Риф - Валерий Игоревич Былинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он, если честно, влюбился в Серафиму из-за ее имени, «жарптичьего», как он ей с улыбкой объяснял. Ну и что? Разве так уж серьезны бывают причины любви?
Почему он сейчас это вспомнил?
Серафима уехала из Гурзуфа раньше, обещая его вечно ждать и любить. А он обещал заехать к ней в Белую Церковь, когда будет возвращаться из Крыма.
Что было бы, если бы человек всегда выполнял свои обещания, даже ребенком?
Да, вот что еще, он не знал, как называть ее уменьшительно ласково. А она с уютной улыбкой пожимала плечами: «А зачем меня уменьшать?»
Тогда он и придумал ей новое имя — Сэфи.
Она усмехалась, это, мол, больше похоже на Софью, а не Серафиму.
Он утверждал, что ударение нужно ставить на первый слог.
На обратном пути из Крыма проводница хотела его высадить, ведь у него был билет только до Белой Церкви. Но пьяный, вальяжный, со своим другом — как его, кстати, звали? — он уговорил тогда проводницу, оказавшуюся милой и великодушной, не выгонять его из поезда. Купили вина, играли в карты, целовались, проехали и куда-то доехали…
Каким же легким, вальяжным ты когда-то был.
Дорога от многого может избавить. Или лишить.
Если все время ехать по звездам, не уклоняться, не сходить, не сбегать — то какая же это дорога?
Он и сбегал.
Сергей уже спал, когда поезд проехал Ровно, Кривин, Славуту, и многие другие западно-украинские города.
«Дорога не повторяется, — прочитал он когда-то в одной из своих книг юности. — Повторяется только то, что в тебе. Поэтому любое однообразие — ложь, которую ты сам себе выдумал».
Проснулся он в каком-то тихом городке, где поезд долго стоял. Вышел на перрон. Закурил. Стоящие рядом проводники обсуждали, что к поезду цепляют вагон с арестантами. Кто-то еще из пассажиров неторопливо рассказывал, что сидел в тюрьме и только что освободился. Было тепло, солнечно. Он решил, что поедет прямо в Крым, потому что билет у него до Симферополя. И там, в Крыму, и может быть в Гурзуфе, он проведет так, как хочет, остаток отпуска, который он так глупо начал проводить с женщиной, которую думал что любит.
Поезд тронулся.
В ресторане почти никого не было, кроме одинокого мужчины с газетой и двух девушек, что-то бурно обсуждающих за бутылкой вина.
Он сел напротив девушек через дорожку от их столика. Одна из них быстро взглянула на него из-под падающих на глаза темных волос. Сергей собирался заказать пиво и что-нибудь горячее. А когда подошла официантка, то, посмотрев меню, он спросил армянский коньяк «Арарат», салат «Цезарь», мясо по-французски, жареный картофель, апельсиновый сок и жульен.
Когда заказ принесли, он стал медленно есть, наливая и выпивая маленькими порциями коньяк. При этом он ощущал накатывающие волны интереса, которые шли к нему от столика с женщинами. Ток этих волн ударял в него, обволакивал бурлящими пузырьками, выпрямлял, приподнимал его тело и душу. Девушки все время что-то обсуждали — кажется то, что одну из них бросил ее парень и что теперь с этим делать. Сергей несколько раз как бы задумчиво взглядывал в их сторону — и каждый раз черноволосая, словно бы невзначай, продолжая говорить с подругой, бегло осматривала его. Это было похоже на игру солнечных зайчиков, которые посылали друг другу живые тела, полные сотен кровяных дорог, артерий, сосудов и мыслей, бегущих по своим темным и светлым путям.
— Молодой человек. Извините, у вас не будет листка бумаги?
Сергей повернул голову — приподнявшись из-за стола, на него смотрела, широко раскрыв глаза и чуть оттопырив в улыбке губы, девушка с темными волосами.
— И ручки, — добавила она. Затем закрыла и открыла глаза. После чего глаза ее заискрились, стали хрустальными.
Он всегда носил с собой записной блокнот с вставленной в него авторучкой. Чуть подумав, Сергей вырвал чистый листок и протянул его вместе с ручкой.
— О, спасибо!
Склонившись, голова к голове, девушки принялись что-то рисовать на листке — вернее, больше рисовала светловолосая с пухлыми щеками, а темноволосая руководила.
— Ну вот, — констатировала темная, — у тебя в характере слишком много женского, Лера. Я ж говорила.
— Ну и что? — произнес хмурый пухлый голос.
— А то, что чтобы противостоять мужчинам, надо иметь хоть немного в себе мужского. Поэтому он от тебя и ушел. Чистые полюса в наше время не сходятся.
— Рит, не он от меня, а я от него, — упрямо проговорила светло-пухлая.
— Это тебе только так кажется. Смотри, какие слабые у твоего человечка ручки, какие пухлые бедра. Прямо принцесса гороховая! К тому же, сколько поперечных линий! Под горлом, на груди, на поясе…
— Но это же воротник, пояс, одежда!
— Это линии твоей несвободы, Леруся. И их у тебя слишком много, чтобы удерживать мужчин.
— Ага. Как будто ты их удерживаешь!
Было странно, что голоса их усиливались, будто специально для него. Странным и даже смешным было и то, что точно так же, как вели сейчас себя эти девушки, и Сергей поступал в юности: в кафе или баре он и его друг весело и громко о чем-то спорили, привлекая внимание каких-нибудь девчонок, невозмутимо пьющих кофе или коктейль, но ловящих при этом ушами все их слова. И в конце концов…
— А вы не желаете?
— Что?
— Не желаете определить, кого в вас больше, мужчины или женщины? — вежливо-весело звучал ее голос.
Секунду-две он и она, улыбаясь, осыпали друг друга звездной пылью своих встретившихся дорог.
Потом он шагнул в ее колею.
Сел напротив обеих, перенес за стол недопитую бутылку коньяка и что-то из еды.
— Так, что тут у вас…
— Психологический тест на определение причин жизненных коллизий. Рисуйте человечка.
— Любого?
— Да, какого хотите. Какой впрыгнет в голову.
Он взял салфетку и начал что-то выводить, потом остановился.
— Только не задумывайтесь. Нельзя сильно задумываться.
Сергей дорисовал.
— Ну вот, а говорили, что мужчина…
Все трое рассмеялись.
— А кто же я?
— Ну вот смотрите, — Рита водила пальцем по рисунку. — У вашего человечка левая рука
