Ванна Архимеда - Даниил Хармс

Поезд трогается, и я закрываю глаза от наслаждения. О, эти минуты бывают столь же сладки, как мгновения любви!

Все силы мои напряжены, но я знаю, что за этим последует страшный упадок.

Поезд опять останавливается. Это Ольгино. Значит, опять эта пытка!

Но теперь это ложные позывы. Холодный пот выступает у меня на лбу, и лёгкий холодок порхает вокруг моего сердца. Я поднимаюсь и некоторое время стою, прижавшись головой к стене. Поезд идёт, и покачиванье вагона мне очень приятно.

Я собираю все свои силы и пошатываясь выхожу из уборной.

В вагоне нет никого. Рабочий и франт в розовой косоворотке, видно, слезли на Лахте или в Ольгино. Я медленно иду к своему окошку.

И вдруг я останавливаюсь и тупо гляжу перед собой. Чемодана, там, где я его оставил, нет. Должно быть, я ошибся окном. Я прыгаю к следующему окошку. Чемодана нет. Я прыгаю назад, вперед, я пробегаю вагон в обе стороны, заглядываю под скамейки, но чемодана нигде нет.

Да, разве можно тут сомневаться? Конечно, пока я был в уборной, чемодан украли. Это можно было предвидеть!

Я сижу на скамейке с вытаращенными глазами, и мне почему-то вспоминается, как у Сакердона Михайловича с треском отскакивала эмаль от раскалённой кастрюльки.

— Что же получилось? — спрашиваю я сам себя. — Ну кто теперь поверит, что я не убивал старуху? Меня сегодня же схватят, тут же или в городе на вокзале, как того гражданина, который шёл, опустив голову.

Я выхожу на площадку вагона. Поезд подходит к Лисьему Носу. Мелькают белые столбики, окружающие дорогу. Поезд останавливается. Ступеньки моего вагона не доходят до земли. Я соскакиваю и иду к станционному павильону. До поезда, идущего в город, ещё полчаса.

Я иду в лесок. Вот кустики можжевельника. За ними меня никто не увидит. Я направляюсь туда.

По земле ползёт большая зелёная гусеница. Я опускаюсь на колени и трогаю её пальцем. Она сильно и жилисто складывается несколько раз в одну и в другую сторону.

Я оглядываюсь. Никто меня не видит. Легкий трепет бежит по моей спине.

Я низко склоняю голову и негромко говорю:

— Во имя Отца и Сына и Святого Духа, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

На этом я временно заканчиваю свою рукопись, считая, что она и так уже достаточно затянулась.

Николай Олейников

На этом я временно заканчиваю свою рукопись, считая, что она и так уже достаточно затянулась.

Начальнику отдела

Ты устал от любовных утех,Надоели утехи тебе!Вызывают они только смехНа твоей на холеной губе.

Ты приходишь печальный в отдел,И отдел замечает, что тыПобледнел, подурнел, похудел,Как бледнеть могут только цветы!

Ты — цветок! Тебе нужно полнеть,Осыпаться пыльцой и для женщин цвести.Дай им, дай им возможность иметьИз тебя и венки и гирлянды плести.

Ты как птица, вернее, как птичкаДолжен пикать, вспорхнувши в ночи.Это пиканье станет красивой привычкой…Ты ж молчишь… Не молчи… Не молчи

1926

Карась

Н.С. Болдыревой

Жареная рыбка,Дорогой карась,Где ж ваша улыбка,Что была вчерась?

Жареная рыба,Бедный мой карась,Вы ведь жить могли бы,Если бы не страсть.

Что же вас сгубило,Бросило сюда,Где не так уж мило,Где — сковорода?

Помню вас ребенком:

Хохотали вы,Хохотали звонкоПод волной Невы.

Карасихи-дамочкиОбожали вас —Чешую, да ямочки,Да ваш рыбий глаз.

Бюстики у рыбок —Просто красота!Трудно без улыбокВ те смотреть места.

Но однажды утромВстретилася вамВ блеске перламутраДивная мадам.

Дама та сманилаВас к себе в домок,Но у той у дамыСлабый был умок.

С кем имеет дело,Ах, не поняла, —Соблазнивши, смелоС дому прогнала.

И решил несчастныйТотчас умереть.Ринулся он, страстный.Ринулся он в сеть.

Злые люди взялиРыбку из сетей,На плиту послалиПросто, без затей.

Ножиком вспороли,Вырвали кишки,Посолили солью,Всыпали муки…

А ведь жизнь прекрасноюРисовалась вам.Вы считались страстнымиПопромежду дам…

Белая смородина,Черная беда!Не гулять карасикуС милой никогда.

Не ходить карасикуТеплою водой,Не смотреть на часики,Торопясь к другой.

Плавниками-перышкамиОн не шевельнет.Свою любу «корюшкою»Он не назовет.

Так шуми же, мутнаяНевская вода.Не поплыть карасикуБольше никуда.

1927

Посвящение

Ниточка, иголочка,Булавочка, утюг.Ты моя двуколочка,А я твой битюг

Ты моя колясочка,Розовый букет,У тебя есть крылышки,У меня их нет.

Женщинам в отличиеКрылышки даны!В это неприличиеВсе мы влюблены.

Полюби, красавица,Полюби меня,Если тебе нравитсяПесенка моя.

(1928)

Короткое объяснение в любви

Тянется ужин.Блещет бокал.Пищей нагружен,Я задремал.

Вижу: напротивДама сидит.Прямо не дама,А динамит!

Гладкая кожа.Ест не спеша…Боже мои, Боже,Как хороша!

Я поднимаюсьИ говорю:

— Я извиняюсь,Но я горю!

(1928)

К.И. Чуковскому от автора

Муха жила в лесу,Муха пила росу,Нюхала муха цветы(Нюхивал их и ты!).Пользуясь общей любовью,Муха питалась кровью.Вдруг раздается крик:Муху поймал старик.Был тот старик паук —Страстно любил он мух.

…Жизнь коротка, коротка,Но перед смертью она сладка…

Видела муха лес,Полный красот и чудес:Жук пролетел на закат,Жабы в траве гремят,Сыплется травка сухая.· · · · · · · · ·Милую жизнь вспоминая,Гибла та муха, рыдая.

…И умирая.

Доедает муху паук.У него 18 рук.У нее ни одной руки,У нее ни одной ноги.Ноги сожрал паук,Руки сожрал паук.Остается от мухи пух.Испускает тут муха дух.

Жизнь коротка, коротка,Но перед смертью она сладка.

(1929)

Таракан

Таракан попался в стакан

Таракан сидит в стакане.Ножку рыжую сосет.Он попался Он в капканеИ теперь он казни ждет

Он печальными глазамиНа диван бросает взгляд,Где с ножами, с топорамиВивисекторы сидят

У стола лекпом хлопочет,Инструменты протирая,И под нос себе бормочетПесню «Тройка удалая».

Трудно думать обезьяне,Мыслей нет — она поет.Таракан сидит в стакане,Ножку рыжую сосет

Таракан к стеклу прижалсяИ глядит, едва дыша…Он бы смерти не боялся,Если б знал, что есть душа.

Но наука доказала,Что душа не существует,Что печенка, кости, сало —Вот что душу образует

Есть всего лишь сочлененья,А потом соединенья

Против выводов наукиНевозможно устоятьТаракан, сжимая руки,Приготовился страдать

Вот палач к нему подходит,И, ощупав ему грудь,Он под ребрами находитТо, что следует проткнуть

И, проткнувши, на бок валитТаракана, как свиньюГромко ржет и зубы скалит,Уподобленный коню

И тогда к нему толпоюВивисекторы спешатКто щипцами, кто рукоюТаракана потрошат.

Сто четыре инструментаРвут на части пациентаОт увечий и от ранПомирает таракан

Он внезапно холодеет,Его веки не дрожатТут опомнились злодеиИ попятились назад.

Все в прошедшем — боль, невзгоды.Нету больше ничего.И подпочвенные водыВытекают из него.

Там, в щели большого шкапа,Всеми кинутый, один,Сын лепечет: «Папа, папа!»Бедный сын!

Но отец его не слышит,Потому что он не дышит.

И стоит над ним лохматыйВивисектор удалой,Безобразный, волосатый,Со щипцами и пилой.

Ты, подлец, носящий брюки,Знай, что мертвый таракан —Это мученик науки,А не просто таракан.

Сторож грубою рукоюИз окна его швырнет,И во двор вниз головоюНаш голубчик упадет.

На затоптанной дорожкеВозле самого крыльцаБудет он, задравши ножки,Ждать печального конца.

Его косточки сухиеБудет дождик поливать,Его глазки голубыеБудет курица клевать.

(1934)