Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики - Александр Никонов

Гостиницы Москвы летом были переполнены, да и денег у мамы — кот наплакал, так что переночевали мы на вокзале на скамейках. Хуже всего было утром, когда надо было бежать в туалет, а я ничего не видел. В женский зайти вместе с мамой уже возраст не позволял. Как вышел я из этого положения сейчас не помню, наверное, так же как в детском саду или начальной школе. Мама со слепым ребенком нашла адрес общежития МИИТа — железнодорожного ВУЗа, и нас туда пристроили, благо студенты были на каникулах.

Мы не очень умели пользоваться раствором сулемы, но пробовали, немного оторвав веки, заливать раствор в глаза. Боль была еще та, но позже врач-окулист сказал, что хорошо хоть то, что меня не заставили эту сулему пить. Тогда глаза можно было бы и не лечить.

Для меня оказалось очень полезным то, что я, во-первых, узнал, что в МИИТе есть большое общежитие, а во-вторых, то, что туда можно устроиться. И вот, когда я вместо сборов с тренировками в Боржоми и Бакуриани летом 1959 года самостоятельно приехал в Москву, эти знания мне пригодились. Правда, не в первый день.

Приехал я налегке. В портфеле — материалы заявки, пять экземпляров «останова» для табачных машин. А также — бритва, мыло, зубная щетка и разные мелочи, в том числе, пара бутылочек чачи. Еще в Тбилиси, предчувствуя трудности, я купил, модные в то время, нейлоновые трусы, майку, носки и рубашку. Их, если постирать, то можно встряхнуть, как следует, и надевать. Ни сушить, ни гладить их не надо было.

Сразу же после прибытия поезда, я, узнав в справочном бюро адрес ВНИИСтройдормаша, направился туда. Можно только себе представить все мытарства с пропусками, переговорами в канцеляриях и т. д., прежде, чем я нашел эксперта, давшего отрицательный отзыв по моей заявке — Якова Иосифовича Немировского. Мужчина пенсионного возраста в очках для глухих (а был он действительно совершенно глухим человеком!), усадил меня за стол и сел рядом.

Первые же его вопросы и мои ответы поставили бедного Якова Иосифовича в тупик. Он доверительно наклонился к моему уху, как будто глухим был я, а не он, и виновато улыбнувшись, сказал:

— Видите ли, если мы дадим положительный отзыв, то министерство обяжет нас разрабатывать вашу машину. А это нам надо?

— Почему же не надо? — удивился я, — ведь эта машина не потребует толкачей, она же будет производительней, да и разработка грунта станет дешевле!

Яков Иосифович изобразил в ответ на мои слова такую сложную гримасу на лице, что я тогда не понял ее смысла. Сейчас я уже понимаю смысл этой гримасы, и означала она в устах Якова Иосифовича примерно вот что:

— Молодой человек, с какого острова вы прибыли, кому нужна ваша производительность и стоимость разработки? Все это — халоимес («мечты», «сны» — на идиш). А есть жизнь, план работ нашего института, фонд зарплаты, отчетность руководства и т. д., и т. п. Шли бы вы …, или ехали бы себе домой на Кавказ есть фрукты и пить вино, и не морочили бы головы русским людям …

Вот какие сложные мысли изобразил Яков Иосифович своей мимикой, но расшифровывать ее он мне не стал, чувствуя, что я могу пойти жаловаться, как угодно высоко. Он только переменил свою мимику, на благожелательную и, опять же, наклонившись к моему уху, прошептал:

— Приходите завтра (о, как я ожидал услышать эти слова!), и я вас познакомлю с очень умным специалистом, кандидатом наук (и Немировский, уважительно поднял вверх палец!) Вайнштейном Борисом Михайловичем, он-то уж разберется в вашем изобретении. А что мы — простые инженеры, — и Яков Иосифович изобразил выражение лица «бедного еврейчика».

Я вышел из ВНИИСтройдормаша часов в шесть вечера, купил в магазине бутылку кефира, плавленый сырок и булочку, называемую тогда «калорийкой». Дешево пообедав, я помыл и сдал бутылку в магазин, а потом решил, что искать общежитие уже поздно и первый день можно переночевать и на вокзале. Я пешком дошел до Крымского моста, перешел его и заглянул в Парк Горького. Там было шумно и весело. Дойдя до летнего кинотеатра, я устроился так, что мне был виден весь экран и бесплатно просмотрел какое-то кино.

Потом уже, когда людей стали выпроваживать на выход из парка, вышел к Калужской площади, сел на станцию метро «Калужская» (теперь «Октябрьская») и доехал по кольцу до «Курской». Но там было такое столпотворение, что найти свободную скамейку не представлялось возможным. Расспросив людей, я установил, что самые малолюдные вокзалы Москвы — Рижский, Савеловский и Павелецкий. До Савеловского вокзала, добраться тогда на метро было нельзя. До Рижского вокзала нужно делать пересадку, а до Павелецкого — всего две остановки по кольцу.

Действительно, Павелецкий вокзал оказался малолюдным, но совсем свободных скамеек не было. На каких-то скамейках спали по-двое, а не других

— по-одному. Я критически осмотрел скамейки и решил прикорнуть на той, где уже спала полная женщина непонятных лет — лицо она закрыла косынкой. Женщина была невысокой и занимала немного места в длину.

Я сперва присел, потом прилег, подложив портфель под голову. Железные «остановы» больно «кусались» даже через портфель. Сильно мешал свет в зале ожидания. Но постепенно усталость взяла свое, и я заснул. Проснулся я часов в шесть, вставать было еще рано, и я вожделенно взглянул на полные ноги моей соседки, решив хоть на часок прилечь на что-нибудь мягкое. Пододвинувшись к полной даме, я осторожно положил голову ей на голень вытянутой в мою сторону ноги. Но голова моя уперлась во что-то твердое. Не поверив первому впечатлению, я несколько раз ткнулся головой о голень женщины, но она, о ужас, была твердой, как бревно. Сон прошел мгновенно, я присел и костяшками пальцев постучал по дамской ножке. Звук был такой, словно я стучу по деревянной трубе. Я в страхе поднял глаза на голову женщины и увидел, что она, проснулась, и, откинув косынку, с любопытством наблюдает за моими действиями.

— Что, хотел поспать на мягком, милок? — добродушно спросила женщина лет пятидесяти, — протез там у меня, нету левой ноги, понимаешь! Если хочешь, я повернусь, можешь прилечь на правую, она настоящая, мягкая!

Я вскочил на ноги и стал благодарить, отказываясь и извиняясь. Женщина поняла, что я здорово испугался, вздохнула, и снова накрыла лицо косынкой. Я пошел в туалет стирать и трусить свое нейлоновое белье. Потом побрился, стоя в трусах, которые за время бритья высохли. Оделся, даже надел нейлоновый плетеный галстук на резинке, взял портфель и вышел.

Новые знакомства

Первым делом я заехал на площадь Маяковского, на табачную фабрику «Дукат». По телефону в бюро пропусков связался с отделом Главного механика и рассказал о своем деле. Оказывается, там уже читали мою статью в «Табаке», и меня с радостью приняли. Молодой человек — то ли главный механик, то ли его заместитель, взял у меня «остановы», и вызвал по телефону человека в синем халате. Он передал этому человеку мои «остановы», я пояснил — куда надо крепить, и какое масло заливать в маленькие емкости «остановов». Оказывается, у них на «Дукате» те же проблемы со станками системы «Элинсон», что и на Тбилисской фабрике.