Хранители пути - Карина Сарсенова

— Только не моя любовь к дочери, — Анника не стала сдерживать подступающие слезы. Наслаждаясь исходящей болью, она ласкала внутренним взглядом всплывший из глубин памяти облик новорожденного ребенка. — Я ведь даже не знаю, как ее зовут…

— Ты знаешь! — влившись радостной уверенностью в сердце Анники, сообщил ангел. — Хочешь получить ответ на вопрос — настройся на свое сердце. В нем есть все ответы. Доверяй себе.

— Где уж там… — захлебнувшись всплывшей со дна души застарелой горечью, возразила девушка. — Мое сердце умерло вместе с ней.

— Неправда, — обволакивая облако сумрачного настроения голубоватым сиянием безмятежности, сказала Амелия. — Твое сердце живет вместе с ней.

— Моя дочь жива? — распахнув глаза, выпрямила спину Анника.

— Ее жизнь, настоящая жизнь, духовное бытие ее души, зависит от тебя, — с мягкой уверенностью промолвил хранитель. — Ты готова услышать ответы на свои самые животрепещущие вопросы, — ласковая улыбка ангела засияла в душе Анники светом восходящей звезды. — АННИКА. Ты прошла долгий путь испытаний и обрела новую силу. Ты впустила меня в сердцевину своей духовной сути. Ты открыта для истинного знания. Для его осознания и применения в жизни. Ну же, спроси свое сердце. Оно готово говорить с тобой.

Свежий ветерок, столь необычный в атмосфере горячего дыхания кровавой пустыни, тронул веки девушки. Поддавшись его неземной ласке, Анника закрыла глаза и снова опустилась на побелевший под ней песок. Со вздохом облегчения, прервав какую-то давно ведомую внутреннюю войну, она поплыла вслед за зовущей ее душу неведомой и невероятно благостной силой…

О, Боже, она никогда и не думала, что тьма может быть настолько непроницаемой… Абсолютная тьма царила вокруг, и кроме нее ничего не было. Абсолютность мрака притягивала и завораживала явственной непостижимостью. Охваченная дурными предчувствиями, подступавшими к ней со всех сторон, Анника долго не замечала неяркого, но бесспорно белого света, не рассеивавшего, а подчеркивающего непроницаемость обступившей ее тьмы. Она не знала, сколько времени прошло, прежде чем осознание очевидного стало доступным ее восприятию: светилась она сама… Она, Анника, являлась сама для себя источником света в абсолютном, нечеловечески совершенном мраке…

— Что же это… — отпустив сознание блуждать в познающем поиске, подумала она. — Где я…

— Я… я… я… я… я… — многослойным эхом отозвалось отовсюду. Нервная дрожь пробежала по ее душе: ощущение, что источник каждого «Я» был истинен, окутало сердце пеленой неприятных воспоминаний. Хлынувшие в сознание образы наполнили его специфической событийной чередой. Предательство, ложь, зависть, злоба, месть, ревность, корысть… Боже, сколько раз она совершала выбор в пользу негативных сторон своей личности! И в каждом выборе она была искренней. Она была собой.

— Есть тут кто-нибудь? — смирившись с собственным пагубным несовершенством, выкрикнула она в кромешную тьму. Стремление бороться непонятно с кем и за что придавало смелости и сил.

— Не будь… не будь… не будь… — звуковая картечь оборванных фраз расстреляла ищущее сознание. Но бессмертие, неутоляемой жаждой жизни насытившее ее существо, тут же залечивало нанесенные неведомым врагом раны.

— Есть кто живой? — преисполненная намерением познать непознаваемое, закричала девушка. И не услышала своего голоса, поглощенного ответным эхом.

— Мой… Мой…Мой…

Пятно света, появившегося среди могильной тьмы, ворвалось в ее восприятие и обожгло нестерпимостью грозовой молнии. Придя в себя, она осознала, что видит перед собой каплю чистого белого света. Невероятное, неведомое ей прежде влечение к этой светящейся капле охватило ее душу и повлекло за собой… Расправив невидимые, но ставшие такими ощутимыми крылья, Анника устремилась через кромешность обступающей ее тьмы к сияющей впереди капле… Она, спугнутая ее настойчивостью, неуловимо быстро рассекала бескрайние черные просторы, уплывая все дальше и дальше от фанатично стремящейся к ней Анники… Что-то невидимое, но прекрасно ощутимое в абсолютном мраке больно ударило по распростертым в полете крыльям… Не замечая вонзившейся в них боли, а даже обретя в ней толчковую силу, Анника продолжала преследовать ускользающую от нее каплю столь желанного света…

— Постой! — все-таки выбившись из сил, закричала девушка. — Подожди! — взглядом, полным неистовой, отчаянной надежды, Анника смотрела на замершую вдали сияющую кроху. Переливаясь играющими в ней волнами белого света, капля неподвижно, словно выжидая, висела в окружающей ее абсолютной тьме. — Почему я так хочу приблизиться к тебе… — подуманная мысль разлетелась в мрачном пространстве эхом разбитых на звуки слов. Похоже, в этом чудовищном месте не имело значения, думаешь ты, или говоришь — утаить что-либо от непроницаемой тьмы было совершенно невозможно. Оказавшись в ней, любая душа становилась абсолютно открытой ей…

Сложенные за спиной крылья, появившиеся у нее именно в этом неземном месте, постоянно касались каких-то твердых, а порой и острых форм и предметов… Что-то скрывалось под покровом могильной тьмы…

Ледяной ветерок пробежал по ее груди и животу. Поежившись, Анника вдруг осознала, что он был здесь всегда. Ледяное дыхание абсолютной тьмы окружало ее со всех сторон… Оно обжигало больнее раскаленного дыхания пустыни… Но все же, несмотря на кажущуюся несхожесть, между ледяной тьмой и раскаленным жаром была очень глубокая, невыносимая для сознания связь… Эта тьма… Она порождала пустынный жар, откуда только что пришла Анника, и вливалась в ту область ее души, где хоронилась столь мучительная опустошенность… Тьма расширяла опустошенность, становилась ею, и Анника с омерзением осознала, что абсолютный мрак всегда был неотъемлемой частью ее существа… Мрак был столь же живой, сколь и абсолютный… И степень его жизненности поражала. Именно благодаря ему все происходившее в душе Анники не являлось для тьмы тайной. Никогда прежде Анника не могла бы предположить, что невероятно развитое сознание, коей она ощущала эту тьму, возможно безо всякого света. Ведь для жизни нужен свет, нужно Солнце. А может быть, улетающая от нее сияющая капля и есть местное солнце? Но почему тогда оно не рассеивает мрак? Если капля и есть местное солнце, то поистине диковинное — весь его свет заключен в сугубости данных ему границ.

А она сама, увлеченная погоней за таинственной, такой вызывающе неуместной здесь каплей белого света, не замечала ничего вокруг, и даже перемены, произошедшие с ней, остались ею невоспринятыми… Ее крылья… И, кстати, где Амелия?