Лучше не бывает - Айрис Мердок

Сердце Мэри сжалось от песенного речитатива Вилли. Она спросила:

— Как ты думаешь, каждый должен спускаться порой в нижний мир?

— Ты имеешь в виду — в поисках мудрости?

— Да.

— Конечно, нет. Там темно, нечем дышать, и скорей там можно испугаться до смерти, чем научиться чему-нибудь. Пусть классная комната жизни будет светлой и проветренной!

Мэри вспомнила визг тормозов и ужасный крик. Она должна рассказать об этом Вилли, раз она уже рассказала Джону. Теперь надо рассказать и Вилли. Но только от этого ей легче не станет, как стало легче тогда. И она знала, что сегодня она неуклюжа и неловка.

Она сказала:

— А ты научился там чему-нибудь?

— В Дахау? Конечно. Я научился, как согреваться, трясь об стену, как становиться почти невидимым во время обхода, как иметь долгие-долгие сексуальные фантазии…

— Извини, я дурочка.

— Нет, что ты, моя дорогая. Но просто лишь немногие инициации носят искупительный характер, и я сомневаюсь, что спуск в ад может чему-нибудь научить. Он только ускоряет уже существующий процесс и обычно означает деградацию. Видишь ли, в аду не хватает энергии, чтобы изменить что-то. Вот в чем смысл ада.

— Я думаю, по крайней мере, человек там узнает, кто он такой на самом деле.

— Даже не это. В конце концов, что такое — человек? Мы — тени, Мэри, тени.

— Я уверена, что ты там не деградировал.

— Перестань, перестань, это неподходящие разговоры для славной девушки в такой славный день.

— Вилли, ты займешься со мной немецким — позже?

— Если хочешь, дитя мое. Но зачем тебе немецкий? Он не так уж важен. Почти все важнее изучения немецкого.

— Но я бы хотела все делить с тобой, — сказала она, — твои воспоминания, твой язык, твою музыку, твою работу. И не могу. Я всего лишь, всего лишь женщина.

— Женщина, но это значит много.

— Нет, немного.

Она встала и подошла к окну. Подоконник запылился, и мертвая муха висела на паутине, свешиваясь с рамы. Мэри подумала, надо бы прибраться. Швейцарский бинокль, его серый кожаный футляр тоже запылился. Мэри рассеянно взяла его в руки. Сквозь магическое стекло она увидела край моря, маленькие волны с белыми завитками, разливающиеся среди камней. Потом она увидела две большие сгорбившиеся фигуры. Это были Дьюкейн и Пола, они сидели у воды и были явно увлечены своим разговором. Мэри раздраженно отложила бинокль.

— Мэри.

— Да, Вилли.

— Иди сюда.

Она вернулась, смутная, напряженная, и погрузила свои пальцы в его серебряную шевелюру.

— Мэри, я никогда не смогу жениться на тебе, я никогда не смогу жениться ни на ком.

Пальцы Мэри замерли. Потом она провела ими назад по волосам, ощутив легкую испарину его головы.

— Все хорошо, Вилли.

— Прости меня, моя дорогая.

— Все хорошо, я жалею, что встревожила тебя.

— Нет, ты не встревожила меня. Ты сделала мне много добра. Ты оживила меня.

— Я рада…

— Я теперь так много ем. Скоро я буду толстым, как Октавиен.

— Я рада. Я бы хотела, чтобы Кейт не болтала о нас так много.

— Она перестанет. Все будет как прежде.

— Тео будет счастлив. Он-то думал, что потерял тебя.

— Тео — осел.

— Все будет как прежде между нами. Она погладила его лоб, глядя через его голову на книжные полки. Она не хочет, чтобы все было как раньше. Она хочет великих перемен в своей жизни. Вдруг, как большой медведь, внутри нее поднялась сильная темная боль.

— Мэри, я тебя люблю. Я не хочу тебя ранить.

— Но я все равно ранена… — сказала она.

— Приободрись. Я ничего не могу дать тебе, кроме любви, малышка. Это единственная вещь, которой у меня много, малышка.

— Ладно, Вилли. Я виновата, что испортила то, что было. Я была дурой.

— Ты — божественная дурочка, и ты ничего не испортила.

— Это лето тянется бесконечно. Хоть бы оно уже кончилось! Прости, я говорю ерунду.

— Тебе нужен отдых.

— Да. Мне нужен отдых.

— Я думаю уехать отсюда, может быть, в Лондон.

— Правильно.

Что же случилось, думала Мэри. Она отошла от него с чувством ужаса, ощущая себя частью тела, отделенной от него — легко, неслышно, как во сне. Она знала, что радость, которую она от него получала, — странная радость, имеющая свою цель, исчезла. Драгоценные, двусмысленные возможности останутся для нее недостижимыми.

— Что такое?

— Мне так грустно, Вилли, так ужасно грустно.

Слезы хлынули из ее глаз, затопив лицо, как внезапный ливень. Желая их скрыть, она отошла к окну и опять взяла бинокль, утерев глаза. Она невидящими глазами смотрела в яркий круг света. Но через минуту она прижала бинокль покрепче к глазам.

— Вилли, там происходит что-то совершенно необычное!

33

— Пола.

— О, привет, Джон.

— Можно я пройдусь с вами?

— Да, конечно.

— Где близнецы?

— Плавают с Барби. Вон они там.

Три головы болтались в спокойном море, на которое полдневное солнце бросило золотистую дымку. Двое местных в сопровождении спаниеля с шумом ступали по гальке. Монроз, как пушистый шар, лежал на волнорезе, сощурив глаза и недоброжелательно наблюдая за спаниелем. Вдали Пирс и Минго стояли на кромке воды.

— Присядем?

Они сели на горячие камни. Пола натянула желтое платье на коленях. Рука Дьюкейна инстинктивно копалась в камешках, выискивая те, что попрохладнее, лежавшие в самом низу.

— Вы не возражаете? Он снял пиджак.

— Странно, что галька никогда не бывает совершенной сферической формы, — сказала Пола очень отчетливо, интонацией напоминая своих детей. Она изучала пеструю лиловатую гальку, а потом швырнула ее в море.

Он сейчас в Красном море, подумала она, плывет на север. Огромный, длинный Эрик, состоявший только из головы и лица, медленно рассекал воду, переплывая спокойное, несопротивляющееся море. Я должна полностью расслабиться, думала она. У меня не должно быть ни воли, ни своих намерений. Я должна просто претерпеть его.

Я встречу его в Лондоне, думала она. Захочет ли он спать с ней? Как это будет? Может быть, лучше встретиться с ним здесь? Но она не могла перенести мысли о том, что он окажется рядом с близнецами. Я должна быть разумной, думала она, разумной.

— Пола…

— Простите. Вы что-то сказали?

— В чем дело, Пола? И не говорите, что ни в чем. Вы тихо сходите с ума из-за чего-то.

— Неважно.

— Ну, ну, Пола. Всем это заметно. Скажите мне, в чем дело. Вдруг я сумею помочь.

Итак, всем это заметно.

— Вы не сможете, Джон. Я одинока как лунатик.

— Пола, вы расскажете мне.

Она смутно подумала — рассказать? Она вытащила другой камешек в форме несовершенного шара и кинула его вслед за первым.

— Пола, пожалуйста, моя дорогая…

Если бы я только могла рассказать об этом полностью холодно и объективно, — сказала она сама себе вслух.

— Да. Да, давайте, вы сможете. В чем дело? Просто скажите мне, что вас тревожит, начните.

— Это касается парня по имени Эрик Сирз.

— Кто он?

— Мой бывший любовник.

— О!

— Вы, наверно, думаете, как и все, что это я ушла от Ричарда. Нет, я не уходила. Ричард развелся со мной из-за моего романа с Эриком.

— Вы любили Эрика?

— Должно быть.

— Вы любите Эрика?

— Нет, не думаю.

— Вы видитесь с ним?

— Я собираюсь. Он возвращается из Австралии, чтобы встретиться со мной, чтобы вернуть меня.

— Только вы сами можете захотеть вернуться.

— Это несколько более сложно…

— Вас с ним что-то связывает?

— Да.

— Ребенок?

— Нет, нет. Это так ужасно. Я не могу рассказать.

— Но вы уже рассказываете.

— Вот так все случилось с Ричардом.

— Мне кажется, у самого Ричарда было много интрижек до того, как Эрик появился на сцене?

— Да. Ричард изменял мне. Но это не извиняет моей неверности. И даже не объясняет ее. Я просто на время обезумела.

— Какой он — Эрик? Чем занимается?

— Он — керамист. Большой блондин с бородой. По крайней мере, у него есть борода. Он — демон.

— Как это все случилось с Ричардом?

Пола глубоко вздохнула. Она почувствовала, как ее лицо уменьшилось, как будто порыв ветра уносил ее плоть куда-то. Она сказала:

— Они подрались…

Пола осознала огромную тишину всего вокруг. Солнце светило в чистую тихую воду, делая видимым каменистое дно. Очень далеко галька хрустела под чьими-то ногами. Прожужжал, спускаясь, аэроплан. На горизонте плескались купающиеся дети, их голоса почти полностью растворялись в зное, который навис над морем, как балдахин.

— Что же случилось? — сказал голос Дьюкейна очень, очень мягко.

— Это все случилось так неожиданно, — сказала она. — Это произошло у нас дома, в бильярдной. Вы знаете, нет, наверно, вы не знаете, у нас дома в Челси есть бильярдная в пристройке за домом. Ричард иногда играл. Там есть дверь, ведущая в сад. Однажды вечером Ричард объявил вдруг, что уезжает в Париж по делам. Думаю, он сказал это, чтобы поймать меня в ловушку. Конечно, я говорила ему об Эрике. Я рассказала о нем сразу же — холодно и равнодушно, и он был равнодушен, это его не волновало. Я совершенно не представляла, что он может ревновать. Я даже подумала, что он испытал некоторое облегчение. Эрик пришел ко мне тем вечером. Это было глупо с моей стороны, но он очень настаивал. Он никогда не был у нас прежде. Наверно, ему просто интересно было взглянуть на дом Ричарда. Мы разговаривали в холле. Кажется, мы собирались как раз уходить и перебраться к Эрику. Потом вдруг мы поняли, что Ричард вошел из сада в бильярдную, что он стоит в темноте и слушает. Как только я услышала шум, я поняла, что случилось, и зажгла свет. Эрик и Ричард раньше не встречались. Мы втроем стояли в бильярдной, и Эрик вдруг начал произносить что-то вроде речи. Он, желая выйти из положения, хотел, было, протянуть руку. Но только поднял ее. И тут Ричард просто прыгнул на него. Эрик — крупный мужчина, но Ричард служил в десанте, и он умел драться, а Эрик — нет. Он ударил Эрика по шее, и, кажется, тот был оглушен. А потом, Бог знает как, это было все так быстро, он швырнул Эрика к стене и перевернул на него бильярдный стол.