Поиск-86: Приключения. Фантастика - Эрнст Бутин

Они долго шли мимо больших и малых ящиков.

Егорычев, бормоча под нос, сосчитал запыленные двадцатилитровые бутыли в деревянной обрешетке, громоздящиеся у дальней стены, потом показал Марвичу накладную.

— Смотрите, семь рядов по десять бутылей, всего — тысяча четыреста килограммов. Сверяйтесь.

— Все точно. Но меня больше всего интересует тот склад, что у железной дороги.

— А, шестой…

Они вышли из склада. Егорычев, заперев дверку большим висячим замком, вдруг резко, словно почувствовав изучающий взгляд Марвича, повернулся:

— Что, товарищ, запугал я вас своей личностью?

— Да нет, что вы… — замялся Марвич.

— Знаю, знаю, не вы первый. Ничего. Смотрите, запоминайте, чтобы знали, какая она — война. Кто по званию будете?

— Лейтенант.

— Вот и я лейтенант. Бывший. Командир танка лейтенант Егорычев. Дважды раненный, трижды жаренный командир «тридцатьчетверки»… Три танка поменял, до Берлина дошел, а в последнюю неделю войны какой-то ополоумевший от страха пацан-фаустник так шарахнул наш танк, что пришлось потом три года по госпиталям кочевать. Лицо кое-как из заплаток составили, в горле дырка осталась, как говорить — затыкай пальцем. А все равно жив Егорычев! И еще троих Егорычевых рощу! Единственно, что — сижу вот подальше от людей, чтоб детишки не пугались да чтоб война им проклятая не приснилась ненароком… А сейчас пойдем посмотрим шестой склад.

— Да, пожалуй, не надо, — сказал Марвич, смутившись. — Вижу, у вас — порядок идеальный.

— Ну нет уж! Дело надо доводить до конца. В шестом — ничего ценного нет, одни неликвиды да всякий хлам, надлежащий списанию. Я там неделю не был.

Массивная дверь отворилась медленно, с противным писком.

— Когда-то был главный склад, — проходя вперед, сказал Егорычев. — Это когда по железной дороге грузы подвозили, а сейчас машинам подъезд неудобен, вот и хранится здесь то, что никому не нужно, а выкинуть жалко. Ну ничего, скоро списание, половина пойдет на свалку.

Марвич огляделся. Рядом с лопнувшими мешками, грудами ржавых деталей, покореженными коробками высилась аккуратная пирамида нераспакованных приборов; судя по сохранившимся в памяти остаткам школьной физики, это были осциллографы.

— И их тоже на свалку? — удивился Марвич.

— А куда ж? — равнодушно произнес Егорычев. — Раз они на заводе без надобности… Давно хранятся, устарели небось.

— Но, может быть, где-то осциллографы нужны позарез! Передали бы. Или — в школу.

— Чудак вы, лейтенант, право слово! Да кто будет этим заниматься, когда проще списать?

Конечно, так проще, подумал Марвич. Разбить кувалдой, разрезать на куски, сжечь, и поставить в ведомости галочку, и лечь спать с чувством выполненного долга. Как-то вместе с другими членами комиссии по списанию ему пришлось кромсать ножницами чуть замасленные, но совершенно целые полушубки, которые списывали по истечению срока носки. Бессмысленное и унизительное было занятие. Ведь, кажется, можно было продать эти полушубки сотрудникам, даже раздарить в конце концов… Нет, не положено!

— Да что вы смущаетесь? — скупо усмехнулся Егорычев. — Разве только осциллографы? Вон бязь лежит подопревшая, поролон, куски телекабеля — много такого, что могло бы пригодиться в хозяйстве. Но — мелочи. А кто будет заниматься мелочами, когда завод дает продукции на миллионы?

Равнодушие — вот основа многих наших бед, ржа, которая может разъесть любое доброе начинание, думал Марвич. Кто-то равнодушный вначале закупил без меры, без истинной необходимости, лишь бы истратить фонды. Другой — такой же равнодушный — не использовал вовремя эти осциллографы, бязь, кабель, оставил лежать их мертвым грузом. Третий хранил их как попало, четвертый спишет — и все правы, все регулярно получают премии. А если отсюда что-то украли, тоже волноваться не будут — спишут…

Марвич внимательно осмотрел все шесть дверей одну за другой. Скорее это были не двери, а массивные ворота, которые открывались наружу. На одной створке посередине был закреплен пронизанный осью здоровенный брус, который в вертикальном положении не мешал открывать ворота, а повернутый горизонтально, входил концами в две кованые скобы и таким образом служил простым, но надежным запором. Снаружи повернуть его было невозможно.

Возле последней двери, выходящей как раз на железнодорожный переезд, Марвич насторожился: мусор на полу был прочерчен бороздами, словно что-то тяжелое тащили волоком.

— Эту дверь открывали, — сказал он неуверенно.

— Точно, — успокоил его кладовщик. — Я ее отворил на прошлой неделе, чтобы светлее было. — Он показал рукой в сторону противоположной стены. — Видите, вон там старые станки, столы поломанные, негодное оборудование — готовили к списанию, вот я двери и открыл, чтобы номера записать.

— И сами такие тяжести перетаскивали?

— Ну что вы! — рассмеялся Егорычев. — Целая бригада полдня работала.

— Ваши рабочие?

— А, конечно ж, наши.

— Может, вспомните, кто именно?

— Боюсь, всех не упомню. Но ежели надо, можно сверить у бригадира. Наряд-то он закрывал.

Над этой же дверью в узком, похожем на бойницу оконце было выбито стекло, осколки валялись на полу; Марвич нагнулся и присвистнул: излом стекла был чист. Какие-то пока неясные нити сходились именно к этой двери.

— Давно выбито стекло? — спросил он.

— А бог его знает, — скучая, ответил Егорычев. — Мальчишки, похоже, баловались. Через окно-то все равно и кошке не пролезть.

— Ну, кошка, положим, пролезет.

Марвич еще раз принялся осматривать дверь. Сшитые болтами смоленые плахи были несокрушимы, гайки намертво зажала ржавчина, к ним явно никто не прикасался. Он одной рукой потянул дверь на себя за скобу, а другой толкнул кверху брус, тот повернулся удивительно легко. Странно, в торец бруса почти полностью был вколочен новенький гвоздь, шейка его поблескивала, словно ее отполировали. Никакой пользы этот гвоздь принести не мог. И такие же как будто бесцельно вбитые гвозди он обнаружил в двери как раз на уровне оси запорного бруса — один вверху, другой внизу.

Егорычев долго чесал в затылке, хрипел и кашлял.

— Понятия не имею, — сказал он после длительного раздумья. Одно точно: никаких гвоздей я не вбивал.

Срочная ревизия, проведенная на складе, обнаружила недостачу шести тюков с фильтрами производства японской фирмы «Тошиба». Фильтры хранились десять лет, были подготовлены к списанию, а что они из себя представляли, никто сказать не мог. Главный технолог завода предполагал, что скорее всего это были полистироловые диски, наполненные гранулами химического дезактиватора. Звучало солидно, но Марвич ему не поверил хотя бы потому, что подобные диски никому не нужны, их не оденешь, не продашь.