Свечная башня - Татьяна Владимировна Корсакова

И ведьма в нем – в этом котле, вслед за слепыми змеями она пытается выбраться на поверхность. В этот мир выбраться.

Выбралась… Словно выросла из воды. Словно сама мгновения назад была водой, а теперь стала ведьмой, уродливой старухой со змеями вместо кос и черными дырами вместо глаз. Из этих дыр на Мирославу смотрит бездна. Смотрит и улыбается, скалится острыми зубами.

И Мирослава пятится, пятится, поскальзывается на залитом ледяной водой полу, пытается ползти. А ведьма уже близко, так близко, что слепые змеи, свитые из седых волос, уже касаются Мирославиных щек раздвоенными языками. Они касаются, а Мирослава закрывает лицо руками и кричит. В голос орет от ужаса…

– …Эй! – говорит ведьма, а змеи уже вцепились Мирославе в плечи и трясут. – Эй, что с тобой? Ты снова зомбовеешь, детка?

Нет, это не ведьма, ведьмы так не умеют, нет в их лексиконе таких словечек. Такое словечко есть в лексиконе только одного человека. Вопрос – что он делает в ее ванной?!

Мирослава открыла глаза. Орать и отбиваться она перестала за пару секунд до того. А еще за секунду уже знала, что увидит.

Она снова была перед Свечной башней. Сидела на сырой земле, обхватив виски руками. Слава богу, не в пижаме и не босая. Слава богу, за плечи ее трясла не выбравшаяся из ее ванной ведьма, а Фрост. Он тряс и одновременно всматривался в ее лицо, наверное, искал следы зомбовения. Интересно, нашел?

Мирослава оттолкнула его руки, пригладила волосы. Они были растрепаны, но, кажется, не вздыбились. Все эти мысли были такие глупые и сумасшедшие, что она хихикнула. Получилось по-идиотски глупо, как и положено сумасшедшей.

А Фрост ее ударил. Влепил оплеуху. Совсем легонько, но голова все равно откинулась назад, а смех застрял в горле.

– Прости, – сказал он виновато и, подхватив Мирославу под мышки, поставил на ноги. – По-другому ты в себя не приходила.

– А ты пробовал? – спросила она, пошатываясь, как пьяная. Чтобы не упасть, пришлось вцепиться в его косуху. Он не возражал, одной рукой обнял ее за плечи, второй зачем-то ощупал затылок.

– Я пробовал, – сказал деловым тоном. – Ты орала и брыкалась.

– Что ты делаешь?

– Здесь?

– С моей головой.

– Осматриваю. Вдруг у тебя какая-то травма, вдруг ты свалилась.

Он закончил эти свои ощупывания и, кажется, вздохнул с облегчением.

– Откуда? – Она не свалилась, она просто немного двинулась умом. Тринадцать лет назад не двинулась, а сейчас вот наверстывает упущенное.

– С башни.

Фрост был серьезен и терпелив. Наверное, так и нужно вести себя с теми, кто тронулся умом.

– Я не свалилась. – Она пригладила волосы. – Кажется, я просто того…

– Чего – того?

Она бы объяснила. Чего стесняться малознакомого мужика?! Но отвлеклась, переключилась на нечто более важное.

– Что ты тут делаешь?

Может быть, она и свихнулась, но Фросту тут точно не место. Если, конечно, он не плод ее воспаленного воображения, не такой же фантом, как ведьма из ванной. Чтобы убедиться, Мирослава его потрогала. Сначала погладила грубую кожу косухи, котом колкую и горячую кожу щеки.

– Я тут гуляю. – Он накрыл ее ладонь своей, затянутой в черную лайковую перчатку. Еще одна кожа, сквозь которую все равно пробивается тепло его тела. – На всякий случай.

– На всякий случай. – Признаваться в том, что она сумасшедшая, расхотелось. А захотелось уткнуться лбом ему в плечо, постоять так минуту-другую, если не целую вечность. Ведь совсем непонятно, сколько времени ей понадобится, чтобы прийти в себя.

Мирослава и уткнулась. Душевнобольным простительны такие вольности. А он вдруг погладил ее по голове, как маленькую. Это был такой странный и такой знакомый жест, что Мирослава перестала дышать, чтобы не спугнуть это странное чувство дежавю.

Фрост все испортил, Фрост сказал ей в ухо:

– Дверь башни открыта, а ты тут орешь. Лежишь на траве и орешь дурниной. Что я должен был подумать?

Да, определенно, он все испортил. Мирослава распрямилась, оттолкнулась от его груди, как пьянчужка отталкивается от фонарного столба, за который только что цеплялся.

– Пойдем, – просипела она и пошагала вперед.

– Куда? – Он попытался поймать ее за руку, но она увернулась.

– Туда, – сказала она уже увереннее. – Если башня открыта, значит, там может кто-то быть. Кто-то из детей. Я должна проверить.

– Что им там делать посреди ночи? – Руку ее он так и не отпустил, сжал крепче, так, что не вырваться.

– Играть.

– Во что играть? Ночь на дворе!

– В прятки.

Она сначала сказала, а потом подумала. Замерла, как вкопанная. Фрост тоже замер, спросил очень спокойно и очень тихо, наверное, чтобы не спугнуть.

– В какие прятки, Мира?

– Мира я только для своих.

Ее мозг сейчас работал, как вычислительная машина, просчитывал варианты, прогнозировал исходы. Чтобы не бояться, мозг нужно загружать реальными, а не мнимыми проблемами.

– Так я свой. – Он не шутил, он и в самом деле считал себя своим. Это хорошо, пусть рядом будет кто-то вот такой… свой. – Что там насчет пряток?

– Ничего. Глупости. Я проверила детей перед сном. Все были на месте.

– Это должно тебя успокоить.

– Должно, но не успокаивает.

Мирослава остановилась перед дверью башни. Еще вчера на ней висел замок, а сегодня она была приоткрыта. Она запрокинула голову, всматриваясь в черное небо, но не заметила никаких сполохов, никакого света.

– Ты там уже был? – спросил она, не оборачиваясь.

– В башне? Нет, я просто услышал твои вопли.

– Хорошо. – Мирослава сделала глубокий вдох и толкнула дверь. Уже вторую за эту кошмарную ночь.

– Стой. – Фрост схватил ее за плечо, не грубо, но сильно потянул на себя. – Сначала я.

Возражать Мирослава не стала, уж больно свежи были воспоминания о том, что можно встретить за закрытой дверью. Кого можно встретить…

– А ты держись поблизости, – сказал он уже почти шепотом и включил фонарик в своем мобильном.

Конечно, она будет держаться поблизости, она же не дура! Может быть, немного сумасшедшая, но точно не дура.

В башне было светло. Лунный свет лился из похожих на бойницы окон и дыры в крыше над смотровой площадкой. Там же, под остатками крыши, метались черные тени. Мирославе хотелось бы думать, что это голуби, но скорее всего это были летучие мыши.

И тишина. Вокруг царила такая тишина, в которой даже взмах крыла казался звуком реактивного двигателя, в которой их осторожные шаги эхо разносило на сотни метров. Эта тишина давала надежду, что они никого не найдут. Не найдут просто потому, что в башне никого нет. Но осмотреться им все равно нужно. Если потребуется, она поднимется