Бои местного значения - Василий Звягинцев

— Найдем, конечно, найдем, о чем разговор.

Шестаков выпил полстакана не водки, а просто самогона, картофельного, судя по вкусу. Наверное, изъятого в какой-то деревне и не уничтоженного, как требовал закон, по естественной русской слабости.

Закурил с дежурным «богатую» папиросу, которые, конечно, и должны курить московские товарищи.

Тот выгнал из комнаты всех посторонних, только Власьева оставил в загородке для задержанных.

Николай Александрович привалился к стене, опустил голову, чтобы взгляд не выдал, но Шестаков видел, как напряженно он ловит каждое слово и каждый жест. Ждет, каким образом друг станет его выручать.

А Шестаков пока и понятия не имел как.

Тут и Зинка Щукина появилась, бойкая румяная девка лет двадцати двух.

Осмотрела рану, присыпала желтым, вонючим йодоформом, сноровисто перевязала.

— Укол столбнячный надо бы, — предложила она.

— Это что, по схеме, три через каждые полчаса? — угадал Шестаков, хотя сроду понятия не имел ни о каких схемах.

— Ага…

— Не надо, обойдется. Грязи ж нет, у меня подштанники чистые, утром только сменил.

Фельдшерица вдруг разулыбалась.

— Ну, нет, так нет, как хотите, дяденька…

— Вот так и хочу. Спасибо за помощь, иди, занимайся своими делами… — У него появилось впечатление, что он уже знал эту девушку, и довольно хорошо, но как, откуда, сообразить не мог.

Щукина ушла, а Шестаков, поболтав немного с дежурным, изобразил вдруг смертельную усталость.

— Слушай, Володя, — он уже узнал имя дежурного и фамилию его тоже — Семилетников, — что-то плоховато мне. Надкостницу зашиб, а она, сволочь, болю-учая… Тут где-нибудь за стеночкой на полчасика прилечь можно? Не дойти мне сейчас до гостиницы. А поутру уж как-нибудь…

— Так, может, в больницу? Сейчас отвезем. Полежите там, и врач посмотрит, а то — что там Зинка. Сейчас сделаем…

— Да брось, не стоит. Мне, правда, чуток полежать, и все… Голова кружится…

Дежурный отдернул грязноватую занавеску слева от своего стола.

— Топчанчик вот. Не слишком удобно, а другого нет. Подойдет?

— Разумеется. Не обращай внимания, занимайся своими делами. Этого вот допроси, кто такой, чего стрельбу поднял, и вообще. Если нужно, я потом подпишу протокол, как свидетель…

И еще раз незаметно сделал движение рукой, показывая Власьеву, что не бросит его ни в коем случае.

Лежа на жестком топчане, Шестаков сначала вслушивался в пульсирующую и дергающую боль в ноге, соображая, помешает ли ему эта, такая несвоевременная рана сделать то, что требовалось, или как-нибудь обойдется?

Он слышал, как дежурный на удивление лениво и вяло задал Власьеву несколько вопросов. Тот ответил в том смысле, что знать не знает, в чем дело, на него напали в темноте, неизвестно кто, он думал, что грабители, выстрелил для острастки один раз в воздух, а потом все завертелось, он и не понял, что и как… На вопросы о личности вообще понес какую-то околесицу.

Паспорт, как и деньги, Власьев еще дома спрятал в потайных карманчиках изнутри голенищ. Поэтому, кроме ранее отнятого «нагана», у него при беглом обыске ничего и не нашли.

Видно было, что дежурный не имеет ни малейшего желания всерьез заниматься неизвестным. Бесперспективно, не обещает ни славы, ни премий. Он даже спросил, чуть ли не сочувственно:

— Мужик, а может, признаешься в чем? Кражонка там или побег из мест заключения? Так быстренько оформим, судья у нас тоже не зверь, наш, местный. Годик дадут, ну в крайности трояк, — и обратно в зону. Чего уж лучше в твоем положении? А про «наган» и забыть можно, никого ж не убили, так?

Шестаков подумал, что, возможно, и не врет милиционер. Ему, может, тоже совсем не хочется разводить бодягу, которая вполне грозит неизвестному человеку одним из двенадцати пунктов знаменитой 58-й статьи.

Но тут с шумом распахнулась дверь, ввалились сразу двое или трое милицейских и наперебой заговорили, что только что нашли под стенкой «инженерского дома» убитого наповал Михал Артемовича Рыбина, и не иначе как вот этот его…

Дело принимало совсем другой оборот. Убийство оперуполномоченного НКВД — это уже теракт, и не раймилиции этим заниматься.

Тем более что и сейчас Власьев молчал упорно. В традиции дореволюционных бродяг и уголовников, объявлявших себя «Иваном, родства не помнящим» и уходивших таким образом на каторгу или в ссылку без груза предыдущей, подчас весьма пестрой биографии.

Дежурный тем временем позвонил по телефону начальнику милиции. Тот через пятнадцать минут появился.

Попытался хоть что-нибудь выяснить у упорно молчащего, словно впавшего в ступор Власьева. Тот словно бы начал репетировать будущую позицию на следствии. Уничтожить, если удастся, паспорт и до последнего изображать дефективного бродягу, не сознающего, где он находится и что совершил.

В итоге начальник с дежурным решили, что им этот случай не по силам. Уполномоченный НКВД, которому бы и заниматься террористом, сам убит, остальная госбезопасность вся во Владимире. Туда преступнику и дорога.

Подразумевая, конечно, что вешать такое на себя просто незачем. Имеются признаки теракта — ну и отлично. Завтра как раз отправляются по этапу во Владимирскую тюрьму арестованные согласно очередной столичной разнарядке антисоветские элементы — бывшие кулаки, скрытые троцкисты и уголовники-рецидивисты, которых решено проводить по 58-й статье. Ну и этого туда же. Кому надо — разберутся.

— А пока наручники ему — и в камеру. Обыскали?

— Обыскали. Совсем ничего нет. Полпачки папирос, коробок спичек, и все.

Лежа на топчане и слушая разговор милиционеров, словно забывших о его присутствии, Шестаков ждал, что подскажет ему ставший привычным внутренний голос. Как раз подходящий момент.

Самым простым решением проблемы казалось такое: после ухода начальника милиции, пока Власьева еще не отправили в КПЗ, ударить дежурного рукояткой «нагана» по затылку, после чего спокойно выйти из здания, при необходимости нейтрализовав еще двух-трех милиционеров, если они попытаются воспрепятствовать. Но что потом?

Выбираться пешком из города, ожидая погони, которая непременно будет организована? А ведь непременно догонят. Местные, каждая тропинка в округе им известна, и в лицо их вдобавок знают.

Зимой из города уйти невозможно иначе, как по двум шоссейным дорогам.

Можно попробовать и лесом, но далеко ли уйдешь?

Зато вариант с отправкой Власьева «по этапу» сулил другой, более эффектный способ освобождения.

И Шестаков решил исходить из него. Сейчас он уйдет. Часа ему хватит, чтобы, забрав из гостиничного двора вещи, выйти на Владимирский тракт, там остановить «воронок», хотя бы перегородив дорогу бревном в подходящем месте, и освободить Власьева. Нормальное, четкое решение, правда, тоже не совсем в духе нынешнего времени.

— Спасибо за помощь, Володя, но я, наверное, пойду потихоньку. — Шестаков встал, попробовал демонстративно, как ведет себя раненая нога. Ничего, терпимо. — В гостинице у меня комната, директорская, там поудобнее спать, чем здесь. А утром загляну. Есть о чем поговорить… А с этим вы правильно решили. Не ваша это забота. Когда этап?

— Часов в семь, наверное. А я в восемь сменяюсь, — немного растерянно сказал дежурный. Ему еще раз встречаться с московским чекистом не хотелось никаким образом. Ушел бы, и навсегда, и слава богу.

— Сменяйся. Припоздаю, с твоим сменщиком поговорю. А то и с самим начальником. Как пожелаем, так и сделаем, понял?

Эти слова тоже выскочили сами и произвели на дежурного впечатление, которого, возможно, не ожидал Шестаков, но подразумевал его альтер эго.

Прихрамывая, Шестаков вышел во двор, где кирпичная дорожка вела к деревянному заведению.

Сколоченное из толстых сосновых досок и разделенное на четыре отсека, оно стояло в углу двора, совсем рядом с фургоном-«воронком».

И возле него дымили самокрутками двое в толстых полушубках, а еще один справлял малую нужду, не прикрыв за собой двери. И громко разговаривал с товарищами.

— Это, часов до одиннадцати мы обернемся, в тюрьму сдадим быстро, я там кое-кого знаю, задержки не будет, а потом уже спешить некуда. Обратно, если через Небылое поехать, под Юрьев-Польским на Колокше проверенные затончики есть. Рыба, как зверь, клюет. Сядем, лунки пробьем, повезет, так по мешку возьмем. До ночи все равно никто не спохватится. Идет?

— Чего ж не идет? А снасть?

— И снасть есть, и прочее. Если чуток обождете, я домой сбегаю и все принесу.

Шестакову мгновенно пришла в голову новая идея. Куда более верная, хоть на первый взгляд и рискованная.

Отчего, в самом деле, он решил встречать «воронок» на Ставровской дороге? Вполне возможно, что местный водитель предпочтет ехать через Юрьев-Польский…

Сейчас же случай подсказывает ему великолепный вариант.