Хранители пути - Карина Сарсенова

Счастье, постепенно расцветавшее в ее душе, мгновенно увяло, сменившись глухой тоской. Стремясь вернуть ускользнувшее блаженство, Анника некоторое время отказывалась осознавать произошедшую в ней перемену. И только непреложность внешних изменений заставила ее воспринять и принять себя в новой реальности.

— АННИКА… Дорогая… Ты сильно скучаешь по нашей дочурке? Не правда ли? — медово-приторный голос Геннадия лился к ней в душу со всех сторон. Как она могла пропустить момент, когда лицо ее любимой дочери сменилось образиной ненавистного монстра? Не сдержав громкий крик, Анника с ужасом смотрела, загипнотизированная совершенством чужого уродства, на невероятно омерзительное чудовище, скалящее зубы в злорадной ухмылке. О, Боже, в нечеловеческом обличье узнать Геннадия было намного легче.

— ДАМБАЛЛА! — еле выдавила она ненавистное, но столь близкое ей имя. Имя ее персонального сатаны.

— Анника! Борись! — голос Амелии, белой тенью метавшейся в кровавых глазах Дамбаллы, не доходил до Анники.

— Подумай обо мне! Подумай! Помоги мне! Позови меня! — не в силах вырваться из цепкого взгляда демона и помочь Аннике, взывал к своей подопечной хранитель.

— Верни мою до… — хрип, порожденный невыносимой болью, поглотил исходящие из ее сердца слова. Некая сила, удерживающая ее над горячим телом пустыни, отступила, и Анника с глухим стоном рухнула на кровавый песок. Пустыня ожила. Раскаленные крупицы адской боли вбуравливались в ее душу, собирались внутри нее в пылающие багровым жаром сгустки невыносимого страдания, бурлили и перемещались в недрах ее оглушенного сознания. Анника знала, что они ищут и куда направляются. И это знание, а вернее, исходящий от него ужас, был страшнее любой отпущенной ей боли.

И она должна была бороться с ней. Во имя собственной души. Во имя души своего ребенка. Во имя души безусловно верного ей ангела.

— Амелия… помоги мне… Амелия… — вложив остатки воли в крупицы рассыпающегося сознания, прошептала Анника.

— Ты… принадлежишь… мне… — равнодушно-безжалостный, как стальной клинок, голос Дамбаллы вонзился в сердце Анники.

— Но Я не принадлежу тебе! — использовав направление демонического удара, освобожденный ангел успел раскрыться над духовным сердцем Анники белоснежным сияющим куполом. И принять на себя разрушительную ярость смертельной ненависти Дамбаллы.

— Ах, ты, мерзавка… — внезапно осевший голос демона зашелестел и заструился, изливаясь из покидаемой человеческой души.

— Амелия! Помоги! Амелия! О, Боже! Нет! Нет! — взвившийся визгом, крик Анники почти сразу же потонул в окружившем ее змеином шипении. Багровый песок вокруг ее тела забурлил сонмом черных блестящих змей. — Амелия… — беспомощно распростершись на ковре из извивающихся змей, Анника закрыла глаза, смирившись с выпавшей ей судьбой.

— Прости Дамбаллу! — голос Амелии звучал поразительно близко. Так близко Анника не чувствовала ангела никогда. Он, наконец, сумел проникнуть в духовное сердце подопечной, пусть и ценой ее невероятного страдания. Сколь часто путь к свету открывается через познание абсолютной тьмы…

— Не могу… — слабея от сжирающего ее страха, мысленно прошептала девушка. — Не могу…

— Прости его! Ты должна! — слова, произносимые ангелом, становились все менее и менее различимыми. Как будто он улетал куда-то очень далеко… Покидал ее…

— Он… убил… мою… дочь… — захлебываясь горечью невыплаканных слез, густым туманом стоявших в ее душе, подумала в ответ Анника. Не ощущая своего тела, целиком скрытого под шевелящимся змеиным покрывалом, она отрешилась от него, вновь погрузившись в пучину болезненных, но столь живых воспоминаний.

— Прости его ради твоей дочери!

«Амелия, Амелия», — навязчивым москитом крутилось до боли знакомое имя в угасающем сознании Анники… Как могла Амелия покинуть ее в момент настоящей смерти? Или она отброшена куда-то Дамбаллой? И вообще, была ли она на самом деле? Все это сон, дурной сон… Скоро он закончится, и она проснется в собственной кровати… И чудовищная слабость, и тревожащий ее покой голос исчезнут, забудутся… А то, что забылось, будто и не существовало вовсе…

— АННИКА! — она скорее почувствовала, чем услышала голос ангела. — Прости меня. Я не смогла тебя защитить… Моя сила на исходе… Я умираю…

— Я умираю… — эхом повторила Анника. — Я умираю…

И в безличностно-злобном взгляде неотрывно глядевшего на нее Дамбаллы, среди снующих в нем черных теней, она вновь увидела прелестное личико своей новорожденной дочери… Окруженная тающим на глазах белым ангельским сиянием, она улыбалась ей. Так светло и искренне, как могут улыбаться только совсем маленькие дети…

И в последнем волевом усилии, подчинившись вспыхнувшему в ее сердце желанию умереть в светлом, в память о любимой дочери, настроении, она сосредоточилась на том единственном чувстве, что раскрывалось в нем сейчас. Имя ему было — благодарность.

— Амелия… Спасибо… За все… Я прощаю Дамбаллу… Ради тебя…

Глава 12

Свет жизни

Волшебной чистоты и силы голос Мираса разливался над скованным потрясенным молчанием ресторанным залом. Слезы, обильно выступавшие на глазах сидевших за столиками мужчин и женщин, отражали щедрую игру света в богатом хрустале парящих над залом огромных люстр. В свою очередь отражаясь в хрустале, голос Мираса рассыпался мириадами сияющих невероятной красотой звуков и звучаний…

Закончив петь, Мирас улыбнулся в абсолютную тишину, обычно следующую за последним музыкальным аккордом. И усердно раскланялся именно в тот момент, когда зал взорвался оглушительными аплодисментами.

Выступая на бис, он бросил несколько взволнованных взглядов на дверь возле сцены. Оттуда должна была выйти Камилла, чей номер был следующим после его. В последнее время она была слегка не в себе… Мирас старался убедить себя, что виной тому он сам, его неумение обращаться с женщинами и строить с ними долгие и серьезные отношения… Но чем чаще он повторял эту мысль, тем отчетливее понимал: отнюдь не его привычки встали клином между ним и Кристиной, а тот инцидент в приемной Шалкара.

Шалкар… Мирас не знал уже, что о нем думать. Раньше он казался ему очень конструктивным человеком, превосходным бизнесменом и отличным стратегом. Он не раз поддерживал Елену, без конца повторяющую о своей благодарности продюсеру. Действительно, Шалкар неоднократно помогал страждущим. Например, он оплачивал обучение начинающих певцов в консерватории. Проводил благотворительные концерты. Жертвовал деньги в хосписы. Да, он помогал людям. Но что-то во всем этом было не так… Что именно, Мирас никак не мог понять. И только после происшествия в приемной, когда Шалкар столь очевидно спровоцировал ревность между ним самим и Камиллой, чуть не рассорил Альфео и Елену — после этого события Мирас осознал небеспочвенность мучивших его подозрений. Как, оказывается, больно не знать — хорош человек или плох! Надо научиться доверять теплу или холоду, возникающим в сердце в ответ на деяния людей. До овладения этим умением неопределенность была и будет главным врагом для Мираса.