Правда о Портъ-Артуре Часть I - E. Ножинъ

Лгать можно было сколько угодно: никто не возразитъ.

Благодарность же въ виде орденовъ обезпечена.

Капитанъ, ныне подполковникъ Желтенко теперь гордо носитъ на своей груди целый иконостасъ артурскихъ орденовъ.

Неужели эти чины, ордена, заслуженные нечестными боевыми подвигами, а подхалимствомъ, подлостью, предательствомъ не будутъ сняты, хотя бы во имя техъ истинныхъ героевъ, о которыхъ осталось лишь одно воспоминаніе!?

Ордена эти должны быть сняты. Это возстановитъ ихъ значеніе, общество будетъ относиться съ искреннимъ уваженіемъ къ темъ лицамъ, которыя носятъ ордена, такъ какъ будетъ знать, что съ недостойныхъ они сняты.

Это будетъ хорошимъ урокомъ и для будущаго.

Что насъ ожидаетъ, мы не знаемъ, быть можетъ, мы накануне новыхъ войнъ. Россія только просыпается отъ тяжелаго сна. Намъ необходимо оздоровить армію, избавить отъ установившагося и растлевающаго ее духъ способа награжденья офицеровъ и нижнихъ чиновъ за боевыя отличія. Армія должна быть уверена въ томъ, что разъ кто награждается орденомъ, то онъ безусловно его достоинъ.

Вотъ о чемъ приблизительно думалось, когда мы незаметно приблизились къ Шининзскому перевалу.

Генералъ Стессель спешился, за нимъ все остальные.

Началась комедія осмотра оборонительной линіи.

Я говорю – комедія, потому что вся эта процедура въ действительности была не чемъ инымъ, какъ только комедіей.

Комедіей это было уже прежде всего потому, что, если бы Стессель и сделалъ какія-нибудь, даже допустимъ, дельныя указанія, то Фокъ никогда бы его не послушалъ, а поступалъ бы по своему. Указаній же генерала Кондратенко или кого-либо другого онъ темъ более не принялъ бы во вниманіе, а потому осмотръ этотъ ни къ чему положительному, кроме напраснаго утомленія людей, привести не могъ.

Начали мы потихоньку подыматься на перевалъ. Поднялись наконецъ.

Открылась восхитительная панорама – чуть ли не весь полуостровъ обнажился передъ нами. Впереди – въ легкой синеве Волчьи горы, за ними Артуръ. Налево и дальше – Юпелазскій горный кряжъ, далее – Зеленыя горы. Кругомъ – безконечный океанъ.

Все залюбовались развернувшейся чарующей взоръ картиной. Есть въ природе что-то притягательно-сильное, неотразимое: даже самые грубые, жестокіе, циничные люди поддаются обаянію ея красотъ.

Съ четверть часа простояли на вершине перевала. Какъ мало этотъ жизнерадостный, светлый и покойный день напоминалъ о смерти, объ ужасахъ боя, страданіи. Все кругомъ торжествовало торжествомъ жизни, манило къ жизни, воскрешало надежды…

– Ваше превосходительство, приглядевшись пристально въ бинокль, я установилъ, что противникъ обстреливаетъ высоты у бухты Луньвантань, браво доложилъ Стесселю одинъ изъ присутствовавшихъ офицеровъ.

Все взялись за бинокли.

Действительно, противникъ поддерживалъ довольно энергичный огонь по правому флангу Зеленыхъ горъ, концентрируя его у редюита.

Доносился гулъ орудійныхъ выстреловъ, и явственно обрисовывались облачки рвущихся шрапнелей.

– Господа! Нечего лоботрясничать, идемте дело делать. Эдакъ мы никогда не кончимъ, заговорилъ Стессель и тронулся первымъ, опираясь на палку.

Говорятъ, онъ где-то и куда-то былъ раненъ. По обыкновенію, онъ былъ одетъ въ серую гимнастическую блузу и серые сапоги.

Вся свита тронулась за нимъ.

Фокъ, Кондратенко и я шли непосредственно за нимъ.

Набрели наконецъ на какую-то батарею. Генералъ обошелъ орудія, посмотрелъ на нихъ, пощупалъ, подошелъ къ брустверу, заглянулъ внизъ. Крутой скатъ сбегалъ въ глубокую долину…

– Ну, где японцамъ сюда добраться? передохнутъ паршивые.

– А где стрелки? Командиръ батареи, где стрелковое прикрытіе?

– Вотъ здесь и тамъ дальше, вонъ виднеются окопы, взявъ подъ козырекъ, докладывалъ батарейный командиръ.

– Отлично, имъ внушить, чтобы не зевали. Японецъ хитрый.

– Ваше превосходительство, неугодно ли чаю? съ широко-расплывшимся лицомъ и самымъ заискивающимъ видомъ хозяйничалъ начальникъ отдела полковникъ Савицкій.

Сделавъ маленькую передышку, двинулись дальше. Нужно было спускаться по крутому скату. Требовалась некоторая способность къ эквилибристике. При довольно тучномъ сложеніи генерала это ему было не легко. Но тутъ оказалъ и оказывалъ впоследствіи большую услугу какой-то довольно пожилой капитанъ.

Съ радостнымъ, полнымъ счастья лицомъ, съ некоторой вдумчивостью и серьезностью во взгляде онъ взялъ подъ руку своего любимаго начальника и осторожно, любовно, съ истинно христіанской покорностью помогалъ ему спускаться.

Грузная фигура, опираясь на палку и поддерживаемая съ другой стороны смиренно-предупредительнымъ капитаномъ, медленно спускалась. Я шелъ непосредственно за этой идиллической парочкой.

Какой это былъ чудный сюжетъ для художника!

Прогремевшій своимъ именемъ генералъ и незаметный, рядовой капитанъ, въ боевой обстановке, подъ руку спускающіеся съ высокой горы.

– Ваше превосходительство, вотъ кустикъ. Вы левую ногу на него поставьте, вотъ такъ, а теперь обопритесь о мое плечо.

Манипуляціи эти проделывались, и встретившееся затрудненіе было преодолено.

И это офицеръ русской арміи?!

Мне было его жалко.

Неужели перспективы лишняго ордена, следующаго чина могли превратить его въ такое малюсенькое въ нравственномъ отношеніи существо?

Наконецъ спускъ благополучно кончился, начался подъемъ. Стессель подымался, капитанъ шелъ сзади, очевидно, съ целью ежесекундно подать руку помощи тому, въ рукахъ котораго было все благополучіе злополучнаго капитана.

На полуподъеме я сошелся съ Іолшинымъ и Степановымъ, они горячо критиковали какую-то позицію, хотелъ было спросить фамилію капитана, но тутъ неожиданно наткнулись на бивуакъ и кухни одного изъ стрелковыхъ полковъ.

Картина была оригинальная – я немедленно воспользовался своимъ походнымъ фотографическимъ аппаратомъ и на время забылъ о капитане, котораго, при дальнейшемъ следованіи, уже более не виделъ.

Живъ ли онъ? Если убитъ – жаль.

Если живъ, то интересно знать, сколько у него орденовъ за боевыя отличія и сколько за смиреніе.

Уже давно наступилъ полдень, а мы все шли по узенькой дорожке Юпелазскаго горнаго кряжа.

Направо непрерывно шли стрелковые окопы. Стессель время отъ времени здоровался съ стрелками.

Около часу дня добрались до редута съ крытыми бойницами для пулеметовъ и стрелковъ.

Масса китайцевъ долбила известковую породу горы. Голый камень, брусья, балки, рельсы и железные листы – вотъ весь матеріалъ для редута. Земли совсемъ не было.

Китайцы, при нашемъ приближеніи, побросали кирки и скрылись за скатомъ.

Стессель обошелъ редутъ, всталъ на брустверъ. На насъ совсемъ близко глядела вершина Куинъ-Сана. Въ бинокль отчетливо ясно было видно, какъ японцы производятъ работы.

Я вынулъ аппаратъ, снялъ всю группу. Стессель заметилъ и началъ позировать. Я делалъ видъ, что снимаю его въ разныхъ положеніяхъ. Наконецъ онъ усталъ и селъ на седло пулемета, приказавъ вставить ленту.

Черезъ несколько минутъ генералъ Стессель собственноручно открылъ непрерывный огонь по противнику.

Я сделалъ видъ,что снимаю.

Лента заклинилась. Приказано было вставить другую. Огонь, убійственный огонь пулемета возобновился.

Самъ начальникъ раіона стрелялъ. Струя свинца ложилась въ долину, до Куинъ-Сана ея не хватало.

Я повторилъ маневръ съ аппаратомъ.

Лента вновь заклинилась. Приказано было вставить еще.

Я не знаю, долго ли бы еще продолжалась эта якобы боевая стрельба самого Стесселя по наступающимъ японцамъ (я говорю – наступающимъ, потому что на американскомъ пароходе "China" я виделъ въ одномъ изъ иллюстрированныхъ американскихъ изданій гравюру подъ этимъ названіемъ), если бы не остановилъ ее Кондратенко словами:

– Ваше превосходительство, редкая лента въ пулемете проходитъ безъ изъяна, вечно одинъ изъ патроновъ заклинится. Нужно на это обратить самое серьезное вниманіе. Пулеметовъ у насъ очень мало. Во время штурма они незаменимы, а каждое заклиненіе отнимаетъ массу драгоценнаго времени.

– Да, да. Это безобразіе! Они не умеютъ снаряжать лентъ. Очевидно, небрежность, нераденіе, мешаютъ патроны разныхъ сроковъ, валяютъ въ песке. Все это исправить, указать, научить! Кто этимъ ведаетъ? Ну, вотъ онъ и долженъ все это тамъ исправить.

Отдохнувъ у пулеметовъ, тронулись дальше. Теперь я пошелъ рядомъ со Стесселемъ, Фокъ непосредственно за мной. Кондратенко шелъ четвертымъ.

Стессель временами заговаривалъ со мной, подробно объясняя, какія мы заняли великолепныя позиціи. Въ его голосе звучала полная уверенность, что японцы никогда не въ состояніи будутъ взять этихъ позицій.

Въ промежуткахъ, когда умолкалъ Стессель, меня бралъ подъ руку Фокъ и, съ своей стороны, безсвязно разсказывалъ о многомъ. О томъ, какъ онъ воевалъ съ турками, какъ великъ духъ нашего солдата, какъ не понимаютъ его офицеры, какъ мало они любятъ солдатъ.