Университет - Бентли Литтл

Но эйфория от академической жизни быстро прошла.

Очень скоро он обнаружил, что преподаватели кафедры английского языка и литературы отнюдь не так блистательно умны и интересны, как показалось вначале, сразу после нудного существования в авиационной компании. Подобно всем людям они имели недостатки. Они были полны мелкого тщеславия и зависти, думали не столько о служении науке, сколько о собственных академических успехах. За великолепными фасадами интеллектуалов могли скрываться лицемерие и ханжество, ограниченность взглядов и туповатость и даже нелюбовь к расширению знаний и кругозора. Многие профессора только надевали маску интеллектуалов — просто вели себя как герои романов или пьес про интеллектуалов. Скажем, вне учебной аудитории и вечеринок с умными разговорами Роз Джейнвей, специалистка по Шекспиру, была глупой невротичкой, совершенно беспомощной в обычной жизни — можно было только гадать, как она самостоятельно управляется с покупками в супермаркете. Элизабет Соммерсби, признанный авторитет по творчеству Д. Г. Лоуренса, вне своего предмета была сухой педанткой, занудой и ханжой — она никогда не была замужем и с мужчинами, насколько Яну было известно, встречалась только по работе.

Из прежних кумиров лишь Бакли выдержал проверку критическим взглядом, лишь у этого колосса не оказалось глиняных ног. Бакли стал его настоящим другом, хотя Ян и в нем находил кое-какие недостатки — впрочем, извинительные. К примеру, приходилось терпеть его скабрезный язык и нарочитую вульгарность, которая была годами выработанной позой. Однако со временем эта хамоватость и непотребные словечки стали для Яна глотком свежего воздуха в спертой академической среде, где все были приторно вежливы, употребляли только литературные выражения и делали большие глаза, когда речь заходила о грубых реалиях жизни.

Но как бы Ян ни презирал большинство своих ученых коллег, видимо, он стал в изрядной степени похож на них, потому что Сильвия мало-помалу отдалилась от него, и в итоге он потерял ее.

На его рабочем столе до сих пор стоял двусмысленный подарок жены, полученный года три назад. — кусок картона с шутливо-мрачной переделкой известного афоризма. Ян скосил глаза и прочитал: "Академическая жизнь развращает, абсолютно академическая жизнь развращает абсолютно".

Зачем он сохранил эту картонку?

Затрезвонил телефон. Ян тотчас же снял трубку — он был только рад вырваться из замкнутого круга горестных размышлений, жалости к себе и самокопания.

Звонила Эленор. Ее машина сломалась. Не мог бы он после работы подбросить ее до ремонтной мастерской "Пеп бойз"? Она уже вызвала машину техобслуживания, которая отбуксирует ее автомобиль в "Пеп бойз".

— "Пеп бойз"? — удивленно переспросил Ян.

— Ну да. А у тебя есть какие-то другие предложения?

— Нет.

— Поскольку мы с тобой оба ничего не понимаем в машинах, а "Пеп бойз" — ближайшая автомастерская от моего офиса и как раз по дороге к тебе домой, то я решила прибегнуть к их услугам.

— Хорошо. Когда за тобой заехать?

— Как насчет пяти часов?

— Устраивает.

— Целую, — сказала она.

— Я тоже.

Он повесил трубку.

В дверь постучали. Ян застыл. Он боялся не только пошевелиться, но даже громко дышать — так не хотелось, чтобы тот, кто стоит у двери, узнал, что профессор Эмерсон в своем кабинете.

Однако стук не прекращался.

— Ян! Я знаю, что вы внутри! Кен Кифер. Черт принес самого заведующего кафедры!

— Ваша дверь в это время должна быть открыта, чтобы любой желающий студент мог обратиться к вам.

Ян нехотя встал, открыл дверь и сразу перешел в нападение, едва Кифер переступил порог.

— Можете наказывать меня, хоть на электрический стул посадить. Но сегодня я разваливаюсь от усталости, поэтому отменил прием студентов. Я надеялся немного отдохнуть в своем кабинете, немного прийти в себя в тишине и покое — чтобы никто не наскакивал.

На лице Кифера появилась несвойственная ему сочувственная озабоченность.

— Мне зайти попозже или в другой раз? — спросил он.

Ян устало мотнул головой.

— Нет. Что вы хотели?

— Надо обсудить список ваших публикаций.

— Вам интересно, что я намерен писать? Извольте, я работаю над эссе о Борджесе, над статьей о Гарсиа Маркесе и над рецензией на фильм "Кошмар на улице Вязов" для "Пари ревю".

— Будьте же серьезны!

— А я совершенно серьезен. "Кошмар на улице Вязов" — отличный пример дальнейшего развития — или, скорее, вульгаризации — некогда элитарного литературного направления. Или же, если вам угодно, это образчик мощного влияния литературы американского Юга на всеамериканское сознание.

— Я смотрел этот фильм со своими детишками и скажу вам прямо: дерьмо дерьмом. Спуститесь на землю, Ян. Тут не до шуток. Речь идет о вашей научной карьере.

— Тогда я бы предложил исследование на тему влияния Троллопа на романы Стивена Кинга.

— Прекратите, Ян! Не ерничайте.

— Ладно, ладно. А в чем, собственно, проблема, Кен?

— Это не моя проблема, а ваша. У вас публикаций кот наплакал. В прошлом семестре вы обещали мне обязательно пополнить список своих опубликованных работ. Но воз и ныне там.

— Я честно пробовал. Ничего не вышло.

— Да бросьте вы! А как насчет вашего романа?

— Какого романа?

— Над которым вы трудитесь в течение последних пяти лет.

Ян стал серьезнее, поднял наконец глаза на заведующего кафедрой и произнес маленькую речь:

— Знаете ли, Кен, я все больше склоняюсь к мысли, что все великое в искусстве делается не столько благодаря таланту или способности к усидчивому труду, а исключительно благодаря безграничной самоуверенности. Потому-то большая часть значительных произведений создана молодыми авторами. Как раз юности и свойственна эта безграничная самоуверенность. Только молодые люди свято верят в то, что им все известно, что их мысли совершенно новые, а их подход к искусству небывало оригинален. Чем дольше живешь, тем больше узнаешь, тем яснее малость твоих знаний, тем очевиднее похожесть твоих идей на откровения мыслителей прошлого. "От многого знания многая печаль". Десять раз подумаешь, прежде чем что-то записать на бумагу. Спонтанному творчеству мешает сознание того, какой это ответственный и сложный труд и как сложно сказать свои, истинно оригинальные слова.

— А как же вы объясните феномен поздних авторов — скажем, Джойса, Пруста, Лоуренса, которые расцвели, когда им было за сорок?

— Ну, эти остались нагло самонадеянными до самой могилы. Они решительно отказывались видеть то, сколько у них общего с работами прежних авторов. Каждый мнил себя первотворящим Богом, каждый воображал, будто создает невиданную вселенную. Короче говоря, они были никудышные критики.