Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики - Александр Никонов

Но с «остановом» стали твориться чудеса. Он то самостоятельно соскакивал со станка, то гнулся, а то и вовсе ломался, как от ударов молотка. Мастера цеха подходили ко мне и с явной угрозой предупреждали: «Снимай свой «останов», он мешает нам работать! И, лучше будет, перестань ходить к нам на фабрику совсем!». Я не мог понять, в чем дело. Ведь «останов» экономит время, бумагу, табак …

Ситуацию разъяснил мне начальник производства — мудрый человек Соломон Давидович. Он пригласил меня к себе в кабинет, усадил на диван и ласково спросил:

— Ты кушать хочешь?

Я в данный момент есть не хотел, да и вообще лакейское словечко «кушать» мне было противно и вызывало тошноту, поэтому я покачал головой.

— А наши мастера и рабочие хотят кушать! Если станки будут все время работать, не будет брака, то не будет оставаться табак, который, по инструкции должен выбрасываться. А его не выбрасывают, его собирают и после работы из него делают неучтенные папиросы! Гаиге? («Понял?») — по-грузински закончил мудрый Соломон, — А потом выносят под одеждой и продают перекупщикам по-дешевке. Рублей двести в день имеют. А так — восемьсот рублей в месяц. Разницу чувствуешь? Поэтому твой «останов» им поперек горла. Если будешь настаивать и жаловаться директору — поймают тебя на улице и побьют!

Я пошевелил мускулами. Соломон понял меня и горько усмехнулся.

Ты плохо знаешь жизнь, хмацвило! («Юноша»). Особенно нашу жизнь, кавказскую!

Мудрый Соломон был на сто процентов прав. Кое-что я узнал «за жизнь» на улице, а про кавказскую жизнь мне еще предстояло узнать. Я решил не лезть на рожон и снять еще не разбитые «остановы». У меня была задумка предложить их на табачные фабрики Москвы, где мастера должны быть честнее тбилисских.

Когда я в цеху снимал «остановы», мастера участливо помогали мне. Завернули штук пять «остановов» в газету, а один из мастеров даже помог вынести их за проходную. Провожали меня с таким почетом, как какого-нибудь инструктора райкома партии. Уже на улице мастер пожал мне руку и виновато сказал:

Извини дорогой, что так получилось, но кушать все хотят: и мы — мастера, и рабочие, и Соломон, и даже этот «зверь» в проходной! А директору лишь бы отчитаться за снижение брака, что он в жизни понимает!

Больше я на табачную фабрику № 2, что на улице Поцхерашвили, не ходил.

А второе изобретение я сделал прямо на лекции по землеройным машинам. Есть такая землеройная машина — скрепер. В Америке такими выполняют почти половину всех земляных работ (у нас больше предпочитают экскаватор). Наш лектор Картвелишвили (у него фамилия грузинская, но всю жизнь он прожил в России) четко и недвусмысленно рассказывал, что когда скрепер набирает в свой громадный ковш грунт, ему не хватает силы своего «родного» тягача. Тогда зовут на помощь особые трактора-«толкачи», которые и подталкивают скрепер сзади, чтобы тот набрал полный ковш. Эти толкачи работают меньше минуты, а вынуждены стоять и ждать своей очереди по полчаса. Невыгодно.

— Это не от хорошей жизни! — подытожил Картвелишивили, — но другого пока никто не придумал.

На первой же перемене я подошел к лектору и спросил:

— Юрий Лаврентьевич, а если на заднюю ось скрепера поставить маховик и разогнать его во время холостого пробега, то во время копания — а это меньше минуты — он даст на задние колеса такую тягу, что вполне заменит толкачи!

Картвелишвили мигом «схватил» идею и тут же предложил:

После лекции зайди, я помогу составить заявку на изобретение!

Подобный опыт у меня уже был с «остановом» и заявку мы составили быстро.

Пару слов о Юрии Лаврентьевиче Картвелишвили. Это сын знаменитого Лаврентьева — Лаврентия Картвелишвили — советского «хозяина» Дальнего Востока 20-х годов, конечно же, репрессированого. Несмотря на это, Юрий Лаврентьевич уважал Сталина и ненавидел Хрущева. Как здесь не вспомнить эпизод, когда Хрущев спросил писателя Шолохова: «Неужели вы не признаете, что был культ личности?» На что великий писатель ответил: «Была Личность, был и ее культ!» — Хрущев понял, что он сам не личность, и обиделся.

Но, несмотря на помощь сына такого великого человека и талантливого ученого, на заявку пришел отказ — дескать, головной институт «ВНИИСтройдормаш» не считает предложение полезным.

Иногда надо людям отказывать! Я сейчас не представляю себе свою жизнь, если бы не этот отказ. Он помог мне приобрести друзей на всю жизнь. В том же «ВНИИСтройдормаше», других институтах, общежитиях. Он помог мне поступить в аспирантуру, он дал мне ярости бороться с противниками. Даже любимых женщин на долгие годы, помог мне найти этот отказ. И то, что я сейчас живу и работаю в Москве — этим тоже я обязан этому отказу!

Люди, не бойтесь получать отказ! Если, конечно, это не отказ в помиловании от смертной казни!

Знакомство с Москвой

Я впервые побывал в Москве в 1952 году. Мама меня привезла по своему бесплатному железнодорожному билету. Нам повезло — мой дядя Георгий был дома, и «приютил» нас на несколько дней. Москва поразила меня своими большими домами, вечно спешащими людьми, магазинами, в которых всегда все было.

Мама повела меня и в Мавзолей. Я не представлял себе, что увижу внутри этого загадочного здания, но что зрелище будет столь неприятным, я не мог себе вообразить. Под стеклянным колпаком лежало в неестественной, бессильной позе жалкое мертвое тело. И это — Ленин? Великий, вечно живой, гениальный? Нет, лучше бы я не ходил в Мавзолей, неприятный осадок остался на всю жизнь.

Хотел я позже посмотреть и на Сталина, когда он тоже был в Мавзолее, но что-то удержало меня. И сейчас в моем представлении Ленин — это то, что я увидел в Мавзолее, а Сталин — хоть и немного неуклюжий, но живой, такой, каким я видел его рядом с собой на вокзале, а потом в саду дворца Наместника в Тбилиси.

Дядя подарил мне купленный в магазине «Юный техник» электрический трансформатор, чему я был безумно счастлив. В Тбилиси такого не продавали, и я провел много интересных опытов по электричеству, благодаря моей поездке в Москву.

Вторая поездка в Москву была менее удачной. Мама ни с кем не согласовала свой выезд, и летом 1954 года никого из родственников в Москве не оказалось. К тому же, на мою беду еще в самом начале пути в Сурамском тоннеле, разделяющем Восточную и Западную Грузию, мне в глаза попала угольная пыль или сажа с паровоза. Я, конечно же, в тоннеле открыл окно вагона и решил посмотреть, что впереди. А впереди были дым, копоть и сажа. Попытки промыть глаза водой из-под крана в туалете поезда привели к сильному воспалению, и при подъезде к Москве веки у меня слиплись, и я практически ослеп. Мама купила в аптеке раствор сулемы (сильнейшего яда, между прочим!) и промывала мне глаза.