они удивлялись всему, как в первый раз. Все, что мог охватить взгляд, выглядело, как не от мира сего. Частным коллекционерам сразу становилось ясно, что у них не хватит денег заплатить за такие вещи, поэтому они лишь жадно пожирали их голодными глазами и уходили, опечаленные фактом, что в своей коллекции они никогда не увидят таких драгоценностей.

Историки искусств, посвятившие жизнь изучению такого типа стекла и фарфора, просто-напросто теряли дар речи, бедняги. Обезумевшие от счастья, что им представилась возможность в одном месте увидеть и сфотографировать такую подборку, а особенно работы мастерских из Центральной Европы (Файфер, Галле, потсдамские мастера, Вена, Венеция, чехи), но и полные сожаления, что их собственные музеи и галереи не могут и мечтать о том, чтобы приобрести нечто подобное.

Осмотр коллекции продолжался несколько месяцев, после чего последовали многочисленные предложения и переговоры. Сторона владельцев их обсуждала, при этом умением вести переговоры отличался адвокат Кулич. Нелегко было принять столь важное решение, но, в конце концов, все согласились, что Кёльнский музей со своим предложением был ближе всего к их представлению о настоящем серьезном покупателе. Поэтому они решили отдать предпочтение этому учреждению и принять условия, которые в письменном виде доставил доктор Ценнер, старый друг семьи, о чем лучше всего свидетельствуют многочисленные письма и четырнадцать рождественских открыток, сложенных по порядку в одной из Гединых папок.

Кёльнский музей предлагал выкупить всю коллекцию и выставлять ее по циклам, в соответствии с критериями их экспертов, чтобы за два года посетители могли осмотреть ее всю. Постоянная экспозиция, как и все временные выставки, носила бы имя коллекционера, первого владельца коллекции, Гедеона Волни. Семью за счет музея приглашали бы на все торжественные открытия, и первое должно было состояться в течение пяти месяцев после переезда коллекции в Кёльн. Дубликатами музей может распоряжаться свободно, по своему усмотрению.

Сторона владельцев была удовлетворена предложенными условиями. Во-первых, и для них самым важным было то, что будущий куратор коллекции, отвечающий за ее дальнейшее существование, доктор Ценнер, являлся для них надежной гарантией, что талант коллекционера и память о нем будут чтить надлежащим образом. Во-вторых, коллекция сохранится в целости, в собственности учреждения, в котором будет осуществляться специализированный надзор. В-третьих, они и сами, через Ценнера, смогут иметь