Пушкин. Бродский. Империя и судьба. Том 1. Драма великой страны - Яков Гордин

Как ни странно это может прозвучать, ни Достоевский не был подлинным единомышленником Победоносцева, ни Толстой его полным антиподом.

Достоевский жаждал сильного духовного движения для преодоления кризиса, для превращения «неестественной цивилизации» в органичную. Это движение неизбежно должно было носить политический характер.

Толстой 1880-х годов, уже выработавший свою «новую религию», о которой мечтал с юности, свое христианство, уповал на политическую статику, то есть уход большинства русских людей из общественной жизни в личную, никак с государственной системой не связанную. Его идеалом было полное растворение государства со всеми его безобразиями в естественной жизни, образцом которой виделась идеализированная казачья община. Мирные землепашцы с саблями на боку для защиты своего достоинства.

Победоносцев же был совсем не так прост, как представляется издалека. Он не был тупым охранителем. У него были идеи, по своей утопичности не уступающие толстовским.

Ситуация, в которой приходилось действовать власти, была весьма своеобразной. «Конституционалист», ближайший к покойному императору в последние месяцы, Лорис-Меликов был отправлен в отставку. Однако мощная инерция общественных ожиданий еще действовала. Казнь убийц Александра II, усилившийся полицейский нажим, явное стремление к контрреформам вкупе с этими ожиданиями создавали какой-то призрачный психологический климат. Современник писал:

«4 января 1882 года. Десять месяцев, прошедшие со дня убийства императора Александра, кажутся десятью годами, когда видишь, как много потерял престиж монархии за это время. Пугающее равнодушие к смерти прежнего монарха, обидное безучастие к судьбе нынешнего доказывает, что такие понятия, как отношение вассала к суверену, чувство пиетета в отношении династии, суть в России неизвестны. Единственный существующий здесь импульс к действию – это желание что-либо приобрести и страх что-либо потерять. ‹…› Дворянство совершенно бессильно, бюрократия дискредитирована, так что необходимо было бы иметь какое-то среднее звено, уважаемое высшими и способное оказать влияние на низших, но возможность к созданию этого среднего звена отсутствует, как, впрочем, и воля».

Константин Петрович Победоносцев, худой, с неприятным острым лицом – худоба, впрочем, не была признаком болезненным, он прожил 80 лет, пережив трех императоров и не дожив всего девять лет до 1917 года, состоявший при великих князьях в качестве ментора-юриста, но, как было сказано, привязавший к себе именно Александра Александровича, мучительно искал способа сохранить устойчивость государства. Он понимал все его пороки. Он понимал насущность перемен. Но был убежден, что любые сколько-нибудь радикальные перемены сдвинут лавину – и все обрушится. И в этом был свой смысл. Именно он настоял на отставке Лорис-Меликова и забвении любых конституционных поползновений. Проницательный Витте писал о нем:

«Победоносцев – выдающегося образования и культуры человек, безусловно честный в своих помышлениях и личных амбициях, большого государственного ума, нигилистического по природе, отрицатель, критик, враг созидательного полета, на практике поклонник полицейского воздействия, так как другого рода воздействия требовали преобразований, а он их понимал умом, но боялся по чувству критика и отрицателя».

Победоносцев, человек с отталкивающей внешностью и повадками ханжи – любимым жестом было воздевание рук к небу, – искренне желал добра своей стране. И прекрасно зная все способы, которыми это добро пытались делать ранее, искал новые.

Прежде всего нужно было отмести искаженные представления о добре.

«В России хотят ввести конституцию. ‹…› А что такое конституция? Ответ на этот вопрос дает нам Западная Европа. Конституции, там существующие, есть орудие всякой неправды, источник всяких интриг». Крестьянам «дана свобода, но не устроена над ними надлежащая власть, без которой не может обойтись масса темных людей». Результат – лень и пьянство. Новые суды – «говорильни адвокатов, благодаря которым самые ужасные преступления, несомненные убийства и другие тяжкие злодеяния остаются безнаказанными».

Император, слушая это, согласно кивал.

Со времен Александра I власть пыталась просветить низшее духовенство. Победоносцев считал это явным злом. Этот образованный и сильно мыслящий человек был убежденным апологетом невежества, как бы он его ни называл.

«Стоит только признать силлогизм высшим безусловным мерилом истины – и жизнь действительная попадает в рабство к отвлеченной формуле логического мышления».

Он знал, чему поклоняться.

«Есть в человечестве натуральная сила инерции, имеющая великое значение. Сила эта, которую близорукие мыслители новой школы безразлично смешивают с невежеством и глупостью, – безусловно необходима для благосостояния общества. Рациональное постижение жизни – вот главное зло. Один разве глупец может иметь обо всем ясные мысли и представления. Самые драгоценные понятия, какие вмещает в себя ум человеческий – находятся в самой глубине поля и полумраке».

Народ живет интуитивно, его история – легенда, его вера достигается чутьем… Неподвижность, медленное, сумрачное, подсознательное постижение той простой истины, которая необходима для стабильного существования, – вот идеал.

Константин Леонтьев, которому, как известно, самому принадлежит мечта «подморозить Россию», ужасался, глядя на Победоносцева:

«Человек он очень полезный: но как? Он, как мороз, препятствует дальнейшему гниению, но расти при нем ничего не будет. Он не только не творец, но даже не реакционер, не восстановитель, не реставратор, он только консерватор в самом тесном смысле слова: мороз, я говорю, сторож, бездушная гробница, старая “невинная” девушка и больше ничего!»

Это почти идеальная характеристика. И не только неприятного человека с пронзительными глазами и торчащими ушами. Александр III, стойкий командир Рущукского отряда, случайный монарх, честный патриот с упрямым сознанием своего долга, и европейски образованный правовед Победоносцев, не менее честный патриот, уверовавший в свое призвание, понимали всю драматичность положения России – но не представляли, что можно сделать, и прикрывали свое незнание величественным «консерватизмом в самом тесном смысле слова», то есть в самом примитивном.

Но чувство ужаса и надвигающейся катастрофы не оставляло Победоносцева. Уже в 1887 году 4 марта он написал императору письмо чрезвычайной значимости:

«Эти последние дни я провожу в каком-то тяжелом отупении от того, что случилось 1-го марта. ‹…› Тяжело теперь жить всем людям русским, горячо любящим свое отечество и серьезно разумеющим правду. Тяжело было и есть, – горько сказать, – и еще будет. У меня тягота не спадает с души, потому что вижу и чувствую ежечасно, каков дух времени и каковы стали люди. На крапиве не родится виноград; из лжи не выведешь правды, из смешения лени и невежества с безумием и развратом сам собою не родится порядок. Что мы посеяли, то и должны пожать. ‹…› Все идет вспять к первобытному хаосу, и мы, посреди этого брожения, чувствуем себя бессильными».

Бессилие – ключевое слово…

Замороженность, неподвижность была идеей, утопией. В жизни так не бывает. Россия жила, развивалась и по мере сил сопротивлялась замораживанию. В 1888 году печально знаменитый министр внутренних дел граф Д. А. Толстой попытался покончить с земством, жестко включив его в общую государственную структуру. Из этого ничего не вышло. И хотя в 1890 году новым Положением о земстве в нем была мощно усилена дворянская составляющая, земство сохранилось и продолжало борьбу за широкое общественное влияние на государственную жизнь.

Еще в канун катастрофы 1 марта кадровая политика Александра II приобрела парадоксально двойственный характер. С одной стороны, началась так называемая диктатура сердца – приход либерального Лорис-Меликова, с другой – не без его же участия и под давлением наследника Победоносцев стал обер-прокурором Священного синода. Одновременно с этим на ответственнейший пост товарища (то есть заместителя) министра финансов назначен был Николай Христианович Бунге, либеральный экономист европейского уровня. В тот момент – момент тяжелого финансового кризиса – его кандидатура устроила и консерваторов. Но и после выбора «мороза» как средства спасения карьера Бунге не оборвалась. Более того, 1 января 1882 года этот либерал стал министром финансов и приступил к формированию соответствующей команды. По его предложению император подписал указ о понижении выкупных платежей с крестьян, что существенно облегчило их положение и способствовало развитию сельского хозяйства. Затем он приступил к радикальной реформе налогообложения и пересилил в этом самого Победоносцева. Император присматривался к энергичному и здравомыслящему Витте…