Пионерский гамбит (СИ) - Фишер Саша

— Ага, — вздохнул я и поднялся. Стертая пятка тут же отозвалась жгучей болью, плечи заныли, ноги... Ну, ладно хоть колени не дрожат. Да уж, Кирилл Крамской, такая себе у тебя спортивная подготовка. Впрочем, не мне его упрекать, сам хорош. Можно подумать, свое оригинальное тело в далеком будущем я содержал в идеальной форме...

На поляне царил хаос, снова вызвавший у меня ощущение, что все здесь подключены к какому-то коллективному разуму, один я не понимаю, что делать. Девчонки уже вовсю занимались готовкой — чистили картоху и кидали ее в ведро с водой. Которую кто-то уже принес. Игорь руководил установкой самой большой палатки. Его команды звучали уверенно, так что брезентовый «домик» уже вполне походил на настоящий. Уже готовы к употреблению были еще две палатки. В распахнутом входе одной из них сидела Коровина и наводила там фэнь-шуй — раскладывала спальники.

А вот у парней дела шли хуже. Ребята из второй палаты вытащили свою палатку из мешка, а потом что-то пошло не так, и брезентовая тряпка отказалась как по волшебству превращаться в домик. Кто-то залез внутрь, как Марчуков вчера, и изображал выцветшее зеленое привидение. Остальные тянули туда-сюда веревки.

— Да не так надо, мы ее на крышу поставили!

— Не тяни туда, там угол рвется!

— Эй, а это еще что за веревка?

— О, я нашел, куда тут надо колышек засовывать! Тут такой квадратик...

— Вылезай оттуда уже, только мешаешься!

— А ты зато много понимаешь!

На меня налетел жизнерадостный Марчуков.

— О, Кирка, вот ты где! Айда палатку ставить!

Ох как мне хотелось вручить этому рыжему энтузиасту брезентовый тюк, а самому под благовидным предлогом скрыться в каких-нибудь кустиках! Но я мысленно дал себе подзатыльник. Понятно, что очень бы хотелось, медленно моргнуть. Чтобы открыл глаза и — хоба! — палатка уже поставлена, в мисочке — горячий супчик, а в кружке — свежий чаек. Но как-то стремно вот так увиливать, не? Все мы здесь в равном положении. Все тащили рюкзаки, взбирались на гору и подскальзывались на неудобной спуске. Почему-то та же Шарабарина с Коровиной уже давно палатку растянули, девчонки, вон, еду готовят, Мамонов и Мусатов над костром колдуют. А я? А я пятку стер, ага.

На самом деле, все оказалось не так уж и сложно, если не суетиться, конечно. Хотя провозились мы чуть дольше, чем следовало. Но это скорее из-за того, что много прерывались на бессмысленно поржать.

Один длинный кол нужно было поставить внутри палатки, второй — на самом выходе. Растянуть дно правильным квадратом и проследить, чтобы не было морщин и складок. Натянуть угловые веревки под углом сорок пять градусов. И чтобы тоже никаких провисаний и складок. Крыша должна быть натянутой туго, как барабан. Иначе даже самый слабый дождик начнет идти внутри. В процессе, разумеется, выяснилось, что один длинный кол у нас длиннее, и понадобилось его укоротить, иначе ну никак не получалось сделать крышу ровной.

В общем, палатку мы поставили неидеально, конечно, но сносно. Крыша получилась ровненькой, вот только нижний край в одном месте морщил. Но Марчуков заявил, что если большого дождя не будет, то пофиг.

На самом деле, палатка была «двушкой», а не «четверкой». Память мне подсказывала, что настоящие брезентовые «четверки» здоровенные. Вот как та палатка, установкой которой руководил Игорь. Но в принципе, поместиться в этой двушке вполне можно было и вчетвером. Хотя и тесновато, конечно. Зато теплее... С нашими спальниками это довольно актуально.

Я сидел на бревне, пытаясь пристроить на коленях миску супа из картошки, риса и тушенки. Миска обжигала пальцы, сидеть было, разумеется, неудобно. Я поставил свою порцию еды на землю и подозрительно огляделся. Блин, неужели существуют в мире люди, которым реально нравится ходить в походы? Не знаю, что там делали на территории лагеря, но комаров там было все-таки сильно меньше, чем здесь. Это в самом начале, когда мы только пришли, я как-то не заметил масштаба катастрофы. Потом это серое воинство налетело всей своей пищащей оравой. Сергей Петрович выставил несколько флаконов местного «антикомарина» — «Дэты». В прозрачных флаконах с черными крышками и бумажными этикетками плескалась белесая жидкость. Воняла она гадостно, но комаров немного все-таки отгоняла. Но теперь все пальцы были в этой горько-едкой дряни.

Я посмотрел на свой суп. Вот же дряньство. В нем уже плавали кусочки коры, пара хвоинок и несколько дергающихся комаров. Тарелка остыла, но и суп тоже остыл. Твою ж мать... Такое впечатление, что у него есть только два агрегатных состояния — горячий, как лава, и холодный с застывшей коркой жира.

Да пофиг! Держать тарелку уже можно, значит сожру и так.

Я успел еще и за добавкой. Не сказал бы, что суп вкусный — картошка разваливалась, рис наоборот слегка не доварился и похрустывал, куски лука были крупными и склизкими, тушенки могло бы быть и побольше, как и специй. Но это все было неважно. Это была ЕДА. Пусть и с ощущением, что на хлеб я намазал дэты.

Сытость меня немного примирила с туристической действительностью. Настолько, что я даже перестал мысленно посылать проклятья тем, кто придумал, что турпоходы — это классно и романтично, а те, кто их не любит — просто сами дураки.

«Зверь, именуемый кот», — вспомнил я. Читал когда-то в детстве книгу про Ходжу Насреддина, и там в числе всего прочего была история о нищей цыганке, для которой юный тогда еще главный герой устроил роскошное шоу — поставил палатку, внутрь посадил ее облезлого кота, а сам встал у входа и во всю силу своих легких принялся голосить: «Зверь, именуемый кот! У него есть хвост и четыре лапы! Его когти прячутся в мягких подушечках, а глаза...» Ну, что-то такое, в общем. И предлагал праздным зевакам всего за один динар посмотреть на зрелище. Люди подходили, кидали цыганке динар и входили в палатку. Видели там обычного кота и выходили с другой стороны с неописуемым выражением на лице. Вроде бы, пацан не обманул — в палатке и правда был кот. Но все равно было неловкое чувство, что пацан как-то развел. С другой стороны, не признавать же себя дураком? Отдал динар, чтобы на блохастого кота посмотреть, гений, ага. В результате заведение стало модным, на зверя, именуемого кот, сходили посмотреть все жители города, каждый отдал по динару, но ни один не признал себя дураком.

Так и с туризмом. «Пойдем в горы! Ты будешь тащить тяжеленный рюкзак, собьешь в кровь ноги, спать тебе придется в ужасной палатке, питаться — невкусным месивом из ведра. Тебя будут жрать комары, а сидеть ты будешь на неудобном бревне, да и то, если повезет». Никто ничего не скрывает. Но все все равно пруться, в надежде... Не знаю, на что. Может быть, ждут, что в какой-то момент, когда ты тащишь этот хренов рюкзак, — вжух! — и случится магия. Ну, там, переключатель романтики сработает. И ничем не примечательный лес с комарами превратится в волшебное место, где хочется петь песни под гитару, а не предвкушать тот сладкий миг, когда можно будет залечь в ванну, плеснуть себе вискаря... Хотя, подождите, какой еще вискарь? Мне четырнадцать...

— Крамской, ты поел? — требовательно спросила Коровина. — Миску сдавай!

— Дежуришь? — спросил я.

— Ага, — она выхватила у меня из рук миску. — Ты, кстати, помнишь, что дрова на ужин — это твоя забота?

— Конечно! — бодро соврал я. Когда не знаешь, да еще и забудешь, то вспомнить довольно трудно. А я честно прохлопал ушами, когда Шарабарина нам наши обязанности по походной жизни расписывала. Был занят мысленным гундежом.

Мне стало стыдно. Не перед кем-то конкретно, а так вообще. За себя. Какой-то я занудный слабак и слюнтяй. Прижал жопу к бревну и жалею себя. Думаю про ванну и стакан с вискарем. Суп мне невкусный, ага. Можно подумать, это я тут на комарах картошку и лук чистил и за водой бегал. Неудобно на бревне? Ну так в чем дело?! Сооруди сидушку поудобнее, фигли ноешь-то?

Чтобы перестать ныть, я пошел и занял руки. Принес дров, как мне полагалось. Помог Сергею Петровичу натягивать тент. Постоял над душой у Гали, которая что-то писала в тетрадке. Ничего личного, она вызвалась быть летописцем похода, так что вела, можно сказать, публичный дневник. Потом опять пошел за дровами. Потом разложил в палатке свой спальник. Поскольку я протормозил, место мне досталось с краю. Причем с того самого, где угол провисал. То есть, если дождь-таки пойдет, то спать я буду в луже. Про сам процесс сна в палатке я пока старался не думать.