Солнце бессонных - Юлия Колесникова

— Прости, тебе, наверное, холодно, — он машинально нажал на кнопку обогревателя, все еще продолжая смотреть на меня.

Следя за его прекрасными руками, я старалась вспомнить, зачем мне был нужен Калеб. Ну, образно говоря, он мне нужен был, потому что, скорее всего, хотя я не была уверена, кажется, я любила его. И это не была детская влюбленность пятнадцатилетней. Чувство что не давало мне дышать, совсем не затуманивало мои мозги, я видела все его недостатки, но и оценивала достоинства. Я не была слепо влюблена во внешность. Мне нравилось его чувство юмора, ум, обходительность, доброта, особенно по отношению к друзьям.

— Гхм… — прокашлялась я, стараясь не смотреть на него, иначе бы его глаза сбили меня с мысли. — Тут такое дело.…Знаешь, вчера Бет была кое-чем обеспокоена, и плохо написала работу по английскому. Возможно, теперь родители не пустят ее с нами на выходные к «Терри», и я хотела бы…

— Стоп, была обеспокоена чем? — нахмурился Калеб, сразу же уловив, что я чего-то недоговариваю.

— Ну, хорошо, — не стала увиливать я, — мною. Она была обеспокоена мною. И теперь меня мучает чувство вины, потому что у них с Теренсом были планы, провести время вместе…ну и вот, я… — я не знала, как поделикатнее сказать ему, — хотела, чтобы ты мне кое в чем помог.

— Так, а отсюда, пожалуйста, подробнее, — Калеб сложил руки на груди и начал сверлить меня менторским взглядом.

Да уж, я-то думала, все будет проще.

— Короче говоря, помоги мне залезть в административный корпус и исправить ее контрольную! — Я выпалила все на одном дыхании и осторожно взглянула на него, ожидая увидеть злость или раздражение.

— Всего то, — его голос не был злым, но я ощущала волны протеста, исходившие от его неподвижной фигуры. — Это самая глупая просьба, которую я слышал за все свои восемьдесят три года жизни.

Я начинала злиться.

— То-то ты ворчишь и дребезжишь, как старикашка. Да ты и есть старикашка, — не выдержала я. Без него все планы рассыпались, как карточный домик.

— Я не сказал нет, так что не переходи на личности. Фактически мне конечно восемьдесят три, но я все еще девятнадцатилетний, — сухо ответил он. — И вообще, как могла тебе в голову прийти подобная идея? И почему ты пришла ко мне? Ты могла попросить родителей?

— М-да, сейчас, — хмыкнула я, — это же жульничество. По-моему ты знаешь, как отец ставиться к затеям подобного рода. Мама же всегда поддерживает его.

Я вспомнила шутовскую перебранку между Гремом и Терцо, когда первый хотел убедить второго, что понятия не имеет, куда делась одна пешка Терцо с доски.

Казалось, это было так давно, на самом деле всего неделю назад. Но воскресенье поделило для меня время: до того, как мы поссорились с Калебом и после. Наивно, зато как-то успокаивало меня. Я могла так вспоминать проведенное с ним время, без угрызений.

— Не знаю, вся эта затея как-то мне не нравиться, — качал головой Калеб, но почувствовав слабину в его голосе, я с удвоенной силой начала просить.

— Ты же знаешь, мне некого больше попросить, а если ты не согласишься, я же все равно пойду. Только сама.

Он по знакомому зарычал, но я не испугалась, ведь это было продиктовано скорее безысходностью, чем злостью.

— Так ты хочешь, чтобы я не просто пробрался в школу, так еще и тебя взял?

— Ну, знаешь, я конечно беременна, но когда мне еще представиться такое веселье. Сомневаюсь, что рядом с тобой мне может грозить какая-нибудь опасность, — радостно объявила я. Он окинул меня хмурым взглядом.

— Ты забываешь, что я — сплошная опасность, — глухо заметил он, сжимая руль, неподвижной машины. Значит все еще обижается на мои слова в воскресенье. Ну как я могла исправить, что тогда ляпнула в сердцах?

На улицу начали выходить ученики, и я поспешила покинуть его машину, пока нас не увидели вместе.

— У меня в десять, — кинула я на прощание и побежала на математику, молясь про себя, чтобы он пришел.

Грустное лицо Бет навевало на меня чувство вины, но я старалась не поддаваться ему. Я же знала, что все исправлю.

— Что-то случилось? — я должна была спросить. Не рассказывать же ей о том, какой Дрю сплетник. Интересно, а много ли он так уже подслушал и подсмотрел?

— О нет, просто болит голова, — солгала Бет, и перевела разговор в другое русло.

Мне стало очень стыдно, от того что Бет не хотела расстраивать меня. Чтобы поднять ей настроение я весело сказала:

— Думаю, больше вам с Евой, не нужно будет решать кто же станет крестной мамой!

— То есть? — Бет непонятливо моргнула.

— А то, что, скорее всего, у меня двойня или близнецы, — я весело дернула ее за кудряшки.

— Ух, ты! — аж задохнулась она, — вот классно! Я стану крестной и Ева тоже, и всем будет хорошо.

Прозвенел звонок, и мы уткнулись в свои тетради, но до самого конца дня, улыбка не сходила с лица Бет.

Я удивлялась, как спокойно могла пользоваться своей беременностью, для разных целей. Я не хотела ее, но, не стесняясь, использовала каждый раз, когда хотела добиться какого-нибудь результата. Возможно, все было бы по-другому, будь эти дети желанными. Но представить себе что-нибудь такое я не могла. Вряд ли дети, были мне когда-либо интересны, как что-то живое. Скорее, я представляла их куклами: интересными и смешными.

Я вернулась домой в приподнятом настроении. И сразу же кинулась на кухню, желая, что-нибудь испечь. Выпечка была моим хобби. Еще в Чикаго я каждое воскресенье, баловала своих друзей, новыми булочками, тортами, пирожными.

Когда скрипнула входная дверь и на кухне появилась Самюель, с полными пакетами еды, я почти заканчивала покрывать клубничным кремом второй торт. От такой чрезвычайной активности я уже почти не чувствовала ног.

— Вот испекла тебе для сегодняшнего вечера в церкви, — просияла я, стараясь опереться на стол, чтобы Самюель не видела мои распухшие щиколотки.

Кажется, у нее пропал голос. Она несколько минут стояла, не сводя с меня растроганных глаз. Поставив пакеты на пол, Самюель осторожно обняла меня со словами:

— Наконец-то я действительно вижу, что моя девочка вернулась.

Я с наслаждением прижалась к ее холодному плечу, и на мое настроение отозвалось несколько ударов в животе. Я даже не поморщилась, не помню, когда это ощущение было таким приятным, как сейчас.

— И когда же вы собирались мне сказать? — улыбнулась я, говоря с укором. Меня не злило молчание родителей, я догадывалась, чем оно было продиктовано.

— О чем? — непонимающе тряхнула головой Самюель.

— О том, что вместо одной жизни, во мне их две, — посуровела я.