Будни отважных - Н. Семенюта

Его привезли в питомник. В разбитые боксы навалило снегу, пустые клетки с сохранившимися кличками бывших обитателей сиротливо хлопали дверцами. Некоторые из них наскоро залатали и здесь уже поселились овчарки Рено, Айрус и Джуля.

Завидев незнакомца, собаки исступленно залаяли. Джуля бросалась на клетку, хрипя и захлебываясь от злости, Рено и Айрус лязгали зубами. Собаки сразу возненавидели этого серого рослого кобеля с массивными лапами и с мордой, на которую будто бы нацепили черную маску.

А новичок тоже дрожал от ярости и готов был кинуться на врагов. Ванин едва удержал его.

Пса подвели к клетке и впустили в нее. Но в самый последний момент, когда новый хозяин уже хотел захлопнуть дверцу, он, изловчившись, рванул его за полу плаща...

На другой день рано утром Ванин был уже в питомнике. Из своей многолетней практики Федор знал, что стоит только потеряться, проявить неуверенность, собака сразу же это почувствует и тогда уже никакими силами не заставишь ее слушаться.

— Подожди, — сказал он, приближаясь к своему строптивому питомцу, — мы еще посмотрим, чья возьмет.

Пес, завидев его, медленно поднялся, потянулся и, взвизгнув, завилял хвостом. Но едва Федор подошел вплотную к клетке, он зарычал и бросился на решетку. Правда, не с таким остервенением, как вчера.

Ванин, как ни в чем не бывало, спокойно, взял поводок и жестом приказал: «Гулять»!

Упрямец радостно сорвался с места. Гулять он любил.

Они мирно шли по улице. Но стоило вернуться в питомник и все пошло по-прежнему: новичок вновь перестал признавать нового хозяина. С большим трудом Федор затолкал собаку в клетку. Пес решительно отказывался выполнять его команды. Когда проводник взял хлыст, овчарка оскалила зубы, и злобные огоньки снова заплясали в ее глазах.

Нет, сила здесь не поможет. Надо лаской.

— Ну будет, будет, — сказал Ванин миролюбиво, и поставил в клетку бачок с супом, густым, наваристым. Пес не притронулся к еде. Зато, улучив момент, в знак «благодарности» цапнул проводника за руку.

Павел Яковлевич Пешков, приехавший посмотреть на «трофей», рассердился:

— Бросьте канителиться. Ничего не выйдет. Человека трудно перевоспитать, а тут — собака. Пристрелить «фашиста» — и точка!

Пес демонстративно отказывался от еды, осунулся, шерсть грязными космами свисала со спины, а бока втянуло настолько, что резко обозначились ребра... И так — изо дня в день.

— Ну и дурак же ты, — сокрушался Федор, подвигая собаке бачок с едой, — разве можно так себя изводить? Посмотри на кого ты похож — кожа да кости...

Пес лежал, вытянувшись, и не открывал глаз.

— Как звать хоть тебя?

Никакого внимания.

— Акбар? Ральф? Рекс?

Полное равнодушие. А Ванин все подбирал и подбирал имена.

— Может быть, ты Джульбарс или Корсар? Ну что же ты молчишь? Ах ты, разбойник этакий, ах ты, пират...

При последнем слове пес вздрогнул, раскрыл глаза, навострил уши.

— Ах, так ты, значит, Пират? Ну вот мы и познакомились.

Федор почувствовал облегчение.

— Пират, Пират, — приговаривал Федор, чистя клетку и меняя воду в чашке.

Пес виновато скулил, вилял хвостом. На прощание даже разрешил себя погладить. И только под вечер, когда нового хозяина не было поблизости, он воровато огляделся, подошел к бачку с супом и начал жадно есть.

Но силы и нервы его не выдержали.

На следующее утро, когда Федор вместе с товарищами подошел к боксу, Пират шарахнулся в угол клетки. Шерсть стала дыбом, он оскаливал зубы, дрожал, в уголках его губ застыла пена. Отсутствующий затуманенный взгляд блуждал из стороны в сторону...

— Неужели бешенство?! Ванин — за врачом.

Ветеринар Серегин решительно вошел в клетку. Этот немолодой человек, избрав ветеринарию своей специальностью, никогда не раскаивался в принятом решении. Он любил свое дело и отдавал ему всего себя без остатка... Уверенно накладывал шины при переломе кости, делал уколы или ингаляцию, если кто из четвероногих пациентов умудрялся схватить воспаление легких или бронхит. Его ценили, к нему обращались за консультациями, у него учились.

Серегин распорядился: немедленно ввести овчарке бром.

— Невроз, — объяснил он. — Нужно дать нервной системе собаки успокоиться...

После дозы снотворного присмиревшего Пирата перенесли в утепленное помещение, и Ванин с ветеринаром начали попеременно дежурить возле него, кормить с ложки, поить молоком.

— Пей, пей, — приговаривал проводник, — ты уже совсем, дружище, решил сдаваться без боя...

Однажды Федор принес тазик с водой, щетку и гребенку и начал счищать с больного пыль и грязь. Пират не противился. Он лишь повизгивал, переставлял лапы, поеживался, вздрагивал. Наступал долгожданный перелом в его отношении к проводнику. Зато никого другого он не желал видеть. Когда старый и опытный инструктор Борис Михайлович Шмулович попробовал приласкать его, он ощетинился, как еж, а начальника питомника чуть было не порвал за то, что тот в повышенном тоне сделал Федору замечание. Да и сам Федор, ухаживая за собакой, замечал: нет-нет, да и вспыхнут в ее глазах прежние недобрые огоньки.

Прошел месяц. Теперь Пират воспринимал мир в его первозданной новизне. Молочное солнце, растворенное в белесом тумане, привлекло его внимание. Оно было похоже на смешного рыжего щенка... Косматый воробей шуркнул под крышу, стряхнув оттуда комочек снега. Обдало прозрачной изморозью. Это раззадорило Пирата. Он с наслаждением втянул в себя густой морозный воздух и залаял. Звонко. Радостно. Ему отозвались другие собаки.

Снег слепил глаза, переливался на свету, рассыпался на множество блесток. Пират жмурился...

Силы возвращались. Загустевшая шерсть приобретала прежний лоск. Он поднимался на лапы, которые пока еще плохо слушались его, и нетерпеливо поглядывал — не покажется ли проводник.

Федор не появлялся. Пират залаял громче, требовательнее... И это не помогло. Тогда он лег и с нетерпением стал поглядывать на асфальтированную дорожку.

И вдруг увидел Айруса и Рено. Их вели на поводках проводники прямо к воротам, где стояла служебная машина. Собаки своей нетерпеливостью и чрезмерным любопытством вызывали неудовольствие хозяев. Пока Айрус становился на дыбы, Рено успевал обнюхать каждый камешек.

Пират провожал их завистливым взглядом. Знакомое щемящее чувство подкатило к горлу, и он завыл.

Простор звал. Властно и требовательно. Так, наверно, небо зовет птицу, находящуюся в клетке.

Ванин долго не мог успокоить пса. Сочувственно трепал его за ухом, гладил по спине, разложил перед ним кусочки белого рафинада. Пират лакомство съел, но продолжал скулить.

— Лежи, лежи, — приговаривал Федор, — потерпи маленько.

Он надел на Пирата ошейник, взял в руки поводок и вывел из клетки.

Со здоровьем к Пирату возвращалась и прежняя строптивость, он снова никого не подпускал к себе, ел только из рук Ванина. На прогулку его без намордника не выводили.

Однажды, когда пес окончательно окреп, хозяин пришел к нему с невысоким пареньком в телогрейке. Брюки-галифе, заправленные в кирзовые сапоги, рыжее пламя чуба из-под блестящего козырька — все это придавало ему особо залихватский вид.

Пират, как всегда при виде посторонних, оскалил острые клыки, но паренек расхохотался:

— Ну и пантера!

Это был помощник Федора. Он должен был вместе с ним проверить данные собаки, помочь в передрессировке.

Каждый раз, когда парень появлялся в питомнике, Пират выходил из себя. Но однажды Федор надел на Пирата ошейник, и ему пришлось идти рядом по улице с рыжим парнем, которого он откровенно недолюбливал.

Мороз усиливался. На перекрестках женщины-регулировщицы,, пытаясь согреться, утрамбовывали валенками снег.

У магазина — очередь. Рядом пленные расчищали развалины дома.

Пират, который реагировал на малейшие шорохи, услышав немецкую речь, внезапно остановился и навострил уши. Один солдат, присвистнув, подозвал его, и он собрался было подбежать на зов, но вдруг посмотрел на хозяина и нерешительно остановился. Федор дернул за ремень, Пират нехотя побрел дальше.

Пришли в парк. Проводник отстегнул поводок. Пес радостно запрыгал вокруг, потом куда-то убежал. Долго не появлялся. Пришлось все время звать его. Раздосадованный Федор решил больше не отпускать от себя собаку. Но вот из-за деревьев показалась знакомая черная морда и круто взяла в сторону.

— Пират, ко мне!

Услышав свое имя, пес остановился, повел ушами — и, как ни в чем не бывало, опять нырнул куда-то.

— Я кому говорю, ко мне!

Пират опять уставился на проводника, не понимая, чего от него хотят. Наконец Ванину удалось поймать его за ошейник.

— Сидеть! — приказал он.

Но Пират продолжал стоять. Он жарко дышал, высунув язык, и виновато смотрел на проводника. Федор потянул поводок вверх и, свободной рукой надавливая на круп, отчетливо, по слогам произнес: